class="p1">– Я сказал ей, что не видел в садах никого, кроме тысяч людей, которые проходят через них каждый день. Никто из них, я думаю, не убивал Патрика.
Я расположилась поудобнее на его потрепанном диване и, подобрав колени к груди, наблюдала за ним. Несмотря на то, что Лео был частью Клойстерса, он не был частью этого места в том смысле, в каком были Рейчел и я, кураторы и подготовительный персонал. Он умел оставаться в стороне, перемещаясь между сараями и садами. Он мог проводить – и проводил – целые дни, лазая по деревьям и подрезая их ветви. Все это было невероятно романтично. Быть хранителем средневековых садов в одном из самых оживленных городов мира, целый день работать физически и выращивать то, что дарит людям радость. Но Лео тоже могла раздражать эта дистанция между нашими должностями, нашим будущим в музее.
– Я не имела в виду…
– Знаю. Извини. Ты хочешь пойти на Хай-Лайн, но я подумал, что мы могли бы посмотреть что-то более старое, по-особенному нью-йоркское. Может, вместо этого спустимся в Виллидж?
– С удовольствием. Как ты думаешь, мы могли бы зайти в бар, где обычно тусовались Хелен Франкенталер и Ли Краснер?
– В две тысячи шестом году «Кедровую таверну» переделали в кондоминиум. А сам бар продали какому-то чуваку, который отстроил его в Остине.
– А, ясно… – Если это было так, то я не понимала, почему бы нам не пойти на Хай-Лайн.
Лео встал и налил себе еще одну чашку кофе.
– Может, ты оденешься, и мы уже пойдем?
Я вернулась в спальню и переоделась в сарафан на тонких бретельках, с цветочным орнаментом. Вещи, которые намеревалась оставить у Лео, я втиснула между его корзиной для белья и старым усилителем в глубине шкафа. На верхней полке лежала стопка соломенных шляп, которые Лео надевал, работая в саду. Я потянулась, чтобы взять одну, гадая, как она будет смотреться с моим платьем, но стопка была такой высокой, что мне пришлось встать на носочки, чтобы зацепить пальцем за край одной шляпы. Когда я потянула, вся стопка посыпалась вниз, при этом что-то тяжело ударилось о деревянный пол.
Я замерла, чтобы убедиться, не услышал ли Лео, но он был на кухне, моя посуду и убирая тарелки после завтрака. Перед моим внутренним взором возник образ того, как я выхожу из спальни, надев его рабочую шляпу, подобно тому, как некоторые девушки надевают рубашки своих парней, – непринужденное заимствование одежды, которое, по-видимому, закрепляет близость. Именно этого я и хотела – символ того, в каком направлении мы движемся. Но пока я заново складывала шляпы и искала, на что бы встать, я нашла и то, что так громко стукнуло.
Это был изящный предмет, который, как я с удивлением обнаружила, остался цел после падения. Резное изделие из слоновой кости, изображавшее женщину, облаченную в пышные одежды, у ног которой свернулся калачиком спящий лев. На голове у нее был венец, а на шее – изображение из кости для личного использования. Очевидно, это был антиквариат. Если б я не нашла его в шкафу Лео, то легко могла бы представить его на выставке в Клойстерсе.
– Ты почти готова… – Лео заскочил в дверь, держась рукой за косяк. Он остановился, увидев меня с фигуркой в руке.
– Откуда это взялось? – спросила я, поднося ее к свету и поворачивая; прочерченные резцом линии были глубокими и коричневыми от возраста.
– Святая Дария, – сказал он, подходя и забирая у меня статуэтку, потом поставил ее на комод.
– Она потрясающая.
– Она принадлежала моей бабушке.
– Ты ее не оценивал? Тебе стоит застраховать ее, она выглядит старой.
– Нет, не оценивал.
– Ты не знаешь, где она ее купила? – Я не понимала, почему расспрашиваю об этом. Отчасти мне хотелось уйти и отправиться в Виллидж, пройтись рука об руку с Лео мимо величественных домов, чьи тяжелые деревянные двери инкрустированы витражными стеклами. Но другая часть меня достаточно долго изучала искусство, чтобы понять, что эта статуэтка – настоящая вещь, нечто драгоценное.
– Думаю, мой дед купил ее в Европе, когда завершал свою поездку во время Второй мировой войны.
Я кивнула. Это казалось правдоподобным.
– Моя мама всегда хотела отнести ее на выставку антиквариата, но так и не собралась.
– Я знаю торговца древностями на Пятьдесят шестой улице, который мог бы оценить ее для тебя.
Лео странно посмотрел на меня.
– Мы собираемся выбраться отсюда или как? – спросил он.
Я надела одну из его соломенных шляп, и он игриво дернул ее за край. Я хотела, чтобы он сказал, что она мне к лицу, что он мне к лицу.
– Тебе лучше забрать свои вещи, – произнес Лео вместо этого. – Я не знаю, вернемся ли мы сюда сегодня вечером. У меня есть дела.
Он не упоминал ни о каких делах. Я подумала про сумку, которую недавно засунула в дальний угол его шкафа, про то, что всего несколько дней назад он сказал мне, что мне здесь тоже есть место.
– Вообще-то, – добавил Лео, прежде чем я успела возразить, – ты можешь оставить ее. Я уверен, что ты снова придешь через несколько дней.
Это были не самые романтичные слова, которые мне когда-либо говорили, но в тот момент мне показалось, что это именно так. Я пыталась спрятать улыбку под краем его шляпы, когда мы выходили из квартиры.
* * *
Мы провели день как в тумане, переходя из одного книжного магазина в другой. Посетили магазин, специализирующийся на редких виниловых пластинках, и бар, специализирующийся на коктейлях, названных в честь известных писателей-битников. Мы гуляли по улицам Виллидж, и я снова ощутила, каким уютным может быть Нью-Йорк – почти как пригород со своими маленькими анклавами, каждый из которых имеет свою неповторимую индивидуальность. Здесь росли цветы и деревья с густой листвой. На уличной детской площадке можно было встретить богатых молодых мам, которых тащили за собой дети – очевидно, у нянь был выходной. И еще была жара. Влажность и безветрие, которые усиливали запах сигарет бармена, делающего перекур, выхлопных газов грузовика доставки, тайского ресторана карри, который готовился к обеду. И под всем этим запах горячего асфальта, металлический, насыщенный запах летнего города.
Я не ожидала, что влюблюсь в Нью-Йорк, но влюбленность может заставить город сиять ярче. Иногда я задавалась вопросом: если вывезти Лео за пределы пяти районов, будет ли он излучать такое же сияние, будет ли сам город таким же, если смотреть на него издалека? Однако я любила огромность и малость Нью-Йорка, его странности
