— Что я делаю? — воскликнул он. Затем, повернувшись к дьяволу с отчаявшимся видом, продолжал: — Оставь меня! Уйди, ну уходи же, я ни за что не подпишу.
— Глупец! — вскричал разочарованный дьявол, бросая на Амбросио свирепый взгляд, от которого душу монаха затопило ужасом. — Так со мной не играют! Ну что ж, береги свою глупость вплоть до агонии, умри в мучениях, тогда ты сумеешь измерить милосердие Предвечного! Но поберегись играть со мной впредь! Если ты во второй раз призовешь меня и я снова уйду с пустыми руками, то тогда, — сказал он, показывая ему свои когтистые руки и делая вид, что раздирает себе лицо, — тогда я тебя исполосую своими когтями! Ну, говори! В последний раз спрашиваю — ты подпишешь?
— Нет! Оставь меня, убирайся!
В тот же миг прокатился раскат грома, молнии, казалось, вот-вот раздробят стены. Снова земля покачнулась на своей оси, подземные коридоры отозвались испуганными криками, и демон исчез, рассыпая вокруг себя ругательства и проклятия.
Сначала монах обрадовался, что смог устоять перед уловками соблазнителя и восторжествовал над врагом человечества, но по мере того, как приближался час казни, его прежние страхи вновь вернулись к нему, и их недолгое молчание, кажется, только добавило им мощи. Чем меньше оставалось времени, тем больше он страшился предстать перед престолом Господа. Он трепетал при мысли, что вскоре погрузится в лоно вечности, что вскоре он должен будет предстать перед очами своего Создателя, которого так жестоко оскорбил. Колокол пробил полночь. Время идти на казнь пришло.
В миг, когда он услышал первый удар гонга, кровь в его жилах остановилась. В каждом последующем ударе он, как ему казалось, слышал звуки смерти и мучений. Он ожидал увидеть солдат, входящих в тюрьму, и когда колокол перестал звонить, он в приступе отчаяния схватил волшебную книгу, открыл ее, быстро нашел нужную страницу и, поскольку боялся дать себе время на размышление, быстро произнес вещие слова.
Сопровождаемый все теми же ужасами, Люцифер снова предстал перед трепещущим монахом.
— Ты меня призвал, — сказал дьявол. — Ты решил быть благоразумным? На этот раз ты принимаешь мои условия? Ты их уже знаешь: отказаться от своего места в раю и от всякой надежды на спасение, отдать мне свою душу — и в один миг я извлекаю тебя из темницы. У тебя еще есть время; решайся, пока еще не слишком поздно. Ты подпишешь пергамент?
— Придется! Роковая необходимость торопит меня! Я принимаю ваши условия!
— Ну так подпиши, — ответил демон, переполненный радостью.
Контракт и окровавленное перо все еще лежали на столе, Амбросио схватил его и приготовился поставить свою подпись. На какой-то миг сомнение остановило было его.
— Прислушайся! — вскричал соблазнитель. — Торопись, они идут. Подписывай, и в то же мгновение я уношу тебя!
Действительно, были слышны шаги тех самых солдат, которые должны были вести Амбросио на костер. Шум их шагов укрепил монаха в его роковом решении.
— Каков смысл этого договора? — спросил он.
— Он отдает мне твою душу целиком и навсегда.
— А что я получаю взамен?
— Мое покровительство и бегство из темницы. Подпиши, и в тот же миг я тебя отсюда уношу.
Амбросио взял перо. Он поднес его к пергаменту, и снова храбрость его покинула. Ужасный страх охватил его, и в очередной раз он швырнул перо на стол.
— Трусливый, малодушный паяц! — вскричал отчаявшийся демон. — Подписывай немедленно, или ты узнаешь, что такое моя ярость!
В этот миг петли внешней двери заскрипели. Узник услышал звон цепей, засов упал. Солдаты были на пороге.
В состоянии, близком к умопомешательству, понукаемый близкой опасностью, отступая перед близостью смерти, устрашенный угрозами демона и не видя никакого иного способа избежать гибели, несчастный монах уступил.
Он подписал роковой контракт и передал его в руки Коварного Духа, глаза которого, когда он им овладел, заблестели от хитрой радости.
— Возьмите его! — сказал человек, покинутый Богом. — Спасите меня! Унесите меня отсюда!
— Подожди! Ты свободно и полностью отказываешься от твоего Создателя и его Сына?
— Да! Да!
— Отдаешь ли ты мне свою душу навечно?
— Навечно! — сказал монах.
— Без оговорок и уверток? Без какого-либо намерения когда-нибудь обратиться к будущему божественному Милосердию?
Последняя цепь упала с двери тюрьмы. Было слышно, как в скважине поворачивается ключ. Окованная железом дверь уже глухо скрипела на своих ржавых петлях.
— Я ваш навсегда и бесповоротно! — закричал монах, обезумев от страха. — Я оставляю всякую попытку Спасения! Я буду признавать только вашу власть! Послушайте! Послушайте! Они идут! О, спасите меня! Унесите меня отсюда!
— Я торжествую! Ты мой бесповоротно, и я сейчас исполню свое обещание.
Он еще говорил, когда дверь отворилась. В тот же миг дьявол схватил Амбросио за руку, распахнул свои широкие черные крыла и рванулся вместе с ним через пространство.
Крыша открылась, когда они к ней приблизились, и тотчас сомкнулась, когда они покинули тюрьму.
В это время тюремщик в себя не мог прийти от внезапного исчезновения своего пленника. Хотя ни он, ни солдаты не появились вовремя, чтобы присутствовать при самом исчезновении монаха, запах серы, царящий в воздухе, достаточно хорошо объяснил им, каким способом тот воспользовался, чтобы скрыться, и они поспешили доложить об этом Великому Инквизитору.
История похищения колдуна дьяволом вскоре разошлась по всему Мадриду и в течение нескольких дней была темой всех разговоров. Потом произошли другие события, новизна которых привлекла всеобщее внимание, и Амбросио скоро был забыт так же прочно, как если бы он никогда не существовал.
В это время адский дух нес монаха через пространство с быстротой стрелы, и через малое время он оказался на краю самой обрывистой пропасти Сьерра-Морены.
Хоть и вырванный из когтей Инквизиции, Амбросио был все еще нечувствителен к прелестям свободы. Договор, который предавал его проклятию, тяжко давил на его душу, а сцены, главным действующим лицом которых он был, так сильно подействовали на него, что его сердце стало ареной борьбы самых тяжелых и смутных чувств. То, что находилось теперь перед его глазами и что полная луна, светящая сквозь облака, позволяла ему различить, совершенно не способствовало спокойствию, в котором он так нуждался.
Хаос в его мозгу усиливался еще и из-за дикого окружающего пейзажа с темными провалами, крутыми скалами, которые, громоздясь друг на друга, раздвигали тучи, бороздящие небо. Тут и там виднелись одинокие группы деревьев, и угрюмый, хриплый голос ночного ветра стонал в их плотной листве. Резкие крики горных орлов, построивших гнезда в этих пустынных местах, сливались с ужасающим ревом переполненных недавними дождями потоков, которые яростно устремлялись в пропасти. Сверху темная, тяжелая вода тихого ручья слабо отражала лунный свет и освещала основание скалы, на которой стоял Амбросио.
Аббат бросил вокруг себя испуганный взгляд. Его адский проводник стоял по-прежнему рядом с ним и смотрел на него с самой жуткой издевкой.
— Куда вы меня принесли? — спросил наконец монах невыразительным и прерывающимся голосом. — Зачем вы меня привели в эти мрачные места? Немедленно унесите меня отсюда к Матильде!
Демон молчал, продолжая смотреть на него. Амбросио не мог выдержать этого взгляда. Он отвел глаза, и тогда дьявол заговорил:
— Теперь я держу его в руках, этот образец благочестия, это безупречное существо, этого смертного, который считал, что смехотворные добродетели равняют его с ангелами! Он мой, навеки и бесповоротно мой! Мои спутники по страданиям, обитатели темных глубин, каким радостным для вас будет этот подарок!
Он ехидно засмеялся, потом обратился к монаху.
— Унести тебя к Матильде! — повторил он слова Амбросио. — Несчастный! Скоро ты будешь с ней. Ты заслужил место рядом с ней, так как сам ад не может похвалиться большим безбожником, чем ты. Ты отведал крови двух невинных существ: Антония и Эльвира погибли от твоей руки! Антония, над которой ты совершил насилие, — твоя сестра! Эльвира, которую ты убил, — твоя мать! Трепещи, мерзкий ханжа, бесчеловечный убийца, гнусный похититель! Трепещи от грандиозности твоих злодеяний! И ты еще считал, что тебя искушают, тебя, свободного от человеческих слабостей, далекого от всех пороков и ошибок! С каких это пор гордость стала добродетелью? Разве бесчеловечность не преступление? Знай же, пустой человек, что уже давно ты предназначен быть моей добычей! Это я склонился над твоим сердцем! Я увидел, что ты добродетелен не по природе своей, но по тщеславию! И я уловил момент, подходящий для того, чтобы тебя соблазнить! Я наблюдал за твоим слепым преклонением перед портретом Мадонны; я попросил у одного не слишком могущественного, но коварного духа создать тело, похожее на это изображение; и ты отдался со всем пылом чарам Матильды; ее лесть подогрела твою гордость, твое сладострастие ждало только случая, чтобы получить удовлетворение; ты слепо ринулся в ловушку. Ах, ты даже не колебался, совершая сам те преступления, которые осуждал у других с такой непререкаемой суровостью; это я поставил Матильду на твоем пути; это я позволил тебе войти в комнату Антонии; это я всунул тебе в руку кинжал, которым ты пронзил грудь своей сестры, и я же через сон предупредил Эльвиру о твоих черных замыслах по отношению к ее дочери и таким образом помешал тебе воспользоваться ее сном, я заставил тебя добавить насилие и кровосмешение к списку твоих преступлений. Слушай же меня, Амбросио! Если бы ты выдержал еще только минуту, ты бы спас тело и душу! Стражи, которых ты слышал у дверей темницы, объявили бы тебе помилование, но я уже одержал победу, мой замысел удался, я не успевал подтолкнуть тебя к одному преступлению, как ты уже совершал следующее. Ты мой, и само небо не может спасти тебя от моей власти. Не надейся на то, что твое раскаяние расторгнет наш договор: вот твое обязательство, подписанное кровью; ты отверг всякую возможность милосердия, и ничто не может вернуть тебе прав, от которых ты так глупо отказался. Неужели ты думаешь, что хоть что-нибудь из твоих тайных мыслей было для меня скрыто? Я их^все знал, я видел их сквозь все твои притворства, эти твои маленькие хитрости; я различал всю их лживость. Великого Обманщика не обманешь. Ты навсегда мой. Я жажду вступить во владение своим добром — и живым ты этих гор не покинешь!
