Амомфарет выслушал Павсания, не скрывая неудовольствия. Его большие голубые глаза с прищуром глядели тому в лицо, словно он старался проникнуть в мысли Павсания. И когда Павсаний умолк, подтвердив свой приказ о выступлении, Амомфарет стал обращаться к другим военачальникам спартанских отрядов, выкликая их имена.
Собрав вокруг себя большую группу из лохагов, пентакосиархов и эномотархов, Амомфарет взывал к ним с гневом и обидой в голосе:
– Друзья мои! Вы же голосовали против отступления перед варварами. Почему же вы подчиняетесь Павсанию, попирающему закон и честь? Павсаний испугался дурных предзнаменований, это его дело. Но вам, прошедшим через многие битвы, не пристало малодушничать! Пусть Павсаний убирается отсюда, как побитый пес. А всех вас я призываю остаться здесь со мной и на рассвете вступить в сражение с варварами!
Военачальники шумели и спорили: кто-то из них соглашался с Амомфаретом, кто-то, напротив, пытался убедить его подчиниться Павсанию.
Дабы восстановить дисциплину, в дело вмешался эпистолей Ламприск, который сурово напомнил военачальникам о присяге и о возможной потере ими гражданских прав за неповиновение Павсанию. Изгойство являлось самым худшим наказанием в Лакедемоне, поэтому никто из военачальников не последовал за Амомфаретом.
Вытягиваясь длинной колонной, спартанское войско медленно двинулось на восток по равнине, укрытой густым ночным мраком. В этом душном мраке, наполненном уханьем сов, уже растворились все союзные эллинские отряды.
В лагере лакедемонян среди догорающих костров оставались лишь палатки воинов, подчиненных Амомфарету. Все эти воины были из комы Питана, а посему назывались питанетами. Их было девятьсот человек. Комами лакедемоняне называли кварталы, из которых состоял город Спарта. Всего в Спарте было пять ком.
Питанеты не желали подчиниться Павсанию, видя, что этого не делает Амомфарет, пользующийся их безграничным уважением.
Павсаний и Ламприск ходили за Амомфаретом по пятам, всячески уговаривая его присоединиться к отступающему войску.
– Своим упрямством ты ничего не добьешься! – молвил Ламприск. – Сначала ты ушел с совета, наговорив нашим союзникам немало обидных слов. Ты отказался участвовать в голосовании, как капризный ребенок, которого лишили любимой игрушки. Будучи лохагом, ты подаешь дурной пример прочим лакедемонянам, Амомфарет.
В пылу спора Амомфарет схватил камень размером с бычью голову и швырнул его к ногам Ламприска со словами:
– Этим булыжником я голосую против бегства от варваров!
Голосование в шатре Павсания происходило по старинке, с помощью камней. Военачальники опускали в сосуд черные и белые камешки. Белый камень означал согласие с принятым на совете решением, черный – несогласие.
Потерявший терпение Павсаний перешел к оскорблениям, называя Амомфарета «исступленным безумцем» и «упрямым глупцом». Рассвирепевший Амомфарет замахнулся на Павсания кулаком, но Ламприск не позволил ему нанести удар, вклинившись между ним и Павсанием.
– Пора уходить! – Ламприск тянул Павсания за руку туда, где стояли в строю триста царских телохранителей. – Скоро начнет светать, а нам до Платей еще идти и идти. Все наше войско уже ушло вперед. Амомфарет одумается, вот увидишь. Он непременно последует за нами со своим отрядом.
Во главе трехсот гиппеев Павсаний нагнал войско лакедемонян, присоединившись к замыкающей колонне.
Поскольку Павсания снедала тревога за Амомфарета и его людей, он то и дело приказывал спартанскому войску замедлять шаг. На полпути к Платеям Павсаний и вовсе остановил лакедемонян, позволив им умыться и утолить жажду возле ручья, протекавшего близ святилища Деметры. Жрицы, оказавшиеся в храме Деметры, сказали Павсанию, что этот ручей самый чистый в округе и называется он Молоент.
К тому времени истаяла короткая летняя ночь и бледно-голубые небеса над вершинами Киферона окрасились розоватым светом нового нарождающегося дня.
Павсания, пришедшего в храм Деметры, чтобы полюбоваться на мраморную статую богини и на стенные росписи, потревожил Ламприск.
– Гонец от Амомфарета! – сообщил он.
Павсаний выбежал из храма и увидел гонца, лежащего на земле с тремя стрелами в спине. Тут же слуги Павсания держали под уздцы рыжего взмыленного коня.
– Царь, Амомфарет просит помощи! – прохрипел гонец, захлебываясь кровавой пеной. – Его отряд окружен персидской конницей.
В следующее мгновение гонец испустил дух.
– Вот упрямый мерзавец! – обронил Павсаний, взглянув на Ламприска. – Придется выручать Амомфарета, пока не поздно.
– Вряд ли спартанцы выстоят одни против всего войска Мардония. – Ламприск с сомнением покачал головой. – Это же безумие! Нужно слать гонцов к афинянам и к прочим греческим отрядам.
– Ты забыл, что с нами тегейцы, – напомнил эпистолею Павсаний. – Так что спартанцы не одни. Я немедленно выступаю на помощь к питанетам, а ты отправь вестников к прочим нашим союзникам. Пусть они спешат разделить с нами опасности сегодняшней битвы.
По сигналу трубы лакедемоняне и тегейцы выстроились двумя колоннами, устремившись по своим следам на истоптанной луговой траве обратно к Асопской гряде. Не доходя до гряды, спартанцы и тегейцы наткнулись на отряд питанетов, окруженный персидскими конниками на вершине невысокого холма.
Как выяснилось, Амомфарет после мучительных колебаний все же собрал в дорогу свой отряд. Это случилось уже на рассвете. Питанеты успели удалиться от Асопской гряды стадий на тридцать, когда их настигла персидская конница. Увидев перед собой всю спартанскую армию, а также тегейцев, конный отряд варваров стремительно умчался к лагерю Мардония. Питанеты были спасены.
Амомфарет чувствовал себя неловко перед Павсанием, расторопность которого спасла питанетов от больших потерь. Получалось, что питанеты угодили под удар персидской конницы из-за бессмысленного упрямства Амомфарета.
Павсаний проявил благородство и не стал донимать Амомфарета упреками, видя, что тот и без того досадует на самого себя.
Увидев, что со стороны Асопской гряды надвигаются нестройные толпы варваров, растекаясь по равнине, подобно морским волнам, спартанцы и тегейцы построились в боевой порядок. Персы приближались с торжествующими завываниями, полагая, что ратный дух эллинов сломлен, раз уж они под покровом ночи бежали из своего стана.
Греки ожидали врагов в грозном молчании, заслонившись своими большими круглыми щитами, их длинные копья блестели в лучах солнца. Теплый ветерок, налетая порывами, шевелил красные султаны на шлемах гоплитов.
Находившийся позади боевых эллинских шеренг жрец Тисамен, высокий и длиннобородый, принес в жертву богам белую козу. Осматривая внутренности животного, Тисамен негромко сообщил стоявшему рядом Павсанию, что жертва неугодна богам.
