[463]
О, знает ли она, что каждый ждетНесчастия, которое б сломилоЕе величье? Что любой народЕе считает злой, враждебной силойЗа то, что всем, кто видел в ней оплот,Она, как друг коварный, изменилаИ, перестав к свободе призывать,Теперь и мысль готова заковать.
68
Она тюремщик наций. Я ничутьЕе свободе призрачной не верю;Не велика свобода — повернутьЖелезный ключ в замке тяжелой двери.Тюремщику ведь тоже давит грудьУнылый гнет тоски и недоверья,Он тоже обречен на вечный пленЗамков, решеток и унылых стен.
69
Жуан увидел гордость Альбиона —Твои утесы, Дувр мой дорогой,Твои таможни, пристани, притоны,Где грабят простаков наперебой,Твоих лакеев бойких батальоны,Довольных и добычей и судьбой,Твои непостижимые отели,Где можно разориться за неделю!
70
Жуан — беспечен, молод и богатБрильянтами, кредитом и рублями —Стеснялся мало суммами затрат;Но и его огромными счетамиПорядком озадачен, говорят,Хозяин — грек с веселыми глазами.Бесплатен воздух, но права дышатьНикто не может даром получать.
71
Скорее! Лошадей в Кентербери[464]!Цок-цок по гравию, топ-топ по лужам!Отлично скачут! Что ни говориУ немцев кучера гораздо хуже:Они за Schnaps’oм[465], черт их побери,Судачат, как мы, путники, ни тужимНа станциях, и наш унылый крик«Verfluchter Hund!»[466] не действует на них.
72
Ничто на свете так не тешит глазВеселостью живого опьяненья,Как быстрая езда; чарует насНеудержимо-буйное движенье.Мы забываем с легкостью подчасИ цель свою, и место назначенья,И радостно волнуют нас мечтыВ стремительном полете быстроты.
73
В Кентербери спокойно и унылоИм служка показал большой собор,Шлем Эдуарда[467], Бекета могилу,Приезжих услаждающие взор,(Любая человеческая силаВ конце концов — химический раствор,И все герой, все без исключенья,Подвержены процессу разложенья!)
74
Жуан, однако, был ошеломленИ шлемом благородного героя,Свидетелем боев былых времен,И Бекета плачевною судьбою:Поспорить с королем задумал онИ заплатил за это головою.Теперь монархи стали привыкатьЗаконностью убийство прикрывать.
75
Собор весьма понравился Леиле,Но беспокоилась она о том,Зачем гяуров низких допустили,Злых назареян[468], в этот божий дом?Они ведь столько турок истребилиВ жестоком озлоблении своем!Как допустила воля МагометаСвиней в мечеть прекраснейшую эту?
76
Но дальше, дальше! Светлые поля,Везде цветущий хмель, залог дохода;Мила родная скромная земляТому, кто в жарких странах больше годаПространствовал, где, ум испепеля,Нагромоздила знойная природаЛеса олив, вулканы, ледники,Лимоны, апельсины и пески.
77
Ах, боже мой! Мне захотелось пива!Гони скорей, мой милый почтальон!Жуан несется вскачь весьма ретиво,Любуясь на свободный Альбион,Что многими воспет красноречиво —Своими и чужими, — но и онНеукротимых пасынков имеет,С которыми ужиться не умеет.
78
Как ровная дорога хороша,Укатанная, гладкая, прямая!Какие крылья чувствует душа,Полет полей беспечно наблюдая,Порывисто и весело дыша!Сам Фаэтон[469] — я смело утверждаю, —До Йорка[470] проскакав на почтовых,Смирил бы страсти выдумок своих.
79
Макиавелли поучал когда-то,Что лишь потеря денег нам горька;Убей сестру, отца, жену и брата,Но никогда не трогай кошелька!Лишь эту незабвенную утратуНам не прощают люди на века.Великий флорентинец[471] понял этоИ, как я говорил, поведал свету, —
80
А также в назиданье королям.Вернемся же к Жуану. ПостепенноСтемнело, и предстал его глазамХолм, Шутерс-Хилл, хранящий неизменноВеликий город. Обращаюсь к вам,Все англосаксы, «кокни»[472], джентльмены, —Вздыхай и улыбайся, каждый бритт, —Перед тобою город твой открыт!
81
Выбрасывал он в небо тучи дыма,Как полупотухающий вулкан.Казалось, это ад неукротимыйИз серных недр выбрасывал фонтан.Но, как в объятья матери любимой,Спешил ему навстречу Дон-Жуан.Он уважал высокие свободыСтраны, поработившей все народы.
82
Туман и грязь на много миль вокруг,Обилье труб, кирпичные строенья,Скопленье мачт, как лес поднятых рук,Мелькнувший белый парус в отдаленье,На небе — дым и копоть, как недуг,И купол, что повис огромной теньюДурацкой шапки на челе шута, —Вот Лондон! Вот родимые места!
83
Но мой герой в дымящем этом мореУвидел лишь алхимии пары,Магическую власть лабораторий,Творящую богатства и миры;И даже климат — Альбиона горе —Его почти не трогал до поры,И то, что солнце в плесени туманаПомеркло, не смущало Дон-Жуана!
84
Но здесь немного я остановлюсь,Мой дорогой земляк; однако знай,Что к нашей дружбе я еще вернусь,И потому меня не забывай:Я правду показать тебе берусьИ лучше, чем любая миссис Фрай[473],С моральною воюя паутиной,Пообмету углы в твоей гостиной.
85
Напрасно вы стремитесь, миссис Фрай,Убить порок по тюрьмам и притонам!Напрасно там лепечете про райСвоим филантропическим жаргоном!Гораздо хуже светский негодяйИ все пороки, свойственные тронам, —О них-то вы забыли, ай-ай-ай!А в них-то все и дело, миссис Фрай!
86
Скажите им, что жить должны пристойнейПравители весьма преклонных лет,Что купленных восторгов шум нестройныйБольной страны не умаляет бед,Что Уильям Кертис[474] — низкий, недостойныйДурак и шут, каких не видел свет,Что он — Фальстаф при престарелом Гале,Что шут бездарней сыщется едва ли.
87
Скажите им, — хоть поздно говорить, —Что чванство не способствует величью,Что лишь гуманность может озаритьДостоинством правителя обличье.(Но знаю — вы смолчите. Вашу прытьУмерят воспитанье и приличья;И я один тревожить буду их,Трубя в Роландов рог[475] октав моих!)
Песнь одиннадцатая
[476]
1
Епископ Беркли[477] говорил когда-то:«Материя — пустой и праздный бред».Его система столь замысловата,Что спорить с ней у мудрых силы нет,Но и поверить, право, трудноватоДуховности гранита; я — поэт,И рад бы убедиться, да не смею,Что головы «реальной» не имею.
2
Весьма удобно мир предполагатьВсемирным порожденьем солипсизма;Подобная система — благодатьДля произвола и для эгоизма…Но искони мешает мне мечтатьСомненье — преломляющая призмаВеликих истин; портит мне оноДуховности небесное вино.
3
А что же в результате? НесвареньеИллюзий, представлений и мечтаний,Гипотез беспокойное паренье,Туман философических скитанийИ самое неясное скопленьеСортов, явлений, видов, сочетаний.Вселенная — большой клубок проблем,Доселе не разгаданных никем.
4
Возник ли мир по Ветхому заветуИль сам собой, без божьего труда, —Мыслители не вскрыли тайну этуИ, может быть, не вскроют никогда.Но мы недолго странствуем по светуИ все однажды явимся туда,Где очень точно всё узнаем — илиНавеки успокоимся в могиле.
5
Пора оставить спор метафизический,Философов безумную мечту,Что есть, то есть — вот вывод мой логический,И больше спорить мне невмоготу,Я начал ощущать периодическиОзноб и кашель, жар и ломоту —И с каждым новым приступом чахоткиЯ становлюсь уступчивым и кротким.
6
Во-первых, я уверовал, как водится,В спасителя и даже в сатану,Потом поверил в девство богородицыИ, наконец, в Адамову вину…Вот с троицей трудненько мне приходится.Но скоро я улаживать начнуПосредством благочестья и смиреньяИ это цифровое затрудненье…
7
Но к теме возвращусь, читатель мой.Тот, кто бывал в Китае, в Византии,Кто любовался Аттикой святойС Акрополя, кто с корабля впервыеУзрел Константинополь золотой,Кто видел Тимбукту[478] и Ниневию, —Тот Лондоном не будет поражен,Но через год — что станет думать он?
8
Мой Дон-Жуан стоял на Шутерс-ХиллеВ закатный час, раздумьями томим, —И темным океаном крыш и шпилейЛежал огромный Лондон перед ним,И до него неясно доходили,Как по равнине стелющийся дым,Далекое жужжанье, бормотанье,Кипящей грязной пены клокотанье…
9
[479]
