По пути он беспрерывно болтал, главным образом о том, как изменился город за последние несколько лет. По мнению Долана, к худшему. Утратило смысл и исчезло многое из прошлого Эвервилля — семейные магазинчики, старые дома и даже уличные фонари.
— При жизни я об этом не думал, — сказал Долан. — Ты тоже, не так ли? Ведь живешь как можешь. Надеешься, что к тебе никто не явится из налоговой; что в субботу ты как следует повеселишься; что облысеешь не слишком рано. И нет времени задумываться о прошлом до тех пор, пока сам не станешь частью этого прошлого. Но тогда…
— Что тогда?
— Тогда понимаешь: если что ушло, то ушло навсегда. — Долан указал на здание старой почты. Ее закрыли, когда в Сэлеме открылось новая, более современная. — Вот посмотри, — сказал он. — Ведь его могли бы сохранить, так? Устроить в нем что-нибудь полезное для общества.
— Какого общества? — спросил Эрвин. — Нет здесь ни какого общества. Есть несколько тысяч людей, случайно ставших соседями. Я юрист, и мне приходилось видеть всякое. Они судятся, если не там поставили забор или спилили не то дерево. Посмотришь на них — вроде бы хорошие соседи, прекрасные люди. Но я тебе точно скажу; если бы закон позволял, они бы поубивали Друг друга.
Только когда договорил, он понял неуместность этих слов.
— Я лишь пытался защитить детей, — глухо произнес Долан.
— Я не про тебя, — пробормотал Эрвин. — То, что ты сделал…
— Было неправильно. Сам знаю. Мы совершили страшную ошибку, и сожалеть о ней я буду вечно. Но тогда мы думали, что мы правы.
— И как потом к вам отнеслось ваше драгоценное общество? Когда они поняли, что вы ошиблись. Вы стали париями, верно?
Долан промолчал.
— Вот тебе и всё общество, — заключил Эрвин.
В молчании они дошли до ворот кладбища, а там Долан спросил:
— Ты знаешь, кто такой Хьюберт Нордхофф?
— Тот, чья семья владела мельницей?
— Не только мельницей. Он тут многим владел целых пятьдесят лет.
— Ну и с чего ты о нем вспомнил?
— Он устраивает для нас прием каждую последнюю пятницу месяца.
— Здесь? — спросил Эрвин, взгля1гув на кладбище сквозь чугунную решетку ворот.
Луну закрывали тонкие прозрачные облака, но было достаточно светло, чтобы разглядеть могилы. Резные надгробия с ангелами или урнами отмечали места упокоения тех, чьи родственники не жалели денег, но в основном виднелись простые могильные камни.
— Здесь, — сказал Долан и провел Эрвина в калитку.
В дальнем конце кладбища рос древний дуб, поросший мхом. Под его громадными ветвями собрались шестеро муж чин и одна женщина Кто-то устроился на камнях, а один молодой человек — выглядел он слишком болезненно даже для мертвеца — уселся на нижней ветке. Возле самого дуба, перед всеми, стоял старик лет семидесяти. Его костюм, очки и витиеватая манера выражаться свидетельствовали о том, что он жил и умер очень давно. Долан наклонился и стал шепотом объяснять, кто это, но Эрвин уже догадался сам: вышеупомянутый Хьюберт Нордхофф. В этот момент Хьюберт Нордхофф увлеченно упражнялся в риторике:
— Любят ли нас? Увы, нет, друзья мои. Помнят ли нас?
Боюсь, за редким исключением, нет. Печалит ли это нас? Печалит ли это нас, друзья мои? — Он обвел всех присутствующих своими светлыми глазами и сам себе ответил: — Господи боже, да. Печалит до глубины души.
Тут он остановился, заметив за спинами слушателей До-лана вместе с Эрвином, и кивнул головой в знак приветствия.
— Мистер Долан, — произнес он.
— Мистер Нордхофф, — ответил Долан и повернулся к Эрвину, — вот о ком я вам говорил. Его зовут…
— Тузеикер, — перебил Эрвин. Он не желал быть добычей Додана и потому старался держаться независимо. — Меня зовут Эрвин Тузеикер.
— Рады вас видеть, мистер Тузейкер, — сказал старик. — Я Хьюберт Нордхофф. А это…
Он подводил Эрвина по очереди к каждому из присутствующих и знакомил. Троих Эрвин знал и раньше — они были известны всему Эвервиллю (один — Джилхолли, другой — отец нынешнего мэра). Остальные имена слышал впервые, но, если судить по прекрасным костюмам, они тоже принадлежали к респектабельным семействам и, как Хьюберт, занимали не последнее место в обществе. Сюрпризом для Эрвина оказалось то, что единственная присутствующая женщина оказалась не женщиной, а неким Корнелиусом Флойдом, сошедшим в мир иной в наряде, весьма напоминавшем женский. Черты лица его были крупные, подбородок несколько тяжеловат для дамы, зато высокий и нежный голос — сказавший Эрвину, что его имя Корнелиус, но друзья называют его Конни, — этот голос мог ввести в заблуждение.
Завершив ритуал знакомства, Хьюберт перешел к делу.
— Мы уже слышали о том, что с вами случилось, — сказал он. — Вас убили. Насколько мы поняли, убили в вашем собственном доме.
— Да, совершенно верно.
— Мы потрясены. — Вокруг послышались сочувственные возгласы. — Однако, к сожалению, должен сказать: удивляться не приходится. Вполне в духе новых перемен.
— Меня убил не совсем обыкновенный убийца, — возразил Эрвин. — Если убийцы бывают обыкновенными.
— Долан что-то упомянул о вампирах, — вставил Джил холли-старший.
— Это его слово, не мое, — снова возразил Эрвин. — Да, из меня высосали жизнь, но без этих вампирских глупостей. В шею меня никто не кусал.
— Вы знаете вашего убийцу? — спросил дородный тип по фамилии Диккерсон, сидевший на чьем-то надгробье.
— Не совсем.
— В каком смысле?
— Я его в первый раз встретил у ручья. Зовут его Флетчер. По-моему, он считает себя чем-то вроде мессии.
— Только этого нам и не хватало, — отозвался тощий парень на ветке.
— Что делать, Нордхофф? — спросил Джилхолли.
— Тут ничего не сделаешь, — сказал Эрвин.
— Не будьте пораженцем, — одернул его Нордхофф. — Надо помнить о нашем долге.
— Правильно, — подхватил Конни. — Если не мы, то кто?
— Что кто? — спросил Эрвин.
— Кто защитит наше наследие, — пояснил Нордхофф. — Мы создали этот город. Мы полили эту дикую землю своим потом, мы построили дома, в которых выросли наши дети. Теперь всему этому грозит опасность. Несколько месяцев мы провели в тревоге. И вот появляетесь вы, погибший от козней противоестественной силы, а еще мальчишка Ланди — он приходит в магазин Долана по другой причине, не менее противоестественной…
— Не забудьте про пчел, — добавил Диккерсон.
— Каких пчел? — не понял Эрвин.
— Вы знаете Фрэнка Тиббита? — спросил Диккерсон. — Который живет на Мунлейн?
— Нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
