подлинником.
Из гостиной послышался тихий шорох, и я поспешила обратно в коридор, дабы убедиться, что Рейчел не пришла домой и не застала меня за шпионажем, но оказалось, что просто захлопнулась дверь на террасу – я забыла подпереть ее каменным стопором.
Я вернулась в спальню Рейчел и открыла ящик прикроватной тумбочки, желая посмотреть, что там лежит: три аккуратно разложенные ручки и блокнот в кожаном переплете. Я закрыла ящик, прежде чем искушение заглянуть в блокнот стало непреодолимым. Но на самом деле я искала доказательства – что-то, подтверждающее слова Лоры, что-то, что могло бы объяснить ту нервозность, которую проявлял Лео, когда речь заходила о Рейчел. Даже что-то, что могло бы подсказать, много ли она на самом деле знает о том, что случилось с Патриком.
Но единственное, что я обнаружила, – это то, что Рейчел на удивление строго соблюдала порядок: вся ее одежда была сложена в форме прямоугольников, а книги расставлены по датам и темам. Ее постель была по-солдатски аккуратно застелена. У Рейчел был изысканный вкус. Она могла быть мелочной, амбициозной, иногда немного подлой, но ничего из этого не указывало на ее причастность к убийству.
Снова зазвонил телефон. На этот раз я ответила на звонок, увидев на экране имя матери. Уже несколько недель я не разговаривала с ней вслух, а ограничивалась лишь сообщениями в ответ на ее все более тревожные вопросы. Я провела пальцем по экрану и спросила:
– Мама?
– О боже, Энн… Я пытаюсь дозвониться до тебя уже несколько недель. Ты в порядке? Я прочитала об этой истории. В том месте, где ты работаешь. О смерти. – Она произнесла это шепотом, и мне стало интересно, кто ей сообщил. Я знала, что моя мать не читает газет.
– Всё в порядке, – заверила я, стараясь говорить так, как говорила раньше, когда она была в подобном состоянии – на взводе, на грани между безумным беспокойством и паникой. – Я в порядке. Полиция разбирается с этим. Со всем этим.
– Я очень хочу, чтобы ты вернулась домой, Энни. Очень хочу. Я говорила тебе, что город – небезопасное место.
Она действительно это говорила. Когда я впервые получила известие из Метрополитен-центра о том, что меня приняли в их программу, мама перечислила множество причин, по которым Нью-Йорк был опасен, гораздо опаснее, чем Уолла-Уолла или даже Сиэтл. Но если эти страхи для мамы были причиной никуда не ездить, то меня они никогда не могли остановить.
– Город достаточно безопасен.
– Когда ты вернешься домой?
Это был вопрос, которого я так боялась, причина, по которой я уклонялась от ее звонков и была немногословна и сдержанна в сообщениях. У меня все еще не было никаких конкретных планов, никаких конкретных сроков пребывания.
– Я не знаю, мама.
– Мне нужно спланировать поездку в Сиэтл, чтобы забрать тебя. Ты не можешь просто ожидать, что я брошу все дела, когда вдруг выяснится, что тебе придется отказаться от всего этого. Когда тебе придется вернуться домой, потому что других вариантов нет.
– Другие варианты будут, – возразила я, возможно, немного слишком жестко.
– Не кричи на меня. Я не виновата.
– Извини, мама.
– Ты такая же, как твой отец, – сказала она. – Я не хочу, чтобы ты закончила, как он, потеряв все. Я хочу, чтобы ты вернулась домой, пока до этого не дошло.
– Я вернусь, мама. Обещаю. – Хотя я не собиралась делать ничего подобного.
Когда в трубке послышались ее рыдания, мне захотелось утешить ее, сказать что-нибудь, от чего ей стало бы легче. Но правда заключалась в том, что она не могла знать, насколько близко я подобралась к случившемуся с Патриком в Клойстерсе. Что я начинала чувствовать – как, возможно, чувствовала Рейчел, – будто смерть следует за мной повсюду, куда бы я ни пошла. Что в самые мрачные дни я задавалась вопросом, не я ли принесла ее с собой в Клойстерс.
– Вот почему я не хотела, чтобы ты ехала, – проговорила мать, ее голос срывался. – Потому что именно это происходит, когда ты выходишь в большой мир – когда мы выходим в большой мир, Энн. Мы проигрываем. Расклад всегда оборачивается против нас.
Глава 21
Сотрудники Клойстерса теперь проводили значительную часть своего времени, сравнивая записи, разбирая вопросы, которые им задавали детективы, делясь своими собственными теориями относительно того, что произошло. Безмолвные каменные коридоры теперь наполнились тихим шепотом и негромкими разговорами, которые смолкали, когда мы с Рейчел проходили мимо. Трудно было не принимать эту реакцию на свой счет, но невозможно было игнорировать реальность – мы были ближе всех к событию, к Патрику. И пока шло расследование, мы пребывали в его тени.
Похоже, самым насущным вопросом было то, почему никто не установил камеры в библиотеке или в кабинете Патрика. Этот вопрос вызвал раздражение у Луиса, который ответил, что Клойстерс – это сообщество доверия: мол, Патрик был категорически против слежки за учеными, и это не входит в наши задачи. Это раздражение передалось всей службе безопасности, которая была возмущена тем, что полиция ставит под сомнение стандарты их работы.
Мы с Рейчел были заняты подготовкой статьи о картах, которую планировали опубликовать, но Мишель попросила нас – в преддверии прихода к нам нового куратора и помощника куратора – составить документ, отражающий статус предстоящих выставок, основные особенности коллекции, произведения искусства, которые должны были быть экспонированы в галереях осенью. Это была кропотливая работа, требующая указания номеров поступлений и включения уже существующей переписки между Патриком и музеем Клюни в Париже или Национальной галереей в Лондоне.
– Функция поиска не работает, – сообщила Рейчел, отодвигая стул и вздыхая.
Мы были в процессе получения номеров регистрации произведений, которые должны были быть переданы в аренду по всему миру в следующем году. Обычно этой работой занимался регистратор, но кураторский отдел был не единственным подразделением, в котором не хватало сотрудников тем летом.
– Давай просто возьмем список и заполним его вручную. – Рейчел выжидающе посмотрела на меня, уже стоя возле стола с карандашом в одной руке и листом бумаги в другой.
Мы прошли по галереям, записывая номера, пока не добрались до небольших работ из списка, которые хранились в запасниках. Наши ключ-карты позволили нам пройти мимо комнат консервации и попасть в хранилище, где в темном помещении с регулируемым климатом высились ряды и ряды полок. Рейчел включила свет, и флуоресцентные лампы ожили.
Количество предметов, ежегодно передаваемых в дар музею Метрополитен, поражало воображение. И это были только те предметы, которые они принимали. В первые
