Вилсон прочитал:
«Сэр, зная о вашем опыте, обращаюсь к вам за помощью. Я стал жертвой серьезной кражи. Было проведено расследование, но поиски, как мне кажется, никогда не закончатся.
Посылаю вам газеты, из которых вы узнаете о деле. Если вы согласитесь за него взяться, я предоставляю свой дом в ваше распоряжение и прошу внести в прилагаемый чек с моей подписью сумму, которую вам будет угодно назначить в качестве издержек на дорогу.
Соблаговолите телеграфировать о своем решении. Примите уверения в моем величайшем почтении.
Барон Виктор д’Эмблеваль, улица Мюрилло, 18»– Ну вот, – воскликнул Шолмс, – вырисовывается интересное дело… небольшое путешествие в Париж, так почему бы и нет, черт возьми? С момента знаменитого поединка с Арсеном Люпеном у меня не было повода туда вернуться. Я не прочь увидеть столицу мира при более спокойных обстоятельствах.
Он разорвал чек на четыре части и, пока Вилсон, чья рука еще не обрела прежней гибкости, высказывал нечто печальное в адрес Парижа, вскрыл следующий конверт.
Он раздраженно взмахнул рукой и нахмурился, читая письмо. Затем, скомкав бумагу, раздраженно бросил ее на пол.
– Что? Что случилось? – растерянно воскликнул Вилсон.
Он поднял скомканную бумагу и, удивляясь все больше и больше, прочитал:
«Дорогой мэтр, вы знаете, как я восхищаюсь вами и какой интерес проявляю к вашей деятельности. Так вот, поверьте мне, не стоит заниматься делом, в котором Вас просят участвовать. Ваше вмешательство приведет к множеству неприятностей, все усилия сведутся к плачевному результату, и вы будете вынуждены публично признаться в своем поражении.
От всей души желаю вам избежать такого унижения. Заклинаю вас во имя связывающей нас дружбы оставаться спокойно у своего очага.
Мои наилучшие пожелания господину Вилсону и вам, дорогой мэтр.
Мое почтение, преданный вам Арсен Люпен»– Арсен Люпен… – в замешательстве повторил Вилсон.
Шолмс ударил кулаком по столу.
– Он приводит меня в бешенство, этот негодяй! Он что, издевается надо мной, принимает меня за мальчишку? Публичное признание в поражении! Не я ли вынудил его вернуть голубой бриллиант?
– Он, наверное, боится, – предположил Вилсон.
– Вы говорите глупости! Арсен Люпен ничего не боится, и то, что он провоцирует меня, подтверждает это.
– Но как он узнал о письме, адресованном вам бароном д’Эмблевалем?
– Откуда я знаю? Вы задаете дурацкие вопросы, дорогой мой!
– Я думал… я представлял себе…
– Что? Что я волшебник?
– Нет, но я видел, как вы творили чудеса!
– Никто не может творить чудеса… и я – не больше, чем другие. Я размышляю, делаю выводы, умозаключения, но не гадаю. Только дураки гадают.
Вилсон принял вид побитой собаки и попытался, чтобы не казаться идиотом, не строить больше догадок о том, почему Шолмс раздраженно вышагивает по комнате взад-вперед. Наконец тот вызвал слугу и приказал подать чемодан. Вилсон счел себя вправе, поскольку перед ним был конкретный факт, раздумывать, делать выводы и заключения, что мэтр собирается в дорогу.
То же усилие мысли позволило ему, как человеку, не боящемуся допустить ошибку, решительно заявить:
– Шолмс, вы отправляетесь в Париж.
– Возможно.
– И отправляетесь туда, главным образом, чтобы ответить на провокацию Люпена, а не для того, чтобы помочь барону д’Эмблевалю.
– Возможно.
– Херлок, я отправляюсь с вами.
– Ах, дорогой мой друг, – воскликнул Шолмс, перестав ходить по комнате, – вы не боитесь, что вашу левую руку постигнет участь правой?
– А что может со мной случиться? Вы же будете рядом.
– В добрый час, смельчак! Мы покажем этому господину, что он, возможно, напрасно бросил нам столь наглый вызов. Скорее, Вилсон, отправимся первым же поездом.
– Не дожидаясь газет, которые обещал прислать барон?
– Зачем?
– Тогда я отправлю ему телеграмму?
– Не нужно. Иначе Арсен Люпен узнает о моем прибытии. А это ни к чему. На этот раз, Вилсон, рисковать нельзя.
После полудня оба друга высадились в Дувре. Путешествие прошло отлично. В скором поезде Кале – Париж Шолмс позволил себе три часа крепкого сна, тогда как Вилсон охранял дверь купе и, рассеянно глядя перед собой, размышлял.
Шолмс проснулся довольным и отдохнувшим. Перспектива нового поединка с Арсеном Люпеном восхищала его, он потирал руки с видом человека, готовящегося наслаждаться.
– Наконец-то, – воскликнул Вилсон с таким же довольным видом, – мы встряхнемся!
На вокзале Шолмс подхватил портпледы и вышел за Вилсоном, несшим багаж, – каждому своя ноша.
– Чудная погода, Вилсон, солнце! Париж принарядился к нашему приезду.
– Но какая толпа!
– Тем лучше, Вилсон! Меньше риска быть замеченными. Никто не узнает нас среди множества людей.
– Господин Шолмс, не так ли?
Англичанин остановился, несколько озадаченный. Кто еще мог назвать его по имени?
Рядом с ним стояла молодая женщина, простая одежда которой только подчеркивала изысканную фигуру. Выражение ее красивого лица было тревожным и скорбным.
Она повторила:
– Вы и есть господин Шолмс?
Поскольку он молчал, из-за замешательства и по привычной осторожности, она в третий раз спросила:
– Я имею честь разговаривать именно с господином Шолмсом?
– И чего вы от меня хотите? – сказал он довольно ворчливым тоном, полагая, что это какая-то сомнительная встреча.
Женщина преградила ему дорогу.
– Послушайте, мсье, это очень важно! Я знаю, что вы отправляетесь на улицу Мюрилло.
– Что вы говорите?
– Я знаю, знаю, на улицу Мюрилло, дом восемнадцать. Так вот, не нужно… Нет, вы не должны туда ехать… Уверяю, вы пожалеете об этом! И не думайте, что я в чем-то заинтересована… На то есть причина, я говорю совершенно искренне.
Шолмс попытался отойти в сторону, но она настаивала:
– О, прошу вас, не упрямьтесь! Если бы я знала, как убедить вас… Посмотрите на меня, посмотрите мне в глаза… они не лгут, они говорят правду.
Дама в упор смотрела на него своими красивыми, серьезными и чистыми глазами, в которых, казалось, отражается ее душа. Вилсон покачал головой:
– У мадемуазель очень честное лицо.
– Ну конечно, – взмолилась она, – вы должны мне верить!
– Я верю, мадемуазель, – ответил Вилсон.
– О, как я счастлива! И ваш друг тоже верит, правда? Я чувствую это, я уверена! Какое счастье! Все уладится! О, какая хорошая мысль пришла мне в голову! Послушайте, мсье, через двадцать минут уходит поезд на Кале, так вот, садитесь в него… Быстрее идите за мной, дорога с этой стороны, вы еще успеваете…
Она попыталась увлечь их за собой, но Шолмс схватил ее за руку и тоном, который попытался сделать по возможности мягким, сказал:
– Извините, мадемуазель, что не могу выполнить вашу просьбу, но я никогда не отказываюсь от поставленной передо мной задачи.
– Умоляю вас… Умоляю вас об этом! Ах, если бы вы могли понять…
Но Херлок Шолмс уже шел дальше.
Вилсон сказал:
– Будьте уверены, он доведет дело до конца. Еще не было случая, чтобы мистер Шолмс потерпел неудачу. – И он последовал за Шолмсом.
«ХЕРЛОК ШОЛМС – АРСЕН ЛЮПЕН»
Эти слова, написанные большими черными буквами, просто бросались в глаза. Шолмс и Вилсон приблизились. Перед ними вереницей шли люди-«сэндвичи» с рекламными щитами. Они держали в руках тяжелые, обитые металлом палки, которыми равномерно ударяли по тротуару, а на спине у них висели огромные афиши:
«МАТЧ ХЕРЛОК ШОЛМС – АРСЕН ЛЮПЕН. ПРИЕЗД АНГЛИЙСКОГО ЧЕМПИОНА. ВЕЛИКИЙ ДЕТЕКТИВ БЕРЕТСЯ РАСКРЫТЬ ТАЙНУ УЛИЦЫ МЮРИЛЛО. ЧИТАЙТЕ ПОДРОБНОСТИ В “ЭКО ДЕ ФРАНС”».
Вилсон покачал головой:
– Ну, согласитесь же, Херлок, мы обманываем себя, полагая, что работаем инкогнито! Я не удивлюсь, если республиканская гвардия будет ждать нас на улице Мюрилло и там будет устроен официальный прием с тостами и шампанским.
– Когда вы пытаетесь острить, Вилсон, то стоите двоих, – сквозь зубы бросил Шолмс.
Он подошел к шествию с явным намерением схватить и разорвать в клочья и человека, и его щит. Однако у афиш собиралось все больше народу, все шутили и смеялись.
Сдерживая бешеный порыв гнева, Шолмс спросил:
– Когда вас наняли?
– Сегодня утром.
– А когда вы начали это шествие?
– Час назад.
– Но афиши были уже готовы?
– Да, само собой. Когда мы пришли утром в агентство, они уже были там.
Значит, Арсен Люпен предусмотрел то, что Шолмс согласится вступить в сражение. Более того, письмо, написанное Люпеном, доказывало, что он желал этого сражения, что в его планы входило еще раз померяться силами со своим соперником. Почему? Какая причина подталкивала его снова вступить в бой?
Шолмс какое-то мгновение колебался. Люпен должен быть абсолютно уверенным в своей победе, если так дерзко себя ведет. И не попадут ли они в ловушку, откликнувшись на первое же приглашение?
