В 1939 и 1940 годах Н. Майоров пишет поэмы «Ваятель» и «Семья». Сохранились лишь отрывки из них, а также немногие стихотворения этой поры. Чемодан с бумагами и книгами, оставленный Н. Майоровым в начале войны у кого-то из товарищей, до сих пор не удалось найти.
Летом 1941 года Н. Майоров вместе с другими московскими студентами роет противотанковые рвы под Ельней. В октябре его просьба о зачислении в армию была удовлетворена.
Политрук пулеметной роты Николай Майоров был убит в бою на Смоленщине 8 февраля 1942 года.
318. ВЗГЛЯД В ДРЕВНОСТЬ
Там — мрак и гул. Обломки мифа.Но сказку ветер окрылил:Кровавыми руками скифаХватали зори край земли.
Скакали взмыленные кони,Ордой сменялася орда.И в этой бешеной погонеБоялись отставать года…
И чудилось — в палящем зноеКоней и тел под солнцем медьНе уставала над землеюВ веках событьями греметь.
Менялось всё: язык, эпоха,Колчан, кольчуга и копье.И степь травой-чертополохомПозарастала до краев.
…Остались пухлые курганы,В которых спят богатыри,Да дней седые караваныВ холодных отблесках зари.
Ветра шуршат в высоких травах,И низко клонится ковыль.Когда про удаль СтаниславаРучей журчит степную быль —
Выходят витязи в шеломах,Скликая воинов в набег.И долго в княжеских хоромахС дружиной празднует Олег.
А в полночь скифские курганыВздымают в темь седую грудь.Им снится, будто караваныК востоку держат долгий путь.
Им снятся смелые набеги,Скитанья, смерть, победный рев,Что где-то рядом печенегиСправляют тризну у костров.
Там — мрак и гул. Обломки мифа.Простор бескрайный, ковыли…Глухой и мертвой хваткой скифаХватали зори край земли.
1937
319. ЛЕНИН
Вот снова он предстанет в жестах,Весь — наша воля. Сила. Страсть…Кругом — народ. И нету места,Где можно яблоку упасть.
Матрос. И женщина. С ней рядом,Глаза взведя на броневик,Щекой небритою к прикладуСедой путиловец приник.
Он рот открыл. Он хочет слышать,Горячих глаз не сводит онС того, о ком в газетах пишут,Что он вильгельмовский шпион.
Он знает: это ложь. Сквозная.Такой не выдумать вовек.Газеты брешут, понимая,Как нужен этот человек
Ему. Той женщине. Матросам,Которым снился он вчера,Где серебром бросают осыпьВ сырую ночь прожектора…
И всем он был необходим.И бредила — в мечтах носила, —Быть может, им и только имВ тысячелетиях Россия.
И он пришел… Насквозь прокуренВ квартирах воздух, кашель зим.И стало сразу ясно: буряУж где-то слышится вблизи.
Еще удар. Один. Последний…Как галька, были дни пестры.Гнусавый поп служил обедни.Справляли пасху. Жгли костры.
И ждали. Дни катились быстро.Уж на дворе октябрь гостил,Когда с «Авроры» первый выстрелНачало жизни возвестил.
1937
320. ПАМЯТНИК
Им не воздвигли мраморной плиты.На бугорке, где гроб землей накрыли,Как ощущенье вечной высоты,Пропеллер неисправный положили.
И надписи отгранивать им рано —Ведь каждый, небо видевший, читал,Когда слова высокого чеканаПропеллер их на небе высекал.
И хоть рекорд достигнут ими не был,Хотя мотор и сдал на полпути, —Остановись, взгляни прямее в небоИ надпись ту, как мужество, прочти.
О, если б все с такою жаждой жили,Чтоб на могилу им взамен плиты,Как память ими взятой высоты,Их инструмент разбитый положилиИ лишь потом поставили цветы!
1938
321. ОТЦАМ
Я жил в углу. Я видел только впалостьОтцовских щек. Должно быть, мало знал.Но с детства мне уже казалось,Что этот мир неизмеримо мал.
В нем не было ни Монте-Кристо,Ни писем тайных с желтым сургучом.Топили печь, и рядом с нею приставПерину вспарывал литым штыком.
Был стол в далекий угол отодвинут.Жандарм из печки выгребал золу.Солдат худые, сгорбленные спиныСвет заслонили разом. На полу —Ничком отец. На выцветшей иконеКакой-то бог нахмурил важно бровь.
Отец привстал, держась за подоконник,И выплюнул багровый зуб в ладони,И в тех ладонях застеклилась кровь.
Так начиналось детство…Падая, рыдая,Как птица, билась мать. И, наконец,Запомнилось, как тают, пропадаютВ дверях жандарм, солдаты и отец…
А дальше — путь сплошным туманом застлан.Запомнил только пыли облака,И пахло деревянным масломОт желтого, как лето, косяка.
Ужасно жгло. Пробило всё навылетЖарой и ливнем. Щедро падал свет.Потом войну кому-то объявили,А вот кому — запамятовал дед.
Мне стал понятен смысл отцовских вех.Отцы мои! Я следовал за вамиС раскрытым сердцем, с лучшими словами,Глаза мои не обожгло слезами,Глаза мои обращены на всех.
1938
322. В ВАГОНЕ
Пространство рвали тормоза.И пока ночь была весома,Все пассажиры были заТо, чтоб им спалось как дома.
Лишь мне не снилось, не спалось.Шла ночь в бреду кровавых маревСквозь сон, сквозь вымысел и сквозьГнетущий привкус дымной гари.
Всё было даром, без цены,Всё было так, как не хотелось, —Не шел рассвет, не снились сны,Не жглось, не думалось, не пелось.
А я привык жить в этом чреве:Здесь всё не так, здесь сон не в сон.И вся-то жизнь моя — кочевье,Насквозь прокуренный вагон.
Здесь теснота до пота сжатаРебром изломанной стены,Здесь люди, словно медвежата,Вповалку спят и видят сны.
Их где-то ждут. Для них готовятЧаи, постели и тепло.Смотрю в окно: ночь вздохи ловитСквозь запотевшее стекло.
Лишь мне осталося грустить.И, перепутав адрес твой,В конце пути придумать стихТакой тревожный, бредовой…
Чтоб вы, ступая на перрон,Познали делом, не словами,Как пахнет женщиной вагон,Когда та женщина не с вами.
1939
323. «Тогда была весна. И рядом…»
Тогда была весна. И рядомС помойной ямой на дворе,В простом строю равняясь на дом,Мальчишки строились в кареИ били честно. ПолагалосьБить в спину, в грудь, еще — в бока.Но на лицо не подымалась
Сухая детская рука.А за рекою было поле.Там, сбившись в кучу у траншей,Солдаты били и кололиТаких же, как они, людей.И мы росли, не понимая,Зачем туда сошлись полки:Неужли взрослые играют,Как мы, сходясь на кулаки?Война прошла. Но нам осталасьПростая истина в удел,Что у детей имелась жалость,Которой взрослый не имел.А ныне вновь война и порохВошли в большие города,И стала нужной кровь, которойМы так боялись в те года.
1939
324. ЧТО ЗНАЧИТ ЛЮБИТЬ
Идти сквозь вьюгу напролом.Ползти ползком. Бежать вслепую.Идти и падать. Бить челом.И всё ж любить ее — такую!Забыть про дом и сон,Про то, чтоТвоим обидам нет числа,Что мимо утренняя почтаЧужое счастье пронесла.Забыть последние потери,Вокзальный свет,Ее «прости»И кое-как до старой двери,Почти не помня, добрести,Войти, как новых драм зачатье.Нащупать стены, холод плит…Швырнуть пальто на выключатель,Забыв, где вешалка висит.И свет включить. И сдвинуть пологКрамольной тьмы. Потом опятьДостать конверты с дальних полок,По строчкам письма разбирать.Искать слова, сверяя числа.Не помнить снов. Хотя б крича,Любой ценой дойти до смысла.Помять и сызнова начать.Не спать ночей, гнать тишину из комнат,Сдвигать столы, последний взять редут,И женщин тех, которые не помнят,Обратно звать и знать, что не придут.Не спать ночей, не досчитаться писем,Не чтить посулов, доводов, похвалИ видеть те неснившиеся выси,Которых прежде глаз не достигал, —Найти вещей извечные основы.Вдруг вспомнить жизнь.В лицо узнать ее.Прийти к тебе и, не сказав ни слова,Уйти, забыть и возвратиться снова.Моя любовь — могущество мое!
1939
325. АВГУСТ
