— Твоя мать всегда старалась в этот день сделать для тебя что-то особенное. То, что никто другой не заметил бы, но я всегда знала.
Я повернулась к ней. Нет, Дзалумма не бредила, она знала, что говорит. Она смотрела куда-то поверх маминой могилы, не в силах встретиться со мной взглядом.
— Это невозможно, — медленно произнесла я. — Все знают, что мой день рождения приходится на июнь.
— Ты родилась в поместье своей бабушки. Твой отец отослал туда мадонну Лукрецию, когда живот ее начал округляться. И она прожила там почти целый год после твоего рождения. — Лицо Дзалуммы пылало. Она, которая всегда держалась так уверенно, говорила теперь робко, запинаясь на каждом слове. — Хозяйка так договорилась с твоим отцом. И взяла с меня клятву молчать. Если бы это касалось только его… — На секунду ее красивые черты исказились от ненависти.
Я совсем позабыла о холоде.
— В том, что ты говоришь, Дзалумма, нет никакого смысла. Абсолютно никакого. Зачем стольким людям…
— У твоего отца была жена, еще до твоей матери, — быстро сказала она. — Молодая девчушка. Вместе они прожили четыре года, а потом она умерла от лихорадки. И за все время их совместной жизни она ни разу не понесла. Разумеется, обвиняли ее. В таких делах мужчина никогда не бывает виноватым, но потом он женился на твоей матери. Прошло три года, и снова — никаких детей. До тех пор пока…— Она повернулась ко мне, снова став прежней Дзалуммой, полной гнева. — Дитя, да взгляни ты в зеркало! В тебе нет ничего от Антонио! Все вокруг это видели…
— Что видели? — Я специально притворялась, что ничего не понимаю. Наверное, мне не хотелось ничего понимать, но в глубине души я давным-давно все знала. К горлу подступили слезы. — Я, конечно, не похожа на отца, но… Так что вокруг все видели?
Тогда она обняла меня за плечи, словно готовя к неприятному известию.
— Мадонна, прости меня. Прости. Твоя мать полюбила Джулиано де Медичи.
— Джулиано… — Я замолчала, запнувшись, хотя собиралась сказать, что Дзалумма сошла с ума, что Джулиано, мой Джулиано, никогда не встречался с мамой, поэтому утверждать, будто она любила его — это безумие.
Но тут мои мысли вернулись в прошлое, я вспомнила тот день, когда стояла во дворе Лоренцо вместе с Леонардо и художник попросил меня попозировать перед статуей Джулиано, показавшейся мне почему-то знакомой.
Я вспомнила, что Леонардо мастерски точно исполнил эскиз к моему портрету, хотя мы виделись всего один раз. Я также вспомнила, как Лоренцо смотрел на нас из окна и ждал. Только теперь я поняла, что он ждал, когда художник подаст ему сигнал.
Мама с самого начала знала, что я дитя Джулиано. Отец из ревности избегал близости с ней несколько месяцев до того, как я была зачата, и еще долго после моего рождения продолжал сторониться жены. Та же самая ревность заставила его ударить маму, когда она призналась, что беременна. Разумеется, эта связь дала повод для слухов. После смерти Джулиано мама и Антонио договорились об обмане, чтобы избавить отца от стыда: ей предстояло родить ребенка втайне, уехать на время в деревню, к матери, и вернуться вместе со мной, когда ложь о моем возрасте могла бы показаться правдоподобной. Меня крестили поздно и записали в городской реестр другую дату рождения.
Таким образом, никто не заподозрил, что я дочь Джулиано де Медичи. Никто, кроме, наверное, астролога, которому Дзалумма втайне заплатила, чтобы узнать вместе с мамой, терзаемой любопытством, правду о моей судьбе.
Никто, кроме Леонардо и Лоренцо, узнавших во мне черты дорогого для них лица.
Домой мы ехали в молчании.
— Почему ты не рассказала мне все раньше? — возмутилась я еще на кладбище. — Почему так долго ждала?
— Потому что твоя мать заставила меня молчать, — не проговорила, а почти прокричала в ответ Дзалумма. — А потом… ты была так несчастна, живя с отцом, что не было никакого смысла еще больше огорчать тебя, пока ты от него не освободишься. Я хотела рассказать тебе обо всем в день твоей свадьбы с Джулиано, но тогда не получилось. А теперь я раскрыла тайну, потому что ты заслуживаешь знать правду о ребенке, которого носишь.
Мне хотелось разрыдаться, но слезы не пролились, остался лишь комок в горле. Я вспомнила Лоренцо, прошептавшего: «Потому что я люблю вас, дитя мое»; вспомнила маму, подарившую мне медальон, который должен был служить талисманом. А теперь медальон исчез, и я лишилась последней памяти о своем настоящем отце и о своем муже — моем кузене.
Наверное, мне следовало бы возненавидеть отца — Антонио — за то, что он ударил мою маму, когда узнал о ее беременности. Но я могла лишь думать о его искалеченной руке, о кровоточащих пальцах с вырванными ногтями. Я могла лишь думать об отцовских словах, которые он произнес, отправляя меня к умирающему Лоренцо: «Что бы ты там от него ни услышала, ты моя дочь».
Представляю, как он боялся, что я в ту ночь узнаю правду, и, тем не менее, позволил мне поехать во дворец Медичи.
Когда мы вернулись домой, я поднялась к себе и не вышла к ужину: все равно не смогла бы поесть, как следует. Дзалумма принесла мне хлеба с солью, чтобы успокоить желудок.
Мы по-прежнему молчали. В голове моей роились мысли о прошлом, которые я теперь переосмысливала, и Дзалумма, видимо, это поняла. Я задула лампу и легла в постель, но, так и не сомкнув глаз, пялилась в темноту час, два, три.
А потом я вдруг резко села, сердце мое бешено колотилось. Я подумала о чернильном рисунке Бернардо Барончелли и внезапно поняла, почему Леонардо подарил его мне. А еще я вспомнила несколько слов, которые произнес мой муж незадолго до прощания.
«Леонардо. Леонардо его видел. Мой дядя умер у Леонардо на руках».
Художник видел его, человека, который убил моего настоящего отца, Джулиано. Человека, которого умирающий Лоренцо назвал «третьим».
Ради мамы, ради самой себя, я решила отомстить.
«Для Леонардо да Винчи, двор Лодовико Сфорца, герцога Миланского.
Мессер Леонардо!
Я пишу Вам, потому что недавно узнала один факт о себе самой, непосредственно связанный с отношениями, существовавшими между моей матерью и убитым братом Лоренцо де Медичи, Джулиано-старшим. Судя по Вашим действиям в тот вечер, когда мы вместе оказались во дворе Медичи, Вы давно все знаете.
Прошу простить мою смелость, но полагаю, я могу доверять Вам как другу. Джулиано рассказал мне, что Вы были в Дуомо в день убийства и что Вам известен один человек, также находившийся там в тот день. Насколько я знаю, этот человек до сих пор не найден.
Теперь он представляет особый интерес для меня. Прошу Вас, мессер Леонардо, не могли бы Вы сообщить о нем все, что Вам известно? Если Вы можете описать его, а еще лучше нарисовать по памяти, я была бы очень признательна.
Если он еще живет на этом свете, я намерена его отыскать. Только ради этого мне остается теперь жить. Да хранит Вас Господь.
Лиза ди Антонио Герардини
Виа Маджио
Санто-Спирито, Флоренция».
LII
Письмо я написала на рассвете. Передала его Дзалумме и в ту же секунду начала ждать с нетерпением ответа в отчаянной надежде, что письмо не конфискуют из-за того, что в нем упомянут Медичи.
Тем же утром я заставила себя подумать об одном очень неприятном событии: Франческо и мой отец назначили свадьбу на июнь. Мой будущий муж настаивал, чтобы церемония прошла, как полагается, и на мне было свадебное платье по его рисунку и чтобы мы с Дзалуммой заранее собрали новое приданое и заполнили свадебный сундук платьями и постельным бельем, вышитым нами собственноручно. Мое старое приданое погибло в огне — сундук сгорел со всем содержимым.
Кроме того, Франческо пожелал устроить пышную традиционную свадьбу, словно я была девственницей, словно Джулиано вообще никогда не существовало, и я не уезжала к нему из отцовского дома.
Обычно свадьбы справляли летом, так как теплая погода лучше всего подходила для неторопливой свадебной процессии через весь город. Но я никуда не могла деться от того факта, что в июне, когда заберусь на белую лошадь невесты, я буду на седьмом месяце беременности. Откроется, что я солгала Франческо и вовсе не сохранила девственность. Хуже того, он будет знать, что ребенок этот от Джулиано. Когда вдова повторно выходила замуж, к ее детям чаще всего плохо относились в доме нового мужа. А мысль, что меня разлучат с ребенком Джулиано, была для меня невыносима.
Я видела только один выход: убедить Франческо, что это его ребенок. А добиться этого можно было лишь одним ужасным способом.
Прошел целый день, прежде чем мне представилась возможность.
В доме моего отца по традиции состоялся семейный сбор, с тем, чтобы обсудить детали свадебного наряда. Прибыл престарелый отец Франческо, мессер Массимо — угрюмый, тихий человек, — и его вдовствующая сестрица, бесцветное призрачное существо по имени Катерина. Три брата моего жениха жили в деревне, слишком далеко, чтобы добраться до города за такой короткий срок, хотя они уверили Франческо, что в июне обязательно приедут. Мое семейство было совсем малочисленным: братья и сестры отца все жили в Кьянти и не могли приехать, а сестры матери все умерли — кто при рождении, а кто во время чумы. Оставался только дядя Лауро со своей женой Джованной Марией. Они привели с собой двух старших сыновей, няню и трех орущих малышей. Джованна Мария, снова беременная, была круглолицей и полной, а Лауро выглядел измотанным и раздраженным, и у него уже начали появляться залысины.
