– В таком случае…
– Но это зависит…
– От чего?
– От того места, куда вы меня повезете.
– В тюрьму, черт побери!
– Тогда я не пойду. Мне нечего делать в тюрьме.
– Вы с ума сошли!
– Разве я не имел чести предупредить вас, что у меня срочное свидание?
– Люпен!
– Поймите, Ганимар, меня ждет Белокурая дама. И вы полагаете, что я окажусь настолько невоспитанным, чтобы заставить ее волноваться? Это было бы недостойно галантного человека.
– Послушайте, Люпен, – сказал инспектор, которого начинало раздражать это зубоскальство, – до сих пор я был с вами крайне любезен. Но всему есть предел. Следуйте за мной!
– Невозможно. У меня назначена встреча, и я буду на ней.
– Говорю вам в последний раз!
– Не-воз-мож-но.
Ганимар махнул рукой, и двое охранников подхватили арестованного подмышки. Но тут же отпустили его, закричав от боли: двумя руками Арсен Люпен вонзил в них длинные иглы.
Обезумев от ярости, остальные полицейские бросились к нему. Их гнев рвался наружу, они сгорали от желания отомстить за товарищей и за выслушанные многочисленные оскорбления. И они стали наносить удары, соперничая друг с другом. Самый сильный удар попал Люпену в висок. Он упал.
– Если вы его изувечите, то будете иметь дело со мной.
Ганимар наклонился, собираясь привести Люпена в чувство, но, убедившись, что тот нормально дышит, распорядился, чтобы преступника взяли за ноги и за руки, а сам он будет поддерживать туловище.
– Идите осторожнее, не трясите. Ах, чуть его не прикончили! Эй, как вы себя чувствуете?
Люпен открыл глаза и прошептал:
– Не очень, Ганимар… Меня могли убить.
– Сами виноваты, черт возьми! Это все ваше упрямство, – проворчал огорченный Ганимар. – Вам не очень больно?
Они вышли на лестницу. Люпен простонал:
– Ганимар… в лифт… они переломают мне кости….
– Хорошая мысль, отличная, – согласился Ганимар. – Тем более что лестница узкая, и мы не смогли бы…
Он вызвал лифт. Люпена со всеми предосторожностями занесли туда. Ганимар занял место рядом и сказал своим людям:
– Ступайте вниз и ждите меня у комнаты консьержки.
Он взялся за ручку, но не успел закрыть дверь. Внезапно лифт взлетел, как воздушный шар, у которого перерезали веревку. Раздался язвительный смех.
– Черт возьми… – зарычал Ганимар, лихорадочно отыскивая в темноте кнопку для спуска лифта. Не найдя ее, он крикнул: – На шестой! Быстрее к двери на шестом этаже!
Четверо полицейских помчались вверх по лестнице. Но произошло нечто странное: лифт как будто пробил потолок последнего этажа, исчез из поля зрения полицейских, внезапно вынырнул на верхнем этаже, где живет прислуга, и остановился. Три человека уже поджидали там. Двое схватили Ганимара, который, впрочем, и не думал защищаться, оглушенный и лишенный возможности пошевелиться. Третий человек увел Люпена.
– Я предупреждал вас, Ганимар… подъем воздушного шара… благодаря вам! В другой раз не будете таким снисходительным. Особенно прошу запомнить, что Арсен Люпен не позволяет себя бить и причинять себе боль без серьезных на то причин. Прощайте…
Кабина закрылась, и лифт вместе с Ганимаром поехал вниз. Все это произошло так быстро, что инспектор догнал своих подчиненных у комнаты консьержки.
Они бегом пересекли двор и поднялись по служебной лестнице – единственной, дававшей возможность попасть на этаж прислуги, где и случился побег.
Длинный коридор с несколькими поворотами, вдоль которого располагались номера, вел к легко открывшейся двери. По другую ее сторону – соответственно, уже в другом доме – находился еще один коридор с такими же ломаными углами и похожими комнатами. В самом конце – черный ход. Ганимар спустился по лестнице черного хода, пересек двор, вестибюль и вышел на улицу Пико. И тут он понял: оба дома соприкасались, а их фасады выходили на две улицы, не перпендикулярные, а параллельные, отстоящие друг от друга более чем на шестьдесят метров.
Он вошел в помещение консьержки и, показав свое удостоверение, спросил:
– Здесь проходили только что четыре человека?
– Да, двое слуг с пятого и шестого этажей, и двое приятелей.
– Кто живет на пятом и шестом этажах?
– Господа Фовель и их кузены Прово… они сегодня переезжали. Остались только двое слуг, они только что уехали.
«Эх, – подумал Ганимар, усевшийся на диванчик в комнате консьержа, – какой случай мы упустили! Вся шайка жила в этом квартале».
Сорока минутами позже два человека прибыли в экипаже на Северный вокзал и поспешили к скорому поезду, идущему в Кале, а за ними – носильщик с багажом.
У одного из них была перевязана рука, а бледное лицо говорило о плохом самочувствии. Другой выглядел веселым.
– Бегом, Вилсон, мы не должны опоздать на поезд… Ох, Вилсон, я никогда не забуду эти десять дней!
– Да и я тоже.
– О, какие прекрасные сражения!
– Великолепные.
– Так, только иногда маленькие неприятности…
– Совсем маленькие.
– И наконец – триумф. Люпен арестован! Голубой бриллиант найден!
– Моя рука сломана.
– Когда речь идет о таких успехах, что значит сломанная рука!
– Особенно моя.
– Да, да! Вспомните, Вилсон, именно в тот момент, когда вы были у аптекаря и героически переносили страдания, я обнаружил нить, выводящую из тьмы.
– Какой счастливый случай!
Двери купе уже закрывались.
– Проходите, пожалуйста. Поторопитесь, господа.
Носильщик поднялся по лестнице в пустое купе и положил багаж в сетку, а Шолмс пока заводил несчастного Вилсона.
– Да что с вами? Когда же это закончится! Поторапливайтесь, старина!
– Дело не в том, что я не тороплюсь…
– А в чем?
– Я владею только одной рукой.
– И что? – воскликнул Шолмс. – Тоже мне проблемы! Можно подумать, только вы в таком положении! А однорукие, настоящие однорукие? Ладно, всякое бывает. – Он протянул носильщику монетку в пятьдесят сантимов. – Спасибо, друг мой. Возьмите.
– Благодарю, господин Шолмс.
Англичанин присмотрелся: перед ними стоял Арсен Люпен.
– Вы… Вы… – только и смог пробормотать он.
А Вилсон принялся размахивать здоровой рукой, словно желая продемонстрировать свою силу, и воскликнул:
– Вы… Вы… Но вас же арестовали! Шолмс рассказал мне… Когда он расстался с вами, вас окружали Ганимар и тридцать полицейских…
Люпен сложил руки на груди и с негодованием заявил:
– Вы полагали, что я отпущу вас, не простившись? После столь чудесных дружеских отношений? Это было бы невежливо. За кого вы меня принимаете?
Раздался свисток паровоза.
– Ладно, я не в обиде. Вы запаслись всем необходимым? Табак, спички… да, и вечерние газеты? Там вы найдете подробности о моем аресте – своем последнем подвиге, мэтр. А теперь прощайте, рад был с вами познакомиться. В самом деле рад! Если я вам понадоблюсь, то буду счастлив… – Он спрыгнул на перрон и закрыл дверцу. – Прощайте, – снова сказал он. – Прощайте, я буду писать вам. А вы мне, не так ли? Как ваша рука, господин Вилсон? Жду новостей от вас обоих, хотя бы иногда отправляйте открытку по адресу: Париж, Люпену… Этого будет достаточно. И не нужно наклеивать марку. Прощайте, до скорого…
Часть вторая
Еврейская лампа
Глава 1
Херлок Шолмс и Вилсон сидели по сторонам большого камина, вытянув ноги к приятному теплу газовой горелки.
Трубка Шолмса – короткая трубка из вереска с серебряным кольцом – погасла. Он вытряхнул пепел, снова набил трубку, закурил, поправил полы халата и принялся делать длинные затяжки, выпуская из трубки летящие к потолку маленькие колечки дыма.
Вилсон смотрел на него. Так собака, которая лежит, свернувшись клубочком на ковре, смотрит на хозяина, не мигая, с надеждой ловя каждое его движение. Прервет ли молчание хозяин? Раскроет ли он тайну своих нынешних раздумий, допустит ли в царство своих мыслей, вход в которое, похоже, всем запрещен?
Шолмс молчал.
Вилсон отважился:
– Спокойное нынче время. Ни одного дельца, которое мы могли бы раскрыть.
Шолмс молчал все ожесточеннее, а кольца дыма все клубились и клубились, и любой другой человек, кроме Вилсона, понял бы, что Шолмс испытывает огромное наслаждение и удовлетворение в часы, когда мозг полностью свободен от всяких мыслей.
Вилсон встал и подошел к окну.
На унылой улице на дома с унылыми фасадами с темного неба лил злой дождь. Проехал кеб, другой… Вилсон занес их номера к себе в записную книжку. Никогда не знаешь, а вдруг пригодится?
– Смотрите, – закричал он, – почтальон!
Вскоре вошел человек в сопровождении слуги.
– Два заказных письма, сэр. Будьте любезны расписаться.
Шолмс отметился в журнале, проводил почтальона до двери и, вернувшись, вскрыл одно из писем.
– У вас очень довольный вид, – отметил Вилсон.
– В этом письме весьма интересное предложение. Вы только что хотели заняться делом, так вот оно. Читайте…
