По моей просьбе все собрались на ужин — с утра или днем я бы не выдержала гостей, меня все время тошнило, а к вечеру я немного приходила в себя, и, хотя некоторые запахи были мне невыносимы, и я почти ничего не ела, вероятность, что меня вывернет наизнанку перед гостями, была невелика.
Зато возникала гораздо большая вероятность, что я расплачусь. Меня убивала мысль, что приходится снова готовиться к свадьбе спустя всего какой-то месяц после потери Джулиано. Я проплакала все утро и весь день. Когда в сумерки собрались мои новые родственники, я встретила их с красными, опухшими глазами и застывшей улыбкой.
Отец все понял. К этому времени он полностью выздоровел и благодаря рекомендациям Франческо и его непосредственному вмешательству восстановил свое дело, начав продавать шерстяные ткани не кому-нибудь, а членам вернувшегося семейства Пацци. Вот она, ирония судьбы.
Решительный и серьезный, отец, стоя со мной под руку, встречал гостей. За ужином он сел за стол рядом со мной, как сделала бы мама, и когда меня что-то спрашивали, а я не могла сразу найтись, отвечал на вопросы. Во время ужина я один раз вскочила и выбежала на кухню — после того как отец Франческо спросил, какие цветы вплести в гирлянду, которую вывесят на улице, — и мой отец последовал за мной. А когда он увидел, как я вытираю глаза, то обнял меня и чмокнул в макушку, отчего я еще пуще разрыдалась. Он думал, я плачу о своем умершем муже; он не знал, что я плачу и о себе, потому что собираюсь совершить нечто ужасное.
Я заранее настояла, чтобы в блюда не добавляли шалфея, и поэтому за ужином сумела поесть и даже выпить немного вина, когда начались тосты. К концу ужина я охрипла от крика, отвечая на вопросы глухого папаши Франческо.
Когда убрали посуду, все приступили к обсуждению платья. Франческо предоставил набросок: платье с завышенной талией и квадратным лифом, рукава не традиционно пышные, а зауженные, плотно прилегающие, с несколькими прорезями, через которые распушат рукава нижней сорочки. Вырез низкий, так чтобы и тут виднелась сорочка.
Фасон меня удивил. Я предполагала, что мой будущий муж разделяет стойкие убеждения «плакс», а он тем временем представил мне фасон последней испанской моды, которой придерживался папский двор Борджиа, погрязший в разврате.
Сидевший рядом со мной Франческо выложил на стол связку образчиков ткани. Сверху лежал лоскуток блестящего серебристого дамаста и шанжана, переливавшего красным и желтым.
— И если захочешь, украсим головной убор гранатами и жемчугом.
Ни предложенные расцветки, ни камни меня не устраивали.
— Ага, — сказал будущий муж, — она молчит! Значит, все не годится. — С этими словами он сгреб в сторону все лоскутки.
Это возмутило его отца.
— Выбирать — не ее дело.
— Отец, — резко произнесла Катерина, — Франческо здесь для того, чтобы выслушать мнение каждого.
Тут заговорила Джованна.
— А если что-нибудь посвежее, вроде весенних бутонов или первых весенних цветов? — поинтересовалась она. — Розово-белые тона. Бархат и атлас, мелкий жемчуг.
— У нее смуглая кожа, — возразила Катерина. — Бледно-розовый придаст ей желтизну.
Отец нашел под столом мою руку и сжал ее. К Франческо он относился теперь точно так, как к Пико после смерти мамы, — со странной сдержанностью.
— Фасон прелестный, — спокойно произнес он. — Я знаю, что и Лизе он нравится. Я давно заметил, что ей больше всего идут живые, яркие цвета — все оттенки синего, зеленого, лилового. И сапфиры… — Он на секунду запнулся, но потом снова заговорил: — Сапфиры — любимые камни ее матери, и Лиза их очень любит. Они ей идут. Как и бриллианты.
— Благодарю, — сказал Франческо. — Благодарю вас, мессер Антонио. Значит, у Лизы будут сапфиры и бриллианты. И ткани сочных синих расцветок. Возможно, добавим чуть-чуть лилового.
— Совсем не обязательно ей угождать, — запыхтел Массимо и хотел сказать что-то еще, но его сын предостерегающе поднял палец, и старик умолк.
— Не обязательно, но я так хочу, — твердо заявил Франческо. — Я лишь мечтал о скромной невесте с приятным лицом. Никогда даже не смел, подумать, что завоюю и скромницу, и красавицу. Любая женщина, столь прелестная, должна чувствовать себя восхитительной в свадебном платье. Я обязан сделать это для нее.
Я уставилась в стол; возможно, для остальных такая реакция показалась проявлением скромности.
— Красиво сказано, — заметила его сестра Катерина. Только позже я поняла, что в ее тоне прозвучал сарказм.
— Какая ты счастливица, Лиза! — воскликнула Джованна Мария, глядя многозначительно на своего мужа, Лауро. — Тебе очень повезло с мужчиной, он так тебя ценит, и его волнует твое мнение.
Вечер был мучительный, но, в конце концов, и он закончился. За убранным столом, где остались только канделябры и бокалы с вином, сидели мой отец и Франческо. Пора было воплощать свой план. Я поднесла бокал к губам, но тут же поставила его на место, заметив дрожь в руке.
Отец и Франческо тихо переговаривались, склонившись к столу с двух сторон от меня. Франческо разложил перед собой эскиз и, указывая на юбку, сказал:
— Я подумал и решил, не выбрать ли нам ткань полегче. — Родственники во время обсуждения пришли к единому мнению, что юбку следует шить из бархата, но, поразмышляв, Франческо понял, что этот выбор был сделан под влиянием исключительно холодного вечера. — В июне обычно тепло. Лиза, что скажешь?
Я сама поразилась, как холодно прозвучал мой голос.
— Я скажу, что отец устал и ему пора идти к себе отдыхать.
— Лиза, — с легким упреком ответил отец, — мессер Франческо еще не до конца обсудил с нами платье, и у него есть право насладиться бокалом вина.
— Я не спорю. Пусть наслаждается вином, а тебе пора отдыхать.
Франческо резко повернулся ко мне, подняв черную бровь.
Отец заморгал и тихо вздохнул. Несколько секунд он внимательно в меня вглядывался, а потом, наконец, произнес:
— Я… действительно устал.
В это легко было поверить. Он сидел, облокотившись на стол, словно поддерживал не только себя, но и какой-то невидимый груз. Его волосы отсвечивали теперь не только золотом, но и серебром. Взгляд хранил тайны, одну из которых я теперь знала.
Поднявшись, он положил руку на плечо Франческо.
— Храни вас Бог, — произнес он, словно предостерегая гостя, потом наклонился и печально поцеловал меня в щеку.
Я вцепилась в ножку бокала, прислушиваясь к его шагам: вот он выходит из комнаты, пересекает огромный вестибюль, поднимается по лестнице.
Не успели затихнуть его шаги, как заговорил Франческо:
— Я принес тебе подарок. — Он пошарил среди вороха образчиков и вынул небольшой квадратик красного атласа, перевязанный ленточкой. — Не хочешь взглянуть?
Я кивнула, ожидая, что он передаст мне подарок, позволит открыть его, но вместо этого он сам потянул за ленточку и достал из блестящего атласа что-то яркое.
Глаза Франческо засияли каким-то странным огнем. Он поднес подарок к свечам: изумрудный кулон. Камень висел на блестящей золотой цепочке и медленно вращался. Франческо сверлил меня глазами, слегка приоткрыв рот.
— Ты стремилась, чтобы отец ушел. Быть может, ты хотела остаться со мной наедине?
— Быть может, — тихо отозвалась я.
Он мог подумать, что я специально завлекаю его, но я боялась заговорить громче, а то голос наверняка бы дрогнул. Мне даже удалось слегка улыбнуться.
— Ты была с ним? — спросил Франческо, сверля меня взглядом. — Твой отец говорил, что ты провела там меньше суток.
Я, не отрывая глаз от бокала, покачала головой. Это была первая дерзкая ложь.
Мой ответ доставил ему удовольствие и в то же время взволновал его.
— Посмотри на меня, — сказал он, раскачивая украшением перед моим лицом. — Хочешь его получить?
— Что?
— Кулон. — Он наклонился вперед и жарко задышал мне в лицо. — Скажи, что хочешь.
Я начала запинаться.
— Х-хочу…
— И на что ты готова пойти ради него? — Слова хлестали как кнут.
Я спрятала гнев и уставилась на Франческо, думая про себя: «Сейчас я поднимусь и велю тебе убираться вон. Позову всех слуг и скажу, чтобы ноги твоей в этом доме больше не было». Но потом меня посетили другие мысли: «Если я разочарую его, то он сейчас уйдет и тогда все узнают, что я ношу ребенка Джулиана. Если я оттолкну его, он сдаст отца обратно в синьорию для допросов».
— На все, что угодно, только скажи, — прошептала я.
— Громче. Ты ведь уверена в своих словах. Смотри мне в глаза.
Я посмотрела ему в глаза. И повторила каждое слово.
Он быстро поднялся, подошел к двери и плотно ее закрыл. Стремительно вернулся к столу и, встав рядом со мной, резко выдвинул мой стул. Затем наклонился надо мной и принялся раскачивать кулоном у меня перед лицом. Он весь горел, грудь его вздымалась, глаза сияли диким огнем.
— На колени, — велел он. — Проси хорошенько. — Во мне всколыхнулась ненависть. Я уставилась в пол, раздумывая, на что готова пойти, лишь бы защитить ребенка Джулиано. Нашего ребенка. На что готова пойти, лишь бы спасти моего отца. Я покорно соскользнула со стула на колени.
