Как ни странно, но рассуждения этого парня были созвучны взглядам Вольнова, немолодого мужчины — с той лишь разницей, что Вольнов не терял надежды встретить «идеальную женщину», а Саша, похоже, о ней и не думал, его вполне устраивал «гражданский брак».
Саша работал ночным сторожем в каком-то учреждении.
— Клевая работенка, — доверительно сообщил Вольнову. — Все уходят, я запираюсь и катаю стишата. Захотел соснуть — тахта под боком.
Леша отслужил в армии, жил за городом «у предков» учился в Москве, в техникуме связи. Каждый день проводил в электричках три часа, но времени зря не терял — изучал английский язык, «чтобы петь битлов». По словам Леши, в двух подмосковных поселках его поджидало по невесте, но он не мог разобраться, какая лучше, и прежде, чем жениться, решил заиметь «крепкую профессию». Своей конечной целью он считал профессиональную сцену. Из четырех завсегдатаев подвала Леша крепче всех стоял на ногах и, по наблюдениям Вольнова, ходил в подвал, потому что не имел другой «площадки» и слушателей.
Лена в Воронеже закончила художественную школу и познакомилась с Алисой и Верой в общежитии Строгановки. С Алисой, как абитуриентки, они жили в одной комнате, а третьекурсница Вера их «натаскивала и опекала». На экзаменах Алиса не добрала одного балла, а Лену не зачислили, поскольку она не имела направления и стажа работы. По совету Веры девушки сняли комнату и записались в изостудию заводского клуба. Потом Алиса устроилась дворником, а Лена, чтобы не платить за комнату, перебралась в дом, поставленный на капитальный ремонт, и подрабатывала уборщицей.
— Вначале, вроде Алиски, жуть как стеснялась своей работы, — говорила Лена с улыбкой. — Потом привыкла… А вот ночевать в старом доме и сейчас страшно. Там мыши бегают…
Вольнов представлял хрупкую девчушку в многоэтажном пустынном доме, и его передергивало от озноба. Он пытался снять для нее комнату, но без прописки никто не хотел сдавать.
— Но как художник я в порядке, — смеялась Лена. — Правда, Вер?
— Первый класс! — кивала наставница.
— Попробуй сказать нет, — Лена грозила пальцем, — сразу с тобой завязываю. То, что женщина простит мужчине, никогда не простит женщине. Ведь так, Алиск?
У них была прекрасная девичья дружба, искренняя, без всякой зависти. Лена с Алисой то и дело менялись одеждами — «обновляли гардероб», а Вера, как старшая, относилась к подругам с материнской заботой. Несмотря на неустроенность и мытарства, безденежье и нервотрепку и неясное будущее, девушки сохранили чистоту взглядов. Из их разговоров Вольнов понял, что они осуждают «не узаконенное сожительство» Саши и «двух невест» Леши. Свое целомудрие они прикрывали некой бравадой, но про себя — Вольнов это знал точно — каждая мечтала о настоящей семье.
Лене втайне нравился Леша; она не показывала вида, но когда он пел и аккомпанировал на гитаре, Вольнов не раз ловил ее восхищенный взгляд, а когда он говорил о своих «невестах», кусала губы.
Вера приехала в Москву из Курска, где, по ее словам, у них «дом на окраине, в саду полно яблонь и поют соловьи». Вера была противоречивой и странной: могла весь вечер молчаливо просидеть в углу, но если разговорится, долго не умолкает. Она читала романы и газеты — интересовалась политикой; любила «шумные проспекты» и «гулять в лесу». Она стеснялась своей полноты и даже в компании друзей старалась оставаться в тени. Работы подруг разбирала осторожно, ненавязчиво, как опытный тактичный педагог; при посторонних вообще только хвалила, чтобы не ставить художниц в неловкое положение. У Веры был поклонник: директор какого-то промтоварного магазина, ровесник Вольнова.
— Два года меня кадрит, — усмехалась Вера. — К училищу подкатывает на машине, с цветами, меня зовет «персик». Распишемся, говорит, будешь у меня как персик в саду. Вот дурак! По-моему, он только и любит фрукты и лошадей. Ходит на ипподром. Как-то и меня затянул туда, но меня это не колышет… А фамилия у него — усохнуть можно! — Расцветаев! Представляете, я буду Расцветаева?! Отпад полный!
Алиса говорила, что «еще себя не нашла». Иногда ей хотелось быть художником, таким как Вера, иногда актрисой, «чтобы сниматься в кино», а то вдруг вздумала поступить на курсы иностранных языков, «неплохо работать в интуристе, ездить в разные страны» — заявила, но тут же сникла:
— Только туда разве попадешь без блата?!
В ней была еще детскость, хорошее природное жизнелюбие, романтическая приподнятость, которые наталкивались на жестокую реальность. Она достаточно пережила для своих лет: в общежитии ее обманул один парень, которому она доверилась; устроившись дворником, скопила деньги и купила в комиссионке кое-какую мебель, но однажды подвал обворовали, унесли мебель и все вещи.
— …Только письма мамы оставили, разбросали на полу, рассказывала Алиса. — Хорошо, потом Саша с Лешей притащили откуда-то тахту и стол.
С каждым днем обитатели подвала становились все откровенней и доверчивей, все больше раскрывались перед Вольновым; им было невдомек, что он рассматривает их подопытными кроликами, выуживает из них информацию, а дома ее записывает. Правда, он ежедневно приносил еду на ужин, купил еще несколько работ Веры и Лены и пытался купить рисунки Алисы, но она разгадала его хитрость.
— Мои наброски ничего не стоят, я только ученица Веры, — усмехнулась, теребя челку. — Вот через год, когда набью руку.
— Хорошо, — Вольнов развел руками. — Ты возьми аванс и будешь мне должна две самые лучшие работы. Учти, я преследую определенный коммерческий интерес. Когда ты будешь знаменитой, перепродам твои работы за миллион.
— Нет! — Алиса гордо покачала головой.
Однажды Вера объявила:
— Все! На неделю исчезаю делать диплом… Защищусь, и прощай наша тусовка и Москва. Ушлют меня неизвестно куда.
Но через три дня спустилась в подвал и, жалко улыбаясь, проговорила:
— Поздравьте меня, я заимела прописку. Сделала фиктивный брак. Написала Расцветаеву, что не буду претендовать на его квартиру… Я презираю себя! Вышла за старого… — она хотела сказать «черта», но, взглянув на Вольнова, осеклась, рухнула на тахту и зарыдала.
Алиса с Леной бросились ее успокаивать.
— Все клево! Зато будешь жить по-человечески, — сказал Саша. — И нас отоваришь.
— Не возникай! — цыкнула на него Алиса.
Потом на несколько дней пропала Лена, а объявившись, сообщила, что ее снова вызывали в милицию и взяли подписку о выезде из города в двадцать четыре часа.
— Говорили со мной как с преступницей! — Лену всю трясло. — Сказали: «Не уедешь сама, сошлем кое-куда насильно, по закону о тунеядстве». Так что сегодня прощальный вечер. Вот и вино принесла… — она достала из сумки бутылку.
— Кто-то на тебя снова настучал, — вздохнул Леша и вдруг пристально посмотрел на Вольнова.
«Этого еще не хватало», — подумал Вольнов и нерешительно произнес:
— Просто ты, Лена, уже была у них на заметке.
— Я давно переехала в другую комнату, и никто меня не видел. Приходила только ночевать, даже свет не зажигала… Что теперь говорить! Я уже родителям позвонила, что выезжаю. Вот и вино купила, давайте выпьем, — она нервно что-то запела.
Дома Вольнов порвал наброски очерка и твердо решил больше не появляться в подвале. Но через два дня почувствовал — по вечерам просто не знает, куда себя деть; богемный подвал уже стал для него чуть ли не семейным очагом, а судьба его неустроенных обитателей — частью его жизни. В сущности, он тоже был одинок и, несмотря на огромную разницу в возрасте, среди молодых людей чувствовал себя гораздо уютней, чем среди сверстников, которые только и говорили о карьере, машинах, дачах и любовницах. Общаясь с молодежью, Вольнов и сам молодел духом, как бы проживал вторую жизнь. «Как хорошо, когда вечером есть куда пойти», — подумал он и непроизвольно направился в сторону Сретенки.
Алиса мела улицу. Сухо поздоровалась и, не глядя на Вольнова, сообщила:
— Вчера меня вызвал начальник жэка и сказал, что я в подвале устроила притон. И послал меня на другой, трудный участок… Пока там работала, кто-то взломал дверь… скоммуниздил Лешину гитару, все картины порвали, подрамники сломали… А Сашу тоже вызывали в милицию, грозят посадить за антисоветские стихи…
— Алиса, неужели вы думаете…
— Я никого не хочу слушать! Оставьте меня! Мне надо работать! — она сглотнула горький комок и, отвернувшись, со злостью замахала метлой.
Долго Вольнов бродил по близлежащим улицам, не в силах придумать, как снять с себя дурацкие подозрения. Так ничего и не придумав, подошел к подвалу. Из-за двери с выломанным замком сочилась полоса света. Еще на ступенях он услышал голос Леши:
— …твой старый мэн! Кроме его некому…
— Стукач точно! — запальчиво выкрикнул Саша. — Зачем ты привела его? Так клево жили!
