— Не могу, Колька, — пробормотал я. — Голова раскалывается от облаков. Вечером приходи, постреляем, а сейчас слишком много облаков. Пережду, пока они уплывут…
За обедом Дмитрюк спросил меня:
— Ну какие впечатления?
— Никаких, — простонал я, все еще испытывая головокружение. — Заблудился в облаках… Вся прогулка пошла насмарку…
— Облака виноваты! — хмыкнул Дмитрюк и подмигнул деду Матвею.
— Облака у нас хорошие, — вздохнул дед Матвей. — Облака и клевер. Клевер душистый, прямо слезу вышибает…
— Настоящему мастеру ничто не помеха, — гнул свое Дмитрюк. — Я сегодня все-таки написал деревню, — он хвастливо указал на подоконник, где подсыхал очередной этюд, написанный одними зелеными красками.
— Деревня у нас хорошая, — согласился дед Матвей. — И вот что скажу вам: дома ставили с расчетом, чтоб слышалась музыка… Как подует северный ветер, начнет обтекать дома, так и звучит музыка. Наши дома-то из сосны музыкальной…
Дмитрюк нахмурился, но я сказал деду:
— Продолжайте! Я вас внимательно слушаю.
— Приятно говорить с воспитанными людьми, — дед Матвей, довольный моим вниманием, продолжал: — Нашу деревню раньше так и звали — музыкальной… Бывало, при северном ветре все выходили на околицу и слушали музыку. И люди, и живность всякая: коровы, козы. Раньше ведь у нас большое стадо было. И пастухи играли на рожках.
Перед сном мы с Дмитрюком покуривали на крыльце.
— Дед фантазер отменный, — буркнул «мастер мазка».
— Ничего не фантазер, — возразил я. — Уверен, при северном ветре дома звучат.
— И ты хорош гусь! — продолжал Дмитрюк. — Не мог разобраться в облаках! Я-то разобрался в зеленом мире. Все отделил: и теплую зелень, и холодную, и ядовитую… Все-таки мое мастерство выше твоего.
— Выше, выше! — обрезал я зарвавшегося «мастера».
Всю неделю я ждал северного ветра, но погода не менялась; над долиной стояла тишина, палило солнце, проплывали облака.
…В конце недели мы уезжали. Нас провожали дед Матвей, Колька и Шарик. Они стояли у крайнего дома и пока мы поднимались на холм, смотрели нам вслед. От зеленого воздуха они были зелеными, прямо-таки сказочными героями.
Мы уже почти поднялись на холм, как вдруг с севера потянул легкий ветерок. Я остановился, затаил дыхание и… услышал музыку. Отчетливые мелодичные звуки! Они все время менялись: то были похожи на журчанье ручья на перекате, то на пищанье мальчишеской дудки, то на трели рожка пастуха…
— Стой! — крикнул я Дмитрюку, который сосредоточенно взбирался вверх по тропе. — Слышишь?!
Дмитрюк остановился, вслушался и его лицо посветлело.
— Хм! В самом деле дома звучат! Ты действительно неплохой мастер в области интонаций, но все же не такой значительный, как я, в области мазков. Это доказывают и эскизы, — Дмитрюк кивнул на этюдник. — Их целая куча. А ты несешь одни звуки да запахи… Ну, может еще облака! — мой друг незло рассмеялся, подошел и хлопнул меня по плечу.
Девчонка из Монино
Надя прекрасно знала, что особыми талантами не блещет и нет в ней никакого притягательного обаяния. Рассматривая себя в зеркало, она так и сяк выискивала «изюминку», но всегда приходила к огорчительному выводу, что у нее самая обыкновенная внешность, а рост так просто подкачал — всего каких-то сто пятьдесят пять сантиметров; правда, на каблуках она не выглядела слишком маленькой, но чрезмерная худоба и угловатость, острые колени и локти придавали ей вид мальчишки-подростка. Единственное, что устраивало ее — это пепельные «дымчатые» волосы и темные глаза — они придавали лицу определенную таинственность, а ведь известно, в каждой женщине должна быть тайна, и любая красавица без дразнящей загадки теряет привлекательность. Вот только Надя никак не могла оставаться таинственной — общительная и открытая, она при первом же знакомстве все сразу рассказывала о себе — в этой открытости было доверчивое простодушие, незащищенность, детскость. Много раз она давала себе слово — быть сдержанной, но всякий раз забывалась. С другой стороны — оставаться таинственной ей было крайне трудно, даже невозможно — ее работа прежде всего и требовала общительности, умения «быть коммуникабельной», как говорила их заведующая, но все же Наде было до слез обидно, что для парней она всего лишь компанейский товарищ, что они не видят в ней девушки, замечательной душевной девушки.
Надя работала в подмосковном туристическом бюро Монино; сразу же после школы пришла в это многообещающее заведение и сказала, что «больше всего на свете хочет путешествовать». Ее оформили без лишних расспросов — стояла середина лета и бюро просто заваливали всевозможные заявки. Тем не менее вначале она прошла испытание — работала гидом по Москве — ездила в автобусе с гостями города и рассказывала о достопримечательностях, только после этого ей доверили выездную группу.
К первой поездке Надя готовилась крайне ответственно, даже изменила прическу, чтобы выглядеть повзрослее. Ей предстояла двухдневка в Кишинев; группа улетала в пятницу — с тем, чтобы в воскресенье вернуться в Москву. Путевки приобрели три организации: НИИ мелиорации, кирпичный завод и автобаза — всего пятнадцать человек, совершенно разных, но объединенных идеей странствий, желанием расширить свой кругозор, а кое-кто, это стало ясно позднее, и меркантильными интересами. Каждому туристу путевка обходилась в треть стоимости — остальное доплачивал профсоюз.
— Очень удобно, — заявила в аэропорту Наде светлокожая девушка мелиораторша. — Когда еще можно съездить за тридцать рублей в Молдавию? Говорят, там изумительная красота. Я в прошлом году ездила. В Крым. Посмотрела Ласточкино Гнездо, Воронцовский дворец изумительной красоты. Мы ездили в начале мая и в море не купались, но все равно там изумительная красота. Меня зовут Стелла. А вы наш групповод? Вас Надя зовут? Очень приятно.
В группе, кроме Стеллы, были еще четыре девушки — все загородницы, в вычурной одежде, с дешевой косметикой; несколько женщин средних лет и две старушки пенсионерки с кислыми гримасами, за которыми угадывались скандальные наклонности. И были молодожены, считавшие поездку скромным свадебным путешествием, и супруги с дочерью — рабочие с кирпичного завода, которые, кстати, жили рядом с Надей — они встречались на улице чуть ли не ежедневно. Группа подобралась в основном женская. Третьим мужчиной оказался шофер с автобазы, молодой парень в джинсовом костюме — он прибежал в аэропорт в последнюю минуту перед посадкой и был сильно навеселе, а увидев в группе много девушек в многоцветных легких платьях, развеселился еще больше.
Осмотрев туристов, Надя немного растерялась — в нее вселилось тревожное чувство ответственности за взрослых людей, которые доверили свою судьбу ей, совсем девчонке; она засомневалась — сможет ли все сделать как нужно, ведь предстоящая поездка не шла ни в какое сравнение с накатанными экскурсиями по городу.
Когда оформляли билеты, оказалось, одна из девушек оставила дома паспорт, и Надя растерялась еще больше; долго уговаривала дежурную по посадке не разбивать группу, бегала к начальнику аэропорта; незадачливая туристка плакала, за нее ручались сослуживцы, но билет так и не оформили. Эта первая накладка сильно расстроила Надю, она даже прослезилась.
В самолете к ней подсел парень шофер.
— Не расстраивайся, Надежда. Все это мелочи жизни. Ну в другой раз поедет эта девица, ничего страшного. Пустяк. Подумаешь, Кишинев! Не Калифорния ведь!.. А если тебя кто обидит, скажи мне, я любому морду набью… Меня зовут Володя. Ты как, стихи любишь? Хочешь, чего-нибудь почитаю?
Он начал читать стихи, и Наде сразу стало легко и спокойно — ведь что бы ни случилось, какие бы неожиданности ни поджидали впереди, теперь у нее есть покровитель и защитник.
В Кишинев прилетели к вечеру. Был конец августа, погода стояла жаркая, и в аэропорту от раскаленного за день асфальта прямо-таки било жаром, а от газонов перед аэровокзалом текло горячее испаренье цветов. Группу встретила сопровождающая, молдаванка с яркой лентой в волосах, весело поприветствовала туристов по-русски и по-молдавски, и повела группу к автобусу.
Когда разместились в салоне и автобус тронулся, сопровождающая начала бойко рассказывать о предстоящей «насыщенной программе». Надя слушала и смотрела за окно на равнину с виноградниками и редкими постройками, на расплывчатые, искаженные от заходящего солнца холмы на горизонте, на дрожащие цепочки огней приближающегося города. К ней подсел Володя.
— Я бывал здесь, в Кишиневе. Так себе городишко. Зелени, конечно, много, но у нас в Монино лучше. Ты где там живешь? Около кинотеатра? Надо же! И я в двух шагах. Странно, что мы раньше не встречались. Теперь вместе будем ходить в кино, идет?
