— Выходи! — мотнул головой Стриж. — Все прояснилось, капитан.
Омоновец поднялся с ящика, пригнувшись, вышел из своего необычного карцера. Анатолий захлопнул за ним дверь, снова вставил фиксатор. Белоусов как-то неуверенно попробовал заломить ему назад руку, но Стриж только отмахнулся от него:
— Да отстань ты! Я же сказал — все прояснилось, настоящего убийцу нашли, меня оправдали. Пошли, по дороге поговорим.
Они уже поднялись наверх и свернули в коридорчик, ведущий к выходу, когда навстречу им попались две румяные от жаркой плиты бабы, одинаково круглые, в белых фартуках и колпаках. Сзади вслед им кто-то крикнул:
— И минералки захватите.
"За пирожными", — понял капитан, глянув на два больших подноса в руках женщин.
— А вы что тут делаете? — нимало не смутившись грозного вида омоновца, накинулась на них та, что постарше.
Белоусов достал из кармана свое удостоверение и сунул его под нос кухарке, сиплым голосом сказал:
— Проверка помещения. Вы никого постороннего в здании не видели?
— А кого ищете? — заволновались женщины.
— Мужчину лет тридцати-сорока, с бородкой клинышком, тут вот залысины, слегка картавит, — начал на ходу сочинять капитан, машинально почему-то давая описание всемирно известной личности мирового масштаба. — Исчез где-то в вашем районе.
— Нет, такого не видели! — дружно, в один голос ответили поварихи.
— Да мы и не открывались еще, — добавила одна.
— Ну хорошо, если что заметите подозрительное, звоните, — сказал, откашлявшись, капитан.
Выйдя на улицу, омоновец первым делом достал сигареты, сунул одну в рот, протянул пачку Стрижу. Тот отрицательно мотнул головой:
— Не курю.
— Молодец, — привычно похвалил Белоусов и только потом, наконец, спросил:
— Ну и кто убил ту девицу?
— Шварц, — коротко ответил Анатолий, позевывая и поглядывая по сторонам. Уже рассвело, но народу на улицах было немного, погода, видно, не способствовала.
— А, как же, — кивнул головой капитан, — известная личность, давно до него добирались. Взяли?
— Нет. Кто-то из своих пристрелил.
— Жаль, — с душой отозвался омоновец. — Его бы посадить, а так все равно что ушел.
Мило беседуя, они добрались до перекрестка с большой будкой ГАИ. Белоусов покосился на Стрижа, тот спокойно мотнул головой:
— Иди, спрашивай.
Капитан чуть ли не рысцой убежал к коллегам, быстро переговорил с ними и уже спокойно вернулся к Стрижу.
— Поздравляю, — с чувством сказал он, протягивая Анатолию руку. — Я полковнику говорил, что во всей этой истории с девицей что-то не то. Мало ли что у человека было в прошлом, а боевые медали у нас за просто так не дают.
— Ты чего это так сипишь? — прервал его сумбурное словоизлияние Стриж.
— Горло что-то болит, и трясет всего, — поежился капитан.
— Ну-ка покажи горло! — потребовал Анатолий.
— Зачем? — опешил омоновец.
— Давай-давай, не спрашивай!
Белоусов, смешно присев на корточки перед низкорослым Стрижом, растянул старательно свою пасть и, выкатив от усердия глаза, застыл в такой позе, пока тот разглядывал луженую глотку вояки.
— Ну, брат, у тебя же типичная ангина. Можешь смело идти в поликлинику, больничный тебе гарантирован. У меня дочь недавно переболела, так что я уж разбираюсь, — пояснил Стриж.
— Это все холодное пиво, — подвел неутешительный итог Белоусов.
— Ну ладно, мне сюда, — показал рукой Анатолий. — Извини, что не дал нормально отдохнуть.
— Бывает. Зато пирожных наелся на всю оставшуюся жизнь.
Немного посмеялись, и уже затем Белоусов спросил, отводя глаза:
— Ты это, никому не говорил про то, как я?.. — он замялся с определением своего необычного плена.
— Нет, не говорил и никому не скажу, — понял его сомнения Стриж.
Белоусов облегченно вздохнул, они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.
24
Шторм бушевал уже вовсю. Оказывается, давно наступило утро, просто сквозь плотную, серую, рваную дерюгу неба пробивался только прозрачно-серый свет. Мгновенно промерзший Стриж, а он плохо переносил морскую зиму, казалось, целую вечность добирался до дому. Глянул на свои окна, потом на часы.
"Ого, восемь. Ленка сейчас на работе, Верочка в саду, опять один в пустой квартире".
Поднявшись на свой этаж, он открыл дверь, снял в прихожей обувь и куртку, сразу прошлепал на кухню, поставил чайник. В ванне содрал с себя всю одежду, сунул ее в мешок с бельем, долго, отчаянно отмывался под душем, словно смывая все пережитое за эту проклятую ночь. Наскоро вытершись, он завернулся в полотенце и, шлепая голыми пятками, прошел на кухню, где неистовствовал обкипевшийся чайник. Налив себе стакан чая покрепче, он повернулся лицом к двери и… встретился взглядом с женой.
Лена стояла в дверном проеме, вся фигура ее, глаза, лицо, высоко поднятые брови казались одним сплошным знаком вопроса.
— Ну и что все это значит? — выдержав длинную паузу, спросила она своим необычно красивым, переливающимся голосом.
— Ба, а ты почему дома? — удивился Стриж.
— Здравствуйте, — рассмеялась Лена, — совсем, бедный, счет времени потерял. Я что, по-твоему, и по выходным работать должна? Сегодня суббота!
— И Вера дома? — зачем-то спросил Анатолий.
— И не только Вера, сын твой у нас ночует, пришел, а отца нет. Черт-те где его носит.
— Андрюшка у нас? — вспыхнул радостью Стриж.
Оксана, первая его жена, редко отпускала сына к нему, чувствовалось, что она ревновала. Уж больно проявлялась любовь Андрея к внезапно появившемуся отцу.
— Иди, посмотри, как спят, — улыбнулась Лена.
Они потихоньку прошли в спальню. Дети лежали на одной кровати, обнявшись, почему-то одетые.
— Заигрались вчера, — шепнула, поясняя Лена, — так и уснули не раздевшись.
Стриж долго не мог налюбоваться спокойными лицами детей, потом со вздохом покинул спальню, прошел до софы, откинулся поперек нее на подушку.
— Ну ты мне хоть что-нибудь объяснишь? — насела на него Лена. — Прихожу домой, в квартире полный разгром. Муж заявляется только утром, весь грязный, усталый, голодный. По бабам что ли опять начал шляться?
Допытываясь, она сверлила его взглядом своих темных глаз. Стриж улыбнулся, настолько эта версия показалась ему забавной.
— У тебя одно на уме.
— Просто я тебя знаю, — сурово заявила Елена.
Стриж снова улыбнулся и неудержимая волна усталости обрушилась на него.
— Ну так где ты был? Милиция всю ночь одолевала, три раза приходили… Что опять натворил?
— Давай потом, — с трудом пробормотал Анатолий. — Я что-то устал.
Через секунду он уже спал. Лена вздохнула, закинула ноги Стрижа на софу, укрыла одеялом. Постояла рядом некоторое время, разглядывая спящего мужа, покачала головой и пошла на кухню. Первым делом она выглянула в окошко. Картина, открывшаяся ей за стеклом, показалась настолько безрадостной, что она сморщилась и, отвернувшись, принялась готовить завтрак. Но даже во время этого простого занятия мысль о блуднях Стрижа не оставляла ее.
— Черного кобеля не отмоешь добела, — пробормотала Лена и яростно принялась взбивать тесто на блины.
А за окном по-прежнему бушевал шторм, самый обычный в сезон штормов.
* * *
В это самое утро, в восемь пятнадцать местного времени, из столовой номер шесть вызвали милицию. Чем персоналу столовой не понравился преподаватель местного института Клищенко, поварихи объяснить толком не смогли, лишь твердили, что он похож на беглого преступника.
А человек с виду вроде бы тихий, интеллигентной внешности, к тому же язвенник. Как сам он заявил, в столовую ходит уже три года, потому как пребывает в холостом состоянии, да и живет неподалеку. На всякий случай его забрали, но в горотделе подозрения не подтвердились и доцента все-таки отпустили, даже слегка извинились перед ним.
Придя домой, Клищенко первым делом зачем-то сбрил свою аккуратную бородку клинышком. С тех пор он в столовую ни ногой. Странные там люди, мало ли что им еще взбредет в голову.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Этим июньским утром у Стрижа, известного большинству граждан как Анатолий Стрижов, было прекрасное настроение. Стриж возвращался на мотоцикле домой из спортлагеря, где провел весь предыдущий день, навещая сына. Дорога, извилистым серпантином петляющая по невысоким, но живописным горам, в этот ранний час была пустынна. Временами она вырывалась на побережье, и сразу синева моря и неба сливались с ошеломляющим ощущением бескрайнего простора. Лето в этом году как-то запоздало, долго стояла затянувшаяся, на удивление дождливая весна. Но потом южное солнце взяло свое, и только в эти утренние часы спасительная прохлада радовала душу и тело.
