Глава 7
ПРАВОСЛАВНАЯ ПОЛИТИКА, САМОДЕРЖАВИЕ И РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ
Наделение о. Иоанна свойствами «заступника» повлияло на него не только духовно, но и политически, ибо его слава совпала по времени с подъемом революционного движения. Цареубийство 1881 г. и революционные события 1905–1907 гг. привели к тому, что о. Иоанн оказался одним из апологетов «Православной России» — начиная с 1880-х годов пророческий аспект его служения вышел на первый план. Его приходом фактически стала вся Российская империя. Его пастырские обязанности превратились в политические. Он начал активно отстаивать существующий политический и религиозный строй и направил все силы на отражение угроз, исходящих, по его мнению, от Льва Толстого и от радикальной интеллигенции. Знаменательный факт поддержки пастырем ультраправых стал его клеймом на долгие десятилетия, затмив другие аспекты его биографии вплоть до конца XX в. Более того, поскольку о. Иоанна считали святым, своим поведением он провоцировал многих россиян задаться вопросом, подразумевает ли приверженность православию и православным святым также и приверженность самодержавию. Обнажились противоречия между сторонниками отделения Церкви от государства и теми, кто по-прежнему отстаивал византийский идеал симфонии духовной и светской властей. Острее стала ощущаться пропасть между светским и религиозным, а также между человеческим и Божественным правом. Принимая решения, имеющие далеко идущие последствия для православия, о. Иоанн в каждой альтернативе избирал исключительно второй вариант.
Міровоззрение о. Иоанна всецело определялось его представлениями о том, какой должна быть Россия. Его взгляды включали в себя несколько характерных черт: истинная жизнь христианина — на небесах, а не на земле, все люди равны перед Господом, а міръ (по крайней мере, Россия, крупнейшая православная страна) должен управляться по православным принципам. Эта концепция христианского миропорядка определила социальные и политические взгляды пастыря.
Самой важной чертой концепции о. Иоанна было представление о том, что истинная жизнь верующего совершается не на земле, а на небесах; земная жизнь — это в лучшем случае тень грядущей вечной жизни. До убийства Александра II о. Иоанн занимался практическими делами и был далек от политики. Размышляя об общественном устройстве, он уповал на воплощение христианских идеалов любви к ближнему и духовного равенства. В ранний период своего священства он, в противоположность славянофильским представлениям о России как о единственной родине православия, «естественной, простой и гармоничной», в принципе отвергал понятие «избранной» страны; батюшка не идеализировал ни одно политическое устройство, будь то современная ему Россия или Византия{792}. В 1850—1860-е годы в его дневниковых записях практически не встречаются политические комментарии. Когда же о. Иоанн упоминал царя, это было большей частью непроизвольно: в церковных произведениях (и в русской жизни) образ царя был настолько вездесущ, что казался естественным примером, иллюстрирующим определенные принципы: «Как в присутственных местах постоянно пишется и произносится в указах имя Царского Величества, так в храме, который есть место особ, благодати, присутствия Божия, постоянно призывается имя Бога в Троице»{793}.
Отношение к власти в целом и к царю в частности у о. Иоанна, как и у многих россиян, изменилось после убийства Александра II 1 марта 1881 г. Это событие стало поворотным в представлениях пастыря о роли правителя и стабильности в российском обществе. Впервые он упоминает о цареубийстве в короткой записи от 2 марта, сообщая, что получил «страшное известие о убиении Государя Императора торпедою, во время след. Его в санках…». Сначала он пытался осмыслить событие с христианской точки зрения. Это побудило его подумать о силе покаяния и написать о террористах: «ведь и убийцы Господа, если бы они покаялись, спаслись бы» — кстати говоря, аналогичную позицию высказали Толстой и другие авторы письма Александру III с просьбой простить убийц{794}. Однако немногим позже о. Иоанн прибег к эпическому стилю и заговорил о возмездии свыше: «налетели злые и хищные коршуны на нашего незлобивого Государя и растерзали его; и с ним других неповинных, и протекли потоки крови мученической. Да воздаст им Господь — этим коршунам в человеческой коже, по делам их, а убитым да даст венцы нетления»{795}.
В последующие дни о. Иоанн всецело предался размышлениям о скрытом смысле этого цареубийства для России и об участи государя в будущей жизни. Он отказался от учебного плана и на занятиях зачитывал ученикам выдержки из газетных статей о гибели императора. Он трактовал это убийство с религиозной точки зрения — как крест, который необходимо нести, и, возможно, как способ искупить ранее совершенные императором ошибки. Для о. Иоанна, пытавшегося как-то осмыслить цареубийство, Александр II стал фигурой в чем-то аналогичной Христу, умершему людских грехов и спасения ради:
«Ужасное злодейство у нас; убит возлюбленный Государь наш злейшею рукою. Но где же Господь? Почему не избавил Его? Забыл ли Он нас? Нет, не забыл, и не отвратил Он. Как гром поразил нас, попустив на нас такое несчастие, — для того, чтобы мы пробудились от греховного усыпления, очнулись, осмотрелись вокруг себя, сознали бездну грехов своих, покаялись и исправились»{796}.
Несмотря на этот вывод, о. Иоанну, при его прочной вере в силу литургической молитвы, было нелегко смириться с тем, что Бог мог попустить убийство «покровителя Церкви… о котором она ежедневно приносила Богу прилежное моление о державе, победе, мире, здравии», особенно если учесть, что так недавно вся Россия «особенно молилась по поводу избавления его от смерти чрез злодеев…» (имеются в виду предыдущие покушения на жизнь Александра II). Он писал в смятении и муке, обрывая себя на полуслове: «Ужели Господь не услышал молитв Церкви… услышал, и принял…»{797}.
Конечно, не только о. Иоанн провозгласил Александра II мучеником. В том же ключе высказывались многие. К примеру, в «Московских ведомостях» царя называли религиозными эпитетами: «Царь-Мученик» и «Царь-Страдалец». Историк Татищев сравнивает Александра с «добрым пастырем, положившим жизнь за своих овец»{798}. Воплощением подобных религиозных и мифологических представлений стал проект строительства храма на месте убиения императора{799}. Таким образом, голос о. Иоанна тонул в общем консервативно-монархическом хоре. Для него, как и для читателей «Московских ведомостей», был только один шаг от признания царя мучеником до провозглашения его гибели нравственной трагедией для России и до отождествления его убийц с нравственными врагами России — всеми теми, кто угрожал Православной Руси. Несмотря на то что о. Иоанн и до гибели царя не считал Россию очень христианской страной, убийство Александра II явилось для него знамением нравственного кризиса России:
«Что же это такое? Открытая дерзкая война своих против своих, против Царя и всех его подданных? Ибо здесь все поражаются, если не физически, то нравственно, сердечно… Но, дерзкие и слепые, они воюют сами против себя… истребляют свое преступное, злое семя — семя антихриста. Да, антихриста: ибо они его дух. Они воюют против всего, что священно для всех христианских народов и царей; свергнув царей, они хотят водворить безначалие и грубый произвол, безверие, безнравственность, бесправие, страх и ужас. Но не удастся им это. С нами Бог, р[азумейте] я[зыцы] и п[окоряйтеся], я[ко] с н[ами] Б[ог]»{800}.
Однако даже этот прилив религиозно-патриотического рвения не помешал о. Иоанну видеть изъяны самой Российской империи. В отличие от смерти Христа, гибель императора была не искуплением людских грехов, а предупреждением, наказанием и знаком, что людям необходимо стать лучше:
«Все очнулись! Все плачут, охают и ахают! — Но это ли только нужно? Нужно нравственное очищение, всенародное глубокое покаяние, перемена нравов, — языческих на христианские. Омыемся, очистимся, примиримся с Богом — и Он примирится с нами и как мякину разъест и уничтожит всех врагов Царя и народа»{801}.
Он говорил о покаянии не только как христианском обряде. Несмотря на угрожающий тон заключительной фразы, о. Иоанн напоминает согражданам о светских способах улучшить жизнь, призывая богатых и сильных позаботиться о бедных и слабых{802}.
Убийство Александра II явилось поворотным моментом в отношении о. Иоанна к самодержавию, олицетворенному фигурой правителя. Мученическая смерть царя в глазах пастыря символически изменила статус правителя. До своей гибели царь был для о. Иоанна абстракцией. Теперь же самодержец постепенно стал для него воплощением духовных сторон старого порядка, олицетворением положительных свойств традиции и стабильности перед лицом негативных революционных перемен. Так, когда в 1883 г. о. Иоанн заметил недостатки в политике нового монарха, достойные критики, то немедленно упрекнул себя («Господи! Не мне, тебе судить Царя: и ты возлагаешь суд твой над ним во всей вселенной… как же мы еще смеем с своими близорукими, погрешными суждениями вмешиваться в Твои суды?»{803}).
