Глава 24
— Нет! — закричала она. — Это неправда!
— Нет, правда, — возразил Туво Авзоний. — Я купил тебя, я твой хозяин.
Внезапное, дикое, почти страшное выражение ужаса, отчаяния, невероятного возбуждения исказило лицо рабыни, но всего на один момент. Спустя мгновение она полностью взяла себя в руки.
— Я презираю вас, — заявила она. — Я не хочу, чтобы вы были моим хозяином!
— Свиньи и собаки не выбирают себе хозяев, а тем более такие ничтожные создания, как рабыни, — возразил Туво Авзоний.
Он отшвырнул капюшон на пол.
— Ты — Сеселла, — сказал он, давая ей имя. Она взглянула на него.
— Как тебя зовут?
— Сеселла, — сердито повторила она.
— Сеселла? — переспросил Туво Авзоний.
— Сеселла, господин.
— Не забывай об этом, — наставительно произнес он.
— Нет, господин.
— Как звучит из твоих уст слово «господин»? — поинтересовался он.
— Оно мне подходит, — ответила женщина. Она сама едва могла поверить, что такое простое слово, обращенное к мужчине, способно так взволновать ее. Она почувствовала себя теплой, мягкой, влажной и жаждущей.
— Что вы хотите делать с плетью? — вдруг беспокойно спросила она.
— Может, ты помнишь, как в подвальной комнате участка, ты набросилась на коленопреклоненного, беспомощного мужчину и с радостью и яростью ударила его несколько раз?
Он подошел поближе, вертя в руках плеть.
— Это сделала свободная женщина, Сеселла Гарденер, — возразила она, — не станете же вы наказывать бедную рабыню за то, что совершила свободная женщина?
— Я понимаю, что ты умна, — усмехнулся Туво Авзоний.
— Спасибо, господин.
— Но недостаточно умна. Свободной женщине неприлично становится рабыней, — продолжал Туво Авзоний. — В этом случае после ее обращения в рабство наказание будет даже более позорным, когда ее побьют, как простую рабыню.
— Я несчастна и слаба, — возразила она. — Я принадлежу вам! Пожалуйста, не бейте меня!
— Наверное, не следует слишком много вспоминать о том, что сделала свободная женщина Сеселла Гарденер, — сказал Туво Авзоний. — В конце концов, ее больше нет. Теперь ее место заняла всего лишь красивая малютка Сеселла, рабыня.
— Да, господин! — благодарно воскликнула рабыня. — Но господин еще не отложил плеть в сторону, — напомнила она.
— Потому что между свободной женщиной Сеселлой Гарденер и рабыней Сеселлой есть прочная связь — первая стала второй.
— Да, господин, — упавшим голосом подтвердила рабыня.
— Но не будем утруждать себя подобными вопросами.
— Конечно, господин!
— Тем более, что я могу побить тебя, когда захочу, — напомнил он. — Например, если мне понравится бить тебя, я буду делать это постоянно.
— Да, господин.
— Ты понимаешь, что теперь тебя можно подвергать наказаниям?
— Да, господин.
— Ты ведь сообразительная женщина, хотя и не слишком умная, и не можешь не понимать этого. Я могу наказать тебя в любое время, по любой причине или без причины.
— Да, господин.
— Наказания помогают прибавить усердия рабыням, — заметил Туво Авзоний, поглядывая на плеть.
— Прошу вас, не надо, господин!
— Не надо? — удивился Туво Авзоний.
— Нет!
— Почему же?
— Я и так буду усердной, — прошептала рабыня.
— Говори громче!
— Я буду усердной!
— Разве та, кто некогда была свободной женщиной Сеселлой Гарденер, а теперь стала рабыней Сеселлой, умеет проявлять усердие?
— Да, господин.
— Так кто умеет проявлять усердие?
— Рабыня Сеселла будет усердной!
Туво Авзоний не спеша ударил плетью по своей ладони.
— Не бейте меня, — умоляла рабыня. — Позвольте мне доставить вам удовольствие!
— Удовольствие? Мне?
— Да, как должна делать рабыня! — попросила она.
— Ты хочешь служить с таким жалким унижением?
— Да, господин! Позвольте мне лечь в постель!
— Ложись на спину, где сидишь, — приказал он. Он сорвал с кровати одеяло и бросил его на пол.
Потом толкнул рабыню, так, что ее закованные в цепь руки оказались за головой, и подложил под нее одеяло. Возвышаясь над женщиной, Туво Авзоний внимательно разглядывал ее.
— Верхняя пуговица твоего воротника была расстегнута, — напомнил он. — Ты наклонилась вперед, и твое белье не скрывало очертания твоей фигуры. Ты открыла волосы передо мной, «одинаковым», когда сама была из «одинаковых». Ты вставала на колени. Ты красила губы. Ты пришла сюда, разряженная так, как не подобает «одинаковым». Видишь, тебя можно во многом обвинить.
— Накажите меня, — попросила рабыня.
— Почему ты пришла сюда? — Она отвернулась. — Ты ненавидишь меня.
— Нет, больше я не играю в эти игры. Я испытываю сложные чувства, мне страшно. Я ненавижу не вас, а то, каким вы были. С первой минуты, как я увидела вас, я захотела принадлежать вам.
— Так, как сейчас?
— Да! — воскликнула женщина.
— Но я из «одинаковых», — возразил он.
— Я тоже когда-то была такой, — напомнила она.
— Верно.
— Разве мы оба не знали, что теряем, что отрицаем и от чего отказываемся?
— Наверное, — согласился он и склонился над ней. — У некоторых на нашей планете есть слуги.
— Им не следует знать, что я ваша рабыня, господин.
— Да, ты будешь носить одежду «одинаковых», но только вне дома. А что ты будешь надевать дома, мы решим позже.
— Если вы вообще позволите мне одеваться, — добавила она.
— Да.
— Коснитесь меня, — попросила она. — Рабыня умоляет об этом.
— Я еще никогда не был мужчиной, — признался Туво Авзоний.
— Наверное, господину это понравится.
— Возможно. Она застонала.
— Да, это было бы любопытно, — задумался он.
— О, господин! — прошептала она.
— Мне не следует так прикасаться к тебе — я из «одинаковых».
— Мы оба уже совсем другие.
— Кто же мы тогда?
— Я принадлежу вам, — решительно заявила она. — Сжальтесь!
— Кто мы такие?
— Мужчина и женщина, господин и его рабыня!
— Думаю, я найду, чем занять тебя, — размышлял он, — например, домашней работой.
Она плавно изогнула спину.
— Ты умеешь готовить, убирать, шить? — спросил он.
— Нет, нет! — заплакала она. — Прошу вас, не останавливайтесь!
— Тебе нравится быть женщиной?
— Да! Да! Да! — почти кричала она.
— А рабыней?
— Да! Тысячу раз «да»!
— Ты так странно изогнулась, — заметил он.
— Не надо ругать меня, господин!
— А теперь сжалась…
— Я ничего не могу поделать с собой, господин.
