«Альрих, да вы же очень страшный человек», — с восхищением сказал тогда Зельман.
Штернберг, по своему обыкновению, лишь тихо усмехнулся. Что же он успел сотворить с этими желторотыми новобранцами, в результате какого чёрного колдовства они всего за несколько дней превратились в таких вот ассасинов, идеальных рабов, готовых на всё ради своего господина? Незабываемо было лицо того пепельноволосого парнишки, которого Штернберг придержал за руку, — несколько долгих секунд солдатик взирал на оккультиста с фанатическим, самоотречённым, сверхъестественным обожанием, и было очевидно, что ничего-то на всём белом свете солдатику больше не нужно, только чтобы командир стоял рядом и держал его за руку…
— Однако же страшный вы человек, Альрих, — благодушно повторил сейчас Зельман с оттенком откровенно отеческого любования. — Я говорю о вашем умении внушать людям покорность. Пользуетесь наработками Хаусхофера, признайтесь-ка, так? Или у вас есть собственные секреты?
Штернберг не ответил. Усевшись в кресло напротив Зельмана и, очевидно, неожиданно вспомнив что-то, проверил все карманы и в конце концов достал небольшой золотисто посверкивающий предмет, вроде медальона. Вещица была на длинной цепочке — Штернберг покачал её из стороны в сторону, показывая Зельману. Это был талисман из двух сложных рун.
— Вам предстоит поездка в Берлин, так что возьмите вот это. — Штернберг протянул амулет. — Этот оберег сочетает в себе «Солнечный щит» с «Карой богов», так что он обезопасит вас не только от недоброжелателей, но и от бомбардировок. Последнее проверено.
— А как же вы?
— Да я и сам по себе неплохой талисман…
Амулет на ощупь был очень тёплым. По полированной поверхности плыло и скользило расплавленное золото бликов. Зельман подержал его в ладони, словно взвешивая, а затем строго поглядел на Штернберга.
— Альрих, я очень надеюсь на ваше благоразумие. Делайте лишь то, что в ваших силах, и не более того. А то знаю я вас…
Штернберг торопливо вскинул руки жестом преувеличенного отказа:
— Вот только не надо, прошу вас, беспокоиться тут совершенно не о чем.
— Я не беспокоюсь, я предупреждаю. А после того, как вся эта суета уляжется, на девятое ноября я — мы все, и Гела в том числе — ждём вас в Кройцбурге. Считайте, что это приказ. Вам ясно?
— Так точно, — усмехнулся Штернберг.
В Кройцбурге находился семейный особняк Зельмана (ранее принадлежавший какому-то еврею из промышленников и подвергшийся «ариизации»).
— Я знаю, вы давно не были дома, — продолжил Зельман. — Похоже, вас там не очень-то жалуют, а вам явно требуется отдых. Причём вовсе не тот, что подразумевает под собой шумную компанию и выпивку, — что бы там ни говорил ваш Валленштайн, а я всё прекрасно вижу.
Штернберг как-то колюче взглянул на гестаповца.
— Да, от нашей славной полиции и впрямь ничего не скроешь.
— При чём тут полиция? — очень натурально удивился Зельман. — Вы же сами мне на днях говорили, что хотели бы получать длинные письма из дома. Длинные и обстоятельные. Да вот только никто вам таких писем не пишет.
— Я не так сказал.
— Неважно, смысл-то был именно такой.
— Да ладно, — Штернберг безразлично махнул рукой. — Я давным-давно понял, что привирать людям так же необходимо, как дышать.
— Обижаете, Альрих. — Зельман растянул губы в подобии улыбки. — Ну хорошо, положим, для мюнхенской полиции действительно было далеко не секретом, в каких выражениях почтенный барон предавал всяческой анафеме своего сына, вступившего в СС. А ведь вы, по сути, спасли его от ареста… Ну и глупец же он, наиглупейший из глупцов. Мне вот Бог не дал сыновей, а для меня было бы величайшей честью быть отцом такого сына, как вы.
— Спасибо, — тихо сказал Штернберг, не глядя на генерала. — Наверное, что-то в этом роде мне и надо было услышать… И, чтобы вы знали, я ни о чём не жалею. Да, — решительно повторил он, — я абсолютно ни о чём не жалею.
4. MECCA
Рабенхорст (Тюрингенский лес)
3 ноября 1944 года
Вечером Хайнц вспомнил о своём дневнике. Последние несколько дней стремительно пролетели, не отметившись в дневнике ни единой строкой. Хайнц поднялся из-за стола, за которым шестеро его товарищей молча и сосредоточенно поедали разогретую на спиртовой плитке тушёнку, отошёл в другую комнату и сел на крайнюю из кроватей. Он достал из нагрудного кармана кителя подклеенную книжечку в поцарапанном кожаном переплёте и карандаш, пристроил дневник на коленях и первым делом вывел дату, подчеркнув её прямой линией.
3. XI.44.
«Четыре дня назад мы приехали в Рабенхорст. Это совсем небольшая деревня, на дюжину домов. Больше половины домов пустует, наша группа заняла некоторые из них. Командир говорит, жители ушли из-за «паранормальной активности» одного места неподалёку, но я думаю, это скорее из-за того, что здесь постоянно шныряют военные, и всю деревню обнесли колючкой. Вообще, жить здесь, наверное, страшно. Почему-то в деревне совсем нет собак.
От Адлерштайна до Рабенхорста мы ехали больше двух часов. Дороги не видел: нас везли в закрытом грузовике и запретили высовываться из машины. Ясно только, что ехали в сторону Тюрингенского леса. Один раз ненадолго остановились, и я услышал название «Зоннеберг».
В деревне наш Командир занял самый лучший дом. Даже генералу, который ехал с нашей спецгруппой, дом достался не такой просторный. Генерал, кстати, очень боится Командира. Разговаривают они между собой так, как будто это наш Командир здесь самый главный, и в звании не ниже обергруппенфюрера.
Наше отделение разместилось в доме Командира. Теперь у нас много работы — мыть комнаты, таскать воду из колодца и подогревать её на огне, потому что в деревне нет водопровода, а Командир, оказывается, просто помешан на чистоте. Он принимает ванну каждый день и едва ли не каждый час моет руки.
Очень часто нами командует помощник Командира, Франц. Вроде обыкновенный ординарец, а держит себя как адъютант. Он всё старается говорить чисто, как Командир, да только швабский говор из него так и прёт. Курт, разумеется, сразу взял манеру втихушку его передразнивать. Этот Франц сначала к нам вроде нормально относился, а теперь, по-моему, он нас не то презирает, не то жалеет, не то всё это вместе. Ещё мне кажется, он хотел бы держаться от нас подальше.
Совсем другое дело Командир. Как мы приехали в эту деревню, он стал проводить с нами очень много времени. Вечером первого дня приказал нам сесть вокруг стола в самой большой комнате, сам сел тоже и рассказал, что наша задача — помочь ему заставить работать самое настоящее Чудо-оружие, только вовсе не то, насчёт которого всё распинается пропаганда. Благодаря этому Чудо-оружию Германия получит время на производство вооружений нового типа и выиграет войну. Командир говорил, что некоторые виды таких вооружений уже существуют как экспериментальные образцы. Это какие-то особые бомбы и ракеты, каждая из которых способна уничтожить большой город, и дискообразные самолёты, которые взлетают вертикально и перемещаются со скоростью, намного превышающей скорость обычных самолётов. Командир говорил, что в Соединённых Штатах полным ходом идёт разработка чего-то подобного и что Германия должна успеть раньше них. Нашу страну сейчас спасут только две вещи: время и новый тип оружия. Командир рассказывал, что на самом деле время, хоть это и незаметно, течёт по-разному для разных государств и даже для отдельных людей, и его можно заставить течь медленнее или быстрее. Командир владеет устройством, с помощью которого можно управлять временем Германии, и мы должны помочь ему привести это устройство в действие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
