сообщения отображаются зелеными облаками, будто Себастьян отключил аймесседж.
Сегодня ничего.
И сегодня ничего.
Через четыре дня после его неожиданного прихода я получаю имейл.
Таннер!
Прости, если я запутал тебя словами о своих чувствах или о своей ориентации. Надеюсь, ты не сильно пострадал от этого недоразумения.
Удачи в Лос-Анджелесе!
С наилучшими пожеланиями,
Себастьян Бразер
Что тут сказать, что думать? Разумеется, имейл я читаю раз десять, потому как первые девять не верю, что понял правильно.
Я открываю папку, в которой храню все его письма. Глубоко потрясенный ледяной формальностью имейла, я перечитываю отдельные фразы из них.
«Странно, что я хочу быть с тобой каждую секунду?»
«Иногда так трудно не любоваться тобой на семинаре. Любой, кто перехватит мой взгляд хоть на миг, меня раскроет».
«Шея до сих пор пылает от твоего поцелуя».
Но нет, все это недоразумение.
Я отправляю официальное согласие Калифорнийскому университету в Лос-Анджелесе и дрожащей рукой подписываю уведомление: факт зачисления зависит от моих оценок за текущий семестр. Переехать я планирую седьмого августа. Двадцать четвертого в университете пробный день. Я пишу об этом Себастьяну, а он опять не отвечает.
Сегодня я подсчитал, что за последние шесть дней отправил Себастьяну двадцать эмодзи-посланий. Безумие, да? А ведь это пустяки по сравнению с тем, сколько настоящих писем я начинал писать, но стирал. И Осси, и родители готовы выслушать меня в любую минуту. Я ходил на ланч с Мэнни: мы оба отмалчивались, но в тишине все прошло неплохо. Даже Хейли со мной очень мила.
Но мне нужно поговорить с ним.
Завтра мне сдавать роман. Что делать, ума не приложу. Себастьян появляется во второй главе. Фуджита предупредил: чтобы получить проходной балл, я должен показать ему сто страниц. Он знает, что у меня больше. Если прочтет первые сто страниц, он как раз дойдет до места, где Себастьян признаётся, что ему нравятся парни. И до нашего поцелуя дойдет.
Самое смешное, что любого, кто наблюдал за мной на семинаре дольше двух минут, никакими изменениями не собьешь. Можно перенести действие в альтернативную вселенную на планету СкайТрон-1, переименовать Себастьяна в Стива, себя в Баки[63], наделить нас обоих суперсилой, но все равно будет очевидно, о чем мой роман. Рядом с ним я не могу справиться с чувствами и признаюсь в этом на каждой странице, независимо от сеттинга.
Если получу за семинар двойку – именно ее поставит Фуджита, если не увидит больше двадцати страниц, – меня аттестуют, но баллов отличника лишат. Думаю, Лос-Анджелес меня все равно примет. То есть так думаю я.
Знаю, финал у романа дерьмовый, едва причесанный, но другого нет. Я идиот, раз взялся за роман о написании романа и серьезно рассчитывал на хеппи-энд. Такие вот у меня установки – хеппи-энды и легкая жизнь. Что же, горькую правду лучше усвоить сейчас, чем потом, когда окажусь вдали от дома в менее дружественной обстановке.
Да я везунок, жизни не нюхавший!
Я жду у кабинета Фуджиты. По-моему, сейчас у него Джули, и она плачет, наверное, за свой роман боится. А у меня ноль эмоций. Нет, не совсем так. Мне полегчало оттого, что оба опасения – снова потерять Себастьяна и разбираться с Фуджитой – больше не омрачают мне горизонт. По крайней мере от меня больше ничего не зависит.
Моя очередь. Я захожу в кабинет. Фуджита смотрит на мой ноутбук.
– Ты не распечатал работу?
– Нет.
Фуджита смотрит на меня в полном недоумении.
– Мне нечего сдавать.
– Чушь собачья!
М-м-м, такие слова из уст учителя вставляют не по-детски.
– Это правда. – Я переминаюсь с ноги на ногу: под пристальным взглядом Фуджиты мне очень неуютно. – То есть я написал кое-что, но сдать не могу. Даже сто страниц не могу.
– Почему?
Я и объяснить не могу, поэтому смотрю ему через плечо, на захламленный письменный стол.
– И что прикажешь мне делать? – тихо спрашивает Фуджита.
– Двойку поставьте.
– Садись! – велит он. – Даю тебе пять минут, чтобы все обдумать. Ты с ума сошел?
Да, сошел. Разве есть другие варианты?
Поэтому я открываю ноутбук на коленях и пишу слова
слова
слова
слова…
Себастьян
Ночью, лежа без сна, Себастьян смотрит в чисто-белый потолок и чувствует, как ожог медленно разъедает грудь изнутри. Появляется он всегда под грудиной и медленно тянется вниз, черный, скручивающий края плоти, как спичка, которую поднесли к полиэтилену.
В первую ночь Себастьян принял его за расстройство желудка.
Во вторую ночь он понял, что дело не в этом.
В третью ночь он его боялся, а в четвертую пошел спать пораньше, заранее зная: начнется все с легчайшего укола и перерастет в острую боль, которая диким, злым потоком растечется до живота. Почему-то рождается боль, едва его голова коснется подушки. Раньше в этот момент перед глазами, как по команде, возникали образы Таннера: его улыбка, его смех, изгиб его уха, его хрупкие плечи, прищур его глаз, когда шутка становится язвительной, потом сразу же – покаянное расширение зрачков. Теперь вместо этого, едва положив голову на подушку, Себастьян вспоминает, что Таннер больше не с ним, и чувствует боль, боль, боль…
Пафос Себастьян не жалует, но боль лучше чувства вины, лучше страха, лучше сожаления и лучше одиночества.
Когда он просыпается, боли нет, но запах завтрака автоматически запускает заведенный график действий. Подъем. Молитва. Еда. Чтение. Молитва. Пробежка. Душ. Работа над книгой. Молитва. Еда. Работа над книгой. Молитва. Еда. Чтение. Молитва. Боль. Сон.
Итоговые отметки выставлять через два дня, и в приступе отчаяния Фуджита отдал Себастьяну три семинарские работы с просьбой прочесть и оценить. Семестр выдался плодотворный – каждый из учеников написал более шестидесяти тысяч слов. Вот и получается почти миллион слов – одному человеку на пять дней многовато.
Роман Таннера Себастьяну не попался. Тысячу раз он собирался попросить его у Фуджиты, но потом выбросил эту мысль из головы. Прочел он маловразумительное нечто от Ашера, несуразный детектив от Дейва-Буррито и мастерски закрученный шпионский триллер от Клайва. Себастьян написал рецензии, отметив плюсы и минусы каждой работы, и предложил оценки.
Проверенные работы он возвращает на два дня раньше срока, чтобы Фуджита, если потребуется, просмотрел их сам, прежде чем выставлять отметки. Себастьян возвращается домой, готовый влиться в график на этапе очередного приема пищи, но на крыльце застает Осень.
На ней толстовка с гербом Когтеврана, джинсы и шлепки. На губах неуверенная улыбка, в кулаке что-то зажато.
– Привет, Осень!
Улыбка девушки становится еще неуверенней.
