В прохладном свете раннего вечера Джон добрался до дома. Элизабет на кухне готовила ужин для Джея.
Традескант вошел в дом, взял руку жены и поцеловал.
— Прости меня, — коротко произнес он. — Меня позвали в такой спешке, что не было времени написать тебе пару слов. А потом начались великие события, и я совсем замотался.
Она посмотрела на него с любопытством, но в ее взгляде не было обычной теплоты.
— Мне передали, что ты срочно отправился в Теобальдс вместе с герцогом. То есть я знала, что ты выполняешь очередное его поручение.
Заметив, что супруга слегка выделила слово «его», Джон мигом закипел и резко ответил:
— Он мой господин. Где же еще мне быть?
Элизабет еле заметно пожала плечами и повернулась к очагу. В котелке, висевшем над пламенем, закипала наваристая похлебка, в которой всплывали и тонули куски мяса. Одной рукой, с тряпкой, Элизабет придерживала котелок, другой помешивала суп длинной ложкой.
— Я же попросил прощения за то, что не сообщил тебе, — продолжал Традескант. — Что еще я мог сделать?
— Больше ничего, — размеренно сказала Элизабет. — Поскольку ты предпочел поехать с ним и ускакал куда-то ночью.
— Ничего я не предпочитал…
— Но ты и не отказался.
— Он мой господин…
— Я прекрасно помню об этом, будь уверен.
— Ты ревнуешь к нему! — воскликнул Традескант. — Считаешь, что я слишком предан герцогу, что он обращается со мной как со слугой, использует в своих целях и отсылает в сад, когда я отслужил свое.
Элизабет выпрямилась; одна ее щека, повернутая к огню, раскраснелась, а другая была бледной.
— Это не мои слова, — заметила она. — По правде говоря, я так и не думаю.
— По твоему мнению, герцог вовлекает меня в свои интриги и темные делишки, — настаивал Традескант. — Я знаю, что ты его подозреваешь.
Сняв с перекладины над очагом крюк, Элизабет отцепила котелок и осторожно поставила его на каменную плиту под очагом. Все это она проделывала в сосредоточенном спокойствии, будто твердо решила сохранить душевное равновесие.
— Да, подозреваешь! — возмущался Традескант. — Ты подозреваешь его и меня вместе с ним!
Все еще молча Элизабет достала три миски и доску для резки хлеба. Склонив голову, она разрезала домашний хлеб на три равные части, взяла ложку с длинной ручкой, положила в каждую миску мясо и бульон и поставила миски на стол.
— За эти дни мне довелось стать свидетелем таких дел, которые герцог никому бы не доверил, кроме меня, — с огромным чувством произнес Джон. — И я буду хранить эту тайну. Я видел события, из-за которых впал бы в тяжелое и мрачное замешательство, если бы герцог был человеком меньшего калибра. Его светлость доверяет мне. Никому не доверяет, только мне. И если он отсылает меня обратно в сад, когда я уже не нужен, то что здесь такого? Это часть нашего взаимопонимания. Я нахожусь рядом с Бекингемом, когда ему требуется доверенное лицо, а когда он в тихой гавани, любой другой может служить ему.
Элизабет положила на стол три ножа и три ложки, подтащила к столу свой маленький стул и склонила голову. Потом подождала Джона. Тот тяжело сел, не умывшись, не прочитав молитву, и стал угрюмо мешать похлебку.
— Ты думаешь, что герцог виновен, — вдруг заявил Традескант.
— Муж, я ничего не думаю. — Элизабет подняла лицо, на котором была написана только прозрачная безмятежность. — Когда-то я умоляла тебя уехать отсюда. Ты отказался, и я принесла свою печаль Господу в молитвах своих. Предоставила Ему судить. Я ничего не думаю.
Но Джон горел желанием поссориться. Или исповедаться.
— Это ложь. По твоему мнению, я был свидетелем ужасного преступления, самого страшного преступления в мире, которое могло бы уничтожить герцога. Ты решила, что он заставил меня полюбить себя, что я поддался его обаянию, оказался в ловушке любви и что теперь сам себя изобличаю!
Покачав головой, Элизабет зачерпнула бульон ложкой. Традескант оттолкнул миску, не в силах есть от гнева и темной совести.
— Ты думаешь, что я помогал в убийстве, — прошипел он. — В вероломном убийстве. И что теперь совесть мучает меня и я сам не свой от тревоги. Ты думаешь, что вина написана у меня на лице, что я вернулся к тебе с запятнанной душой. После всего, что я сделал для герцога, я стал слепым и глухим к его поступкам. Он же не оставил меня рядом, он запрыгнул мне на плечи и взбирается все выше и выше. Сегодня он спит вместе с новым королем, а меня отослал восвояси, даже не поблагодарив.
Элизабет закрыла глаза руками, защищаясь от боли мужа, не в силах разобраться в этой путанице смертных грехов, на которые он намекал: убийство, измена и запретная страсть.
— Прекрати! Прекрати!
— Как я могу прекратить? — взвыл Джон, терзаемый ужасом за свою смертную душу. — Как я могу идти вперед? Как я могу отступить назад? Что мне делать?
Наступило ошеломленное молчание. Элизабет отняла руки от лица и прошептала, глядя на мужа:
— Оставь его.
— Не могу.
Она встала из-за стола и пошла к очагу. Джон смотрел, как она идет, словно у нее был ключ к решению проблемы и она могла посоветовать, как им вырваться из этих греховных оков. Но когда Элизабет повернулась к мужу, ее лицо было каменным.
— Что ты думаешь? — спросил он.
— Думаю, что дала тебе не ту ложку, — произнесла она с внезапной четкостью.
Элизабет сняла фартук, повесила его на крючок и направилась к двери.
— Что ты имеешь в виду? — прокричал Джон ей в спину.
— Тебе нужна вон та.
Он затих, когда понял, что она имеет в виду: Элизабет указала на ложку, которой пользовалась во время готовки, — на длинную ложку.[24]
Слух о том, что король Яков умер, а его сына будут короновать как короля Карла Первого, достиг Чорли на следующий день. Элизабет как раз продавала на рынке травы со своего маленького лотка. Соседка задала ей вопрос, вернулся ли ее муж и привез ли из Лондона какие-нибудь новости о происходящем.
— Вчера вечером он был очень усталым, — посетовала Элизабет со свойственной ей смесью благоразумного умалчивания и честности. — Едва ли обронил хоть одно разумное слово. Сегодня утром я оставила его хорошенько выспаться. Наверное, когда он проснется, то поделится со мной лондонскими новостями, но к тому времени это будут уже не новости.
— Настала пора перемен, — решительно заявила соседка. — Я поддерживаю нового короля. Боже, храни короля Карла и спаси нас от этих проклятых испанцев! И храни, Господи, Бекингема! Уж герцог точно знает, что нужно делать.
— Боже, храни их обоих, — согласилась Элизабет. — И направь на путь истинный.
