каминг-аутом, – наконец говорю я. – Что, если они не разрешат нам рассказать все людям после концерта в России?
Его рука замирает в моих волосах.
– Они сказали, что разрешат.
– Знаю. Но что, если нет?
Зак отстраняется от меня. Он оставляет призрак своего прикосновения на моей коже. Жаль, что я не промолчал и не позволил ему и дальше обнимать меня часами.
– Ну, – говорит он, – я не знаю, что мы можем сделать, если они запретят.
Я грызу ноготь большого пальца.
– Не самый утешительный ответ.
Зак улыбается мягко и нежно.
– Выслушай меня, хорошо? Ну и что, если они никогда не разрешат нам признаться?
Он серьезно только что сказал мне это, не так ли?
– Что ты имеешь в виду под «ну и что»? – осторожно спрашиваю я.
– Допустим, они не разрешат. Это не значит, что мы потеряем друг друга. Я буду с тобой, несмотря ни на что. Будет знать мир или нет.
Я пытаюсь переварить его слова. Откуда это все?
– Дело не в этом. Дело в контроле.
– Мы и раньше скрывались.
– Но это о том, кто мы есть, – отрезаю я. – Это принципиально.
– Не думал, что ты так расстроишься из-за принципов, Рубен. Вот что действительно беспокоит тебя?
Что ж. Я не думаю, что мне нужна причина, чтобы злиться из-за того, что меня заставляют скрывать свою сексуальность от мира на неопределенный срок. Но я сдаюсь.
– Где мы проведем черту? Дело не только в том, что мы говорим в интервью. Что, если люди начнут задаваться вопросом, почему у нас нет девушек, и заставят нас притворяться, что они есть, чтобы развеять слухи? Что, если один из нас заболеет, а другого не пустят к нам в больницу без всей группы, потому что люди будут задавать вопросы? Это на многое повлияет, Зак.
– О.
Он затихает, его брови нахмурены. Я не могу понять его выражение.
Боже мой. Это как тогда, когда Зак признался группе? Он просто идет у всех на поводу?
– Ты… не хочешь публичности?
– Нет, дело не в этом. Я просто не думал, насколько это важно, если мы не признаемся.
– Если ты не хочешь публичности, это другое. Ты же понимаешь это, так?
– Да, абсолютно. Просто… забудь. Я не думал обо всем, что ты сейчас назвал. Ты прав.
Я изучаю его.
– Ты уверен?
– Уверен. – Он сжимает мою руку. – Тогда, надеюсь, мы справимся.
Кажется, что-то не так. Зак отстранен, и я не могу точно сказать, соглашается ли он со мной, потому что он согласен со мной или потому что знает, что я хочу, чтобы он согласился со мной. В отношении чего-то такого монументального меня беспокоит мысль о том, что он не чувствует, что может выразить свое собственное мнение. Он должен знать, что это единственная область, где он не может просто согласиться со всеми остальными, чтобы сохранить мир и положить этому конец, верно?
Нахмурившись, я беру телефон и нахожу поток сообщений от мамы и Джона.
Мама: Мама ждет.
Почему ты не отвечаешь?
Привет? Я вижу, что ты онлайн.
Хорошо, теперь оффлайн.
Думаю, тебе не нравится мое новое платье, ха-ха!
Знаешь, Рубен, мы можем поговорить о чем-то, что не связано с тобой.
Может быть, в следующий раз, когда ты захочешь поговорить, я буду слишком занята для тебя!
Я чувствую знакомый укол страха в животе, когда вижу их.
Мой первый инстинкт – быстро ответить, чтобы успокоить ее, прежде чем она действительно разозлится. Но потом я открываю сообщения от Джона.
Джон: Ты смотришь?
Энджел стримит один. Он ведет себя странно.
Думаю, он под кайфом…
Я проверю его.
Ты со мной?
Рубен?
Зак с тобой? Вы двое можете подойти, когда увидите это?
СЕЙЧАС.
Зак проверяет свой телефон. Предполагаю, он читает такой же поток сообщений.
– Пойдем, – говорю я и встаю.
– Как думаешь, что он сказал на стриме? – спрашивает Зак, следуя за мной.
– Без понятия, но звучит нехорошо.
Получаю еще одно сообщение. Не Джон. Мама.
Мама: Я вижу, что ты прочитал мои последние сообщения.
Однако на этот раз кое-что пугает меня больше, чем угроза маминого гнева.
Рубен: Прости, не игнорирую тебя. Я занят кое-чем. Объясню, когда освобожусь. Не о чем волноваться.
Мы киваем незнакомому охраннику Chase, когда проходим мимо него, и обмениваемся натянутыми улыбками. Джон впускает нас после стука в номер Энджела. Его лицо серьезное.
– Почему так долго? – спрашивает он.
В номере Энджел ходит туда-сюда. Его заметно трясет, он выкручивает руки и жует что-то. Мне требуется некоторое время, чтобы понять, что у него во рту ничего нет. Он просто сжимает и разжимает челюсти, снова и снова.
– Нам нужно уехать, – бубнит он себе под нос. – Сейчас. Сегодня. Это наш последний шанс.
– О чем ты? – спрашивает Зак.
Джон вздыхает.
– Он параноит насчет Chorus.
– И тебе стоит! – Энджел кричит на Джона. – Они промыли тебе мозги. Но то, что они опутали тебя своей паутиной, не означает, что они доберутся до меня. Я не позволю им. Они меня не получат.
– Энджел, – начинаю я, – давай присядем. Может, ты нам расскажешь, из-за чего так расстроен.
– Из-за всего. Я расстроен… разве ты не видишь? – кричит он, все еще вышагивая по комнате. – Они хотят все забрать. Они не хотят, чтобы мы существовали. Они убивают нас. Они будут убивать нас, пока у них не останутся только наши тела. Это все, что они хотят от нас. Они не хотят… они не дадут нам остаться в живых. Мы должны уходить. Сегодня. Они или мы. Я выбираю себя. Они меня не получат.
– Куда мы пойдем? – спрашивает Зак.
В этот момент Энджел разворачивается, рывком открывает балконную дверь и выходит наружу.
– Энджел! – кричит Зак и бежит за ним. – Что ты делаешь?
– Я не дамся им. Они не получат меня, – повторяет Энджел дрожащим голосом. Затем он забирается на карниз балкона, и все внутри содрогается, словно меня впечатывают в стену.
– Энджел, нет! – кричит Зак, и Джон начинает шептать «нет, нет, нет» с неистовой скоростью.
Однако никто из нас не делает резких движений. Мы не смеем. Вы не бросаетесь на суицидального человека, когда он собирается прыгнуть. Я ожидаю услышать крики ужаса, эхом доносящиеся с улиц, но затем я вспоминаю, что наши номера выходят окнами на территорию отеля, а не на главную дорогу.
Никто не увидит.
– Я в порядке, – говорит Энджел, смотря вниз. Не на землю, а на балкон под ним.
Тогда я понимаю, что он не прыгает.
Он сбегает.
Энджел медленно опускается, вцепившись руками в решетку. Ветер треплет его черные волосы вокруг лица, отчего он выглядит еще более диким. Он засовывает ноги в щели между прутьями на балконе. Потом улыбается нам.
Джон реагирует первым.
– Вернись, – говорит он, протягивая руку. – Мы можем… эй, как насчет того, чтобы принести выпить? Мы можем устроить вечеринку. Только мы.
Энджел сгибает колени. Джон бежит вперед.
– Стоять! – рявкает Энджел.
Джон останавливается.
– Ты можешь напоить меня? – спрашивает он. – Давай узнаем, сколько шотов нужно, чтобы… Энджел, пожалуйста, пожалуйста.
Одну ногу Энджел перекидывает за
