У подъезда Надя столкнулась с Геной Колесовым.
– Ты куда? – хмуро спросил Колесов.
– Я к Рае. Она дома?
– А я почем знаю...
Лифт в его подъезде не работал, и они пошли вверх пешком. Гена топал впереди в разбитых черных кроссовках. Каждый его шаг говорил о том, что он зол и что Новый год пока никак не оправдал его ожиданий.
Белесый свет лился сквозь окна.
Между третьим и четвертым этажом Гена вдруг остановился, словно его осенила какая-то важная мысль, и повернулся к Наде.
– Надо поговорить.
– Здесь?
– Да, здесь. Дома теща моя разлюбезная, ушки на макушке... – Гена сел на подоконник и потянул к себе Надю. – Ну, рассказывай...
– О чем?
– Про этого, про Райкиного... – недобро усмехнулся Гена.
От него несло табачищем и еще каким-то тяжелым, прогорклым запахом, замешанным на машинном масле. Такой запах Лиля Лосева определяла, как «пролетарское амбре». На Гене были серые брезентовые брюки, старый ватник и клетчатая рубашка, без верхней пуговицы. Надя, словно завороженная, уставилась на смуглую Генкину шею, по которой вверх-вниз ходил острый кадык. Шарфов и шапок Гена Колесов принципиально не признавал.
– Про кого?
– Ну, ты дурочкой-то не прикидывайся... – рассердился Колесов. – Про Райкиного хахаля, вот про кого!..
– Я ничего не знаю, – отчеканила Надя и решительно зашагала вверх.
– Все ты знаешь! – рассердился Райкин муж, в один прыжок догнал ее и снова потащил к подоконнику.
– Колесов, пусти меня немедленно!
– Все ты знаешь... – с ненавистью произнес он, глядя ей в лицо. – Я ж тебя по-хорошему, как человека, прошу!
– Пусти...
– Пока не расскажешь, не пущу. Он кто? Иностранец? Однажды он по телефону на меня нарвался... С акцентом, гад!
– Ошиблись номером, наверное! – фальшиво улыбнулась Надя.
Гена держал ее за запястья, крепко.
– Как же...
«Глаза у него, как волчьи», – мелькнула некстати мысль. И все же Колесов был по-прежнему красив – мучительной, бесполезной, жестокой красотой, которую ничем не вытравишь, ничем не испортишь.
– Гена, я тебя боюсь... – жалобно сказала Надя.
– Чего? – Сидя на подоконнике, он сжал ее ноги коленями, чтобы не вырвалась, и расстегнул пуговицы на ее пальто. – Ишь ты – боится она! Правильно делаешь, что боишься... – Он провел железными холодными пальцами по Надиной щеке, затем по шее. – Какая же ты, Надюха, беленькая, нежная... словно голубка! Да, настоящая голубка – вон сердечко-то как трепыхается, точно у птички...
– Гена, прошу тебя...
– Что ж ты бросила меня тогда, а? – строго спросил он. – Тогда, десять лет назад? Может, теперь все по-другому было бы... Может, я совсем другим человеком был бы!
– Ты опять! – нетерпеливо вздохнула Надя.
– Не опять, а всегда.
– Колесов, я не люблю тебя... Я никогда тебя не любила!
– Надо же, про любовь она заговорила... – ухмыльнулся он. – Любите вы, бабы, о любви рассуждать! Вот и Раиса тоже... Ну чего ей не хватало?
– Ты, Гена, ужасный человек, – отважно произнесла Надя. – Ты такой... грубый, ты пьешь, ты руки распускаешь, по другим женщинам шляешься... Вот и дождался!
– Дождался чего? – прищурился тот. – Да ты, Надюха, проговорилась! Ну-ка, теперь выкладывай все!
«В самом деле, отчего не рассказать? – с отчаянием подумала Надя. – Он и так уж наполовину догадался... Не сегодня-завтра Райка его бросит, уедет с Гюнтером из страны... Она-то же про меня все Альке рассказала!»
Тусклый свет пробивался сквозь пыльное стекло, а за ним уныло покачивались черные голые деревья.
– Вот что, Колесов, это тебе наказание, – тихо произнесла Надя. – Довольно ты над Райкой издевался. Помнишь, ты все приговаривал – «Эх, Рая, ну почему ты не чужая»? Теперь она чужая, не твоя!
В лице Гены Колесова что-то неуловимо изменилось, словно его ударили. Он не ожидал такого ответа. Потому что ему и в голову не могло прийти, что Рая может оказаться ему чужой. Да, она не верна (дело-то житейское, в конце концов), и он не зря подозревал ее, но почему же – чужая?
– Ты о чем? – тряхнул он Надю за плечи.
– О том! – с ненавистью сказала Надя, безуспешно пытаясь вырваться из его рук. – Она с тобой разведется. Она выйдет замуж за Гюнтера, они уедут за границу... И детей с собой возьмут!
– Что? – шепотом просипел Гена. – Эй ты, свиристелка... Ты свиристи-свиристи, да не заговаривайся! Куда это она ехать собралась?
– За границу! Навсегда! Все серьезно! Теперь Рая тебе действительно чужая!
Ей показалось, что Гена сейчас убьет ее. Таких глаз она еще не видела ни у кого. Но Наде было уже все равно.
– Ты врешь...
Если минуту назад он с вожделением водил пальцами по ее шее, то теперь этими самыми пальцами был готов задушить Надю.
– Ты врешь! Да кто им отдаст детей, ведь у них родной отец есть! – сквозь зубы прошептал он. – А ну как я не согласен?
– Ну и что, что ты не согласен! – надменно ответила она. – Тебя и слушать никто не будет! Все знают, что ты алкоголик и руки распускаешь – вон у Райки целая куча справок из травмпункта. Если надо, тебя в один момент родительских прав лишат.
Где-то наверху громко хлопнула дверь, и кто-то зашумел, затопал, по ступеням заскрежетал металл... Гена невольно отпустил Надю. В грохоте и шуме различались знакомые голоса.
– Это они, – тихо произнес Гена.
Вниз спускались Светлана Петровна с внуками. Ярослав и Владимир тащили за собой санки – именно они скрежетали на ступенях.
– Тише, тише, дети! – раздраженно бубнила Светлана Петровна. – Сколько можно... сил моих больше нет!
Тут она увидела своего зятя и Надю у окна.
– Господи, Наденька, ты? Чего ты тут делаешь?
– Я, Светлана Петровна, к Рае иду...
– Так Раи дома нет! – Раина мать поморщилась, искоса посмотрев на Гену. – В гости она уехала... Ну имеет же право человек на праздники в гости уехать!
Гена криво усмехнулся и отвернулся к окну.
– Братец-кролик – алкоголик, братец-кролик – алкоголик! – неожиданно запел младший, Владимир.
– Вова, да тише ты – люди у себя отдыхают! – мученически вздохнула Светлана Петровна. – Так что, Наденька, не ищи ее сегодня... Вот беда – лифт нынче сломан!
Вся компания с грохотом и шумом продолжила свой спуск вниз.
Гена и Надя остались снова одни.
– Но хоть имя теперь его знаю, – сказал Гена. – Гюнтер... Фашист проклятый!
Прежней ненависти в нем не было и следа. Во взгляде – тоска и безразличие.
– Он хороший, – прошептала Надя. – Он ее любит. И детей никогда не обидит.
– Да я что, обижал их, что ли? – снова разозлился Гена. – Да я их пальцем в жизни не тронул!
Надя невольно от него отшатнулась.
– Да не шарахайся ты! – с досадой произнес он. – И тебя я тоже не трону... Кстати, ты в курсе, что Райка в самый Новый год тоже отсутствовала? В самый Новый год, который все, понимаешь, в семье должны быть...
