– А почему нельзя это сделать сейчас?
– Мы пока ничем не располагаем, кроме слов. Какие у нас доказательства, кроме исчезновения нескольких людей? Пол рассмеялся, сложив ладони вместе.
– Да кто тебе поверит? Кто вообще поверит, что ЦРУ или какая-то его группа дала тибетцам атомную бомбу, чтобы они использовали ее против китайцев? – Подавшись вперед, он положил руку Коэну на плечо. – Ты серьезно думаешь, что «Ассошиэйтед пресс» и газеты, которые она подкармливает, могут это напечатать?
– А то, что сказала Клэр, и тот алжирский полковник, и...
Пол покачал головой.
– Не будь наивным, малыш. Для разнообразия взгляни на мир глазами чернокожего. Ты думаешь, что Штаты – это какая-то добродетельная страна? То, чем ты являешься в Штатах, зависит от того, сколько ты украл: если ты – негритос и угнал какой-нибудь старый драндулет – получишь десять лет, а если ты вице-президент и обворовываешь всю страну, ты можешь лишиться своей работы, но стать богаче в качестве так называемого «консультанта». Ты никогда не замечал, как все эти сенаторы, выходя из правительства, становятся «консультантами» – султанами-надуванами?
Коэн усмехнулся.
– Так какое это имеет отношение к нам?
– Мы же идем наперекор всему этому! Если шестьдесят процентов госбюджета США идет на военные расходы, ты сомневаешься, что это – самая крупная отрасль промышленности? Ты думаешь, что эта промышленность не руководит правительством? Выборы? Это же римский амфитеатр, малыш. ЦРУ – правая рука американского милитаризма в международной политике, развязывание войн – вот их работа.
– Ну и что теперь?
– Теперь? Мы едем домой, выбираемся из этого дерьма и начинаем новую жизнь. Мне надо все забыть и лучше не вспоминать.
– А мне – наоборот. Мне не забыть ни одного мгновения последних шести недель.
– В таком случае мы с тобой – разные люди; и пусть каждый идет своей дорогой.
– А как же возмездие, расплата? За смерть Алекса, Ким...
– Не трогай ее имя, Сэм, не пользуйся им как предлогом для какого бы то ни было убийства. Она этого не одобрит. Она не хочет, чтобы за нее мстили.
* * *
Коэн оглядел бар.
– Все было по-другому, когда мы были здесь. Всего три года назад.
– Вспоминаешь Сильвию, да?
– Пойдем пройдемся.
В Люксембургском саду Пол кидал голубям крошки сухого батона, а Коэн рассказывал ему о своих приключениях. Когда хлеб кончился, они сели на скамейку, глядя на прыгавших через скакалку девчушек на посыпанной гравием дорожке.
– И что же они теперь будут делать? – спросил Пол.
– Возможно, они думают, что я не узнал об этом датчике и отправился в Ноенвег. Или же что я поселился в почтовом ящике в Страсбурге.
– Странно, что они пожертвовали одним из своих людей.
– Тем, кого застрелила Клэр? Вот насколько им важно заполучить нас обоих; вероятно, они очень боятся. Должно быть, понимают, как мы можем им все испортить.
– А ты все же считаешь, что это была бомба?
– Я верю Алексу. Это были его последние слова. Из оставшихся в живых только мы вдвоем знаем об этом, поэтому-то мы им и нужны.
– Я всегда думал, что с этого и начнется: какие-то террористы, украденная бомба... но я и представить не мог, что это случится сейчас. Мне всегда казалось, что это будет когда-нибудь в будущем и я успею подготовиться...
Коэн рассмеялся.
– К чему подготовиться?
– Ты помнишь этот плакат с десятью рекомендациями на случай ядерной атаки, где говорилось о том, как найти укромное место, лечь на пол, сунуть голову под стол или еще подо что-то, а в десятом пункте – сунуть голову между ног и поцеловать на прощанье свою задницу?
– Нет, я не помню.
– Вот так это и будет. Мы все распрощаемся со своими задницами.
– Поэтому мы и должны все раскрыть, добраться до них, пока это не зашло слишком далеко.
– Нет, – Пол вновь покачал головой. – Чему быть, того не миновать. Я хочу жить, научиться любить жизнь, какой бы она ни была, как мой приятель, тот старик из калькуттского гетто. Я не собираюсь растрачивать свое время на пустую беготню и бессмысленные попытки объяснить миру, как ему следует жить. Если он хочет взлететь на воздух, так черт с ним, пусть взлетает.
– Ты не думаешь, что говоришь.
– Черта с два.
Пол смотрел, как дети разбегались из парка и спешили к обеду. Мимо торопливо прошла женщина с авоськой, из которой торчала спаржа. Какой-то старик в голубой шапочке бросал хлеб уткам, плававшим вдоль бетонированного берега пруда, на который солнце бросало темно-зеленые тени.
– Если мне захочется пойти прямо на запад, а на пути будет стоять скала, на которую мне не забраться, мне придется выбирать: либо борьба – тогда я должен буду убедить своих ребят разнести эту скалу, чтобы преодолеть ее; либо же я просто обойду ее один по своей собственной дорожке.
– Мне плевать на все это. Пол. Я хочу отомстить.
– Ты все больше увязаешь в этом. Как Братец Кролик со Смоляным Чучелком: чем больше дергаешься, тем глубже влипаешь. – Пол подался вперед. – Почему бы не отказаться от этого, перейти в другое измерение? Почему бы, например, не написать книгу?
– Действительно, – Коэн повел плечами. – И еще дать им свой адрес?
– Они бы не посмели тебя тронуть. Если бы они тебя убили, тем самым подтвердили бы, что ты прав. Ведь посмотри, они же еще не убили того парня, который написал все эти книги об убийстве Кеннеди.
– Потому что он так и не разгадал их тайны.
– Как и мы. А книга могла бы принести пользу. К этому и я бы присоединился – это же не убийство.
– Это меня не привлекает. Я – убийца. Они сделали меня таким.
– Тогда считай, что они уже победили, Сэм. Они завладели твоей душой.
– Мне нужна твоя поддержка. Пол. Давай вместе поедем в Нью-Йорк, узнаем, что это за Фултон, 294, а там решим. – Коэн задержался у фонтана в тени деревьев. – Для того чтобы заполучить и сохранить свою власть, Медичи использовали любые средства: убийства, яд, интриги, войны, попрание церкви. С чего нашим руководителям быть другими? Фонтан Медичи – неужели наши потомки будут стоять у таких же сооружений в честь Джонсона, Раска или Киссинджера, так и не сознавая, что их слава была создана на мучениях и смерти многих тысяч людей?
Пол смотрел куда-то поверх деревьев, темневших на фоне тускневшего неба.
– Я поеду с тобой на Фултон-стрит, Сэм. Но я бы предпочел другое.
Коэн сжал его руку.
– Ты не пожалеешь. Боже, как я голоден. Страшно возвращаться к американской еде. Ты хочешь, чтобы мы добирались по одному?
– Нет уж, хватит. За тобой должен кто-то следить, чтобы ты не влип в какую-нибудь переделку.
– Я уже влип. Меня ищет полиция, и у меня нет паспорта.
– Всему свое время. Но сначала приговоренные должны как следует поесть.
Коэн порывисто сжал Пола в своих объятиях.
– Мне так плохо от всего этого. Но я так счастлив, что ты вновь со мной. – К глазам подступили слезы, но он сдержал их. – Я бы ничего не пожалел, чтобы все было так, как раньше, всего несколько недель назад.
Когда они вышли из ресторана, на улицах было уже темно. Спустившись по Буль Миш, они перешли у Ecole de Medecine на Сен-Жермен. Стройная девушка неистово целовала мужчину, прислонившегося к черному «порше». Напротив церкви они увидели большое угловое кафе с многочисленными столиками на тротуаре. Они зашли в него. Просидев там около часа под звуки серенады уличного гитариста, они спустились в туалет за высоким тощим мужчиной. Он вошел в кабинку.
– Vous parlez francais? – обратился к нему Коэн, когда тот вышел.
– A? Oui, un peu.
– Americain?
– Oui.
– Откуда? – спросил Пол с деланным акцентом по-английски, в то время как Коэн направился к кабинке. Пол тут же зажал американцу рот, Коэн заломил ему руки за спину. Они повалили его на пол. Пол запер дверь. Американец пытался что-то бубнить зажатым рукой Коэна ртом. Коэн прошептал: «Заткнись, а то убью», и бормотание прекратилось, сменившись выражением ужаса в широко открытых глазах.
Сдернув с него галстук, они заткнули ему рот бумажными полотенцами и крепко завязали его галстуком. Порывшись в карманах его пиджака, Коэн выкинул на пол пачку туристских чеков и пустой бумажник.
Пол держал его, пока Коэн вытаскивал паспорт из заднего кармана брюк. Связав его и привязав за руки и за ноги к косяку кабинки, они заперли за собой дверь и по одному поднялись по лестнице. Коэн направился по улице Бонапарт, свернул на улицу Лилль и перешел через Сену по мосту Руаяль. Миновав Тюильри, он вышел к станции метро «Конкорд» и сел на первый поезд в сторону Монпарнас.
Рядом с вокзалом он заплатил торговцу-алжирцу шестьдесят франков за поношенный синий нейлоновый пиджак, который оказался очень тесным ему в плечах, и купил билет второго класса до Кале. В фотобудке он сделал десять фотографий. У входа на вокзал под теплой струёй вентилятора метро, сгорбившись под потрепанным пальто, сидела какая-то старуха. От нее исходил тошнотворный запах.
