Ана застонала. Ей приходится забыть о своем решении ничего не знать о том, что происходит. Лейк явно неплохо представляет себе, как развиваются события. В любом случае Ана ничего не может поделать с тем, что связь Джаспера с «просветителями» стала широко известна. Она свернулась в своем гнездышке, которое устроила на кровати из покрывала.
— С меня хватит. Я больше не могу бороться. Я буду жить в Городе. Я хочу именно этого.
— Ты в Городе и минуты не продержишься. Не пройдет и недели, как власти устроят так, чтобы психпатруль забрал тебя прямо на улице.
Ана почувствовала, как у нее в груди застрял обломок страха. Она подумала, что, возможно, отказ ее отца отменить союз связан с тем, что сейчас говорит Лейк. Не стоит ли перед ней именно такой выбор: Община или психпатруль и новая психушка? Нет! Отец думает не о ней: он думает о себе и своей потребности охранять и управлять.
— Когда Коллегия увидит Джаспера, — сказала Ана, — станет ясно, что он больше не представляет собой угрозы. А обо мне они забудут.
— Угроза — это ты, милочка. Не Джаспер. Люди про тебя не забудут. Если один анализ мог оказаться ошибочным, почему не тысяча? Если один Псих может жить в Общине, почему нельзя им всем? Они поддерживают тебя, Ариана.
Ану захлестнули досада и возмущение.
— Коллегия, люди, отец… Все пытаются меня превратить во что-то свое, а я не такая.
Лейк в последний раз затянулась, затем швырнула сигарету в раковину, где та погасла с громким шипеньем.
— Угу, эта роль неудачницы, которую ты здесь разыгрываешь… Как же хорошо я понимаю, почему ты от нее не хочешь отказаться!
У Аны загорелись щеки.
— Ты понятия не имеешь о том, что я пережила и что у меня отняли!
— У всех есть своя история, милочка. Но ты можешь дать людям то, чего у них нет. Ты можешь дать им надежду.
Надежду! У нее самой надежды не осталось. Так какое ей дело до всех остальных?
Однако она вспомнила о Джаспере и том, как его собственный разум извратили и направили против него самого. Она вспомнила, как он ударился лицом, когда санитар бросил его во дворе после шоковой терапии, вспомнила недоумение и боль в его взгляде, когда он начал приходить в себя. Она подумала о Тэмсин, представив, как подруга попыталась не дать психпатрулю уволочь какого-то малыша, и его мать заплатила за это своим будущим. И наконец, она подумала о Коуле, который сейчас, возможно, находится на грузовом корабле в зоне военных действий США: он получил клеймо убийцы за то, что пытался выяснить правду и добивался справедливости.
До этого момента она была твердо намерена превратить церемонию заключения союза в полный хаос, надеясь, что Коллегия признает ее болезнь активной. Она даже начала подозревать, что на самом деле больна. Безнадежность разъедала ее, словно ржавчина, пожирала ее тело и мысли, мешая спать, есть и нормально жить.
Она лежала, спрятав голову под покрывало, снова и снова вдыхая один и тот же нагретый воздух, — и чувствовала, как в ее душе расправляется нечто крошечное и хрупкое. Она наконец поняла: совершенно неважно, где таится та боль, которая может превратиться в болезнь — в клетках, в крови или в разуме. Важно другое: кто этим процессом управляет. До этой минуты она считала, что это делает Коллегия с помощью анализа на Чистоту, диагнозов. Теперь она вдруг осознала, что это определяют не они. Для того чтобы отчаяние, горе или несбывшиеся желания могли ее сломить, она сама должна это позволить. Тот парализующий страх, который она когда-то испытывала перед Коллегией, укоренившийся в ней за последние три года, теперь начал исчезать, словно опадающая мыльная пена. Лейк права! Нельзя допустить, чтобы Коллегия победила. И она этого не допустит. Это свело бы на нет все то, чем пожертвовали ее друзья. Ей придется выдержать церемонию заключения союза, хочет она того или нет.
* * *
Следующим утром, когда Ане и Джасперу предстояло объявить о своем решении, ее отец отправился на работу, ничего не сказав о поездке в ратушу Хэмпстедской общины. Ана подумала, что он решил не рисковать и отправить на этот этап церемонии ее двойника, как и планировал. Лейк приехала в самом начале одиннадцатого с парой десятков платьев, которые Ане следовало перемерить, и с краской, чтобы вернуть ее волосам прежний платиновый цвет.
Пока Ана с разболевшейся от перекиси водорода головой наводила порядок в своей комнате, Лейк сообщила ей утренние новости от ее отца: Тореллам удалось назначить последний этап заключения союза на субботу на северо-западе Лондона, а это значило, что они с Джаспером теперь зарегистрированы в ратуше Общины Сент-Джонс-Вуда под псевдонимами. Кроме ближайших родственников, никаких гостей не будет. А чтобы отвлечь репортеров, церемонию заключения союза в Хэмпстедской ратуше не отменили.
Без обычных гостей и приема после церемонии роль Лейк сводилась исключительно к тому, чтобы подготовить Ану, но, похоже, ее это не огорчало. Ане показалось, что ее организатор церемонии готова делать что угодно — лишь бы за это заплатили. К тому же подготовка предстояла немалая. Сама Ана не смогла заставить себя думать о своем внешнем виде: она примеряла платья и послушно смотрелась в зеркало, но не видела ничего, кроме собственного разбитого сердца и серых глаз, похожих на блеклое пустое небо после грозы.
Всю пятницу они делали маникюр, перебирали немногочисленные варианты причесок, подходящих для коротких волос Аны, покрывали все ее тело лосьоном, сделавшим его на два тона темнее, и пробовали различные цвета помады и теней для век. Это отвлекало Ану от мыслей о Коуле — и хотя бы это ее радовало. Однако это не мешало ей снова и снова спрашивать себя, правильно ли она поступает, заключая союз с Джаспером. Она обдумывала возможность бегства. Ей можно было бы вернуться на ту ферму, где она когда-то жила с матерью. Дом там наверняка пустует: ближайший город находится на расстоянии многих километров. Возможно, огород сохранился и полон одичавших растений. Возможно, она смогла бы ловить в силки кроликов, удить рыбу и жить дарами природы.
Но это было чистой фантазией. Она понимала, что не сможет убежать от всего происшедшего. Она внесет свой вклад в ослабление власти Коллегии, напомнив Психам и Чистым, что Коллегия не является непогрешимой, Коллегия не безупречна и не всесильна.
* * *
Ратуша Сент-Джонс-Вуда находилась на северо-западной границе Общины, всего в сотне метров от КПП. Не доезжая до площади с круговым движением, шофер Ник свернул направо под арку и остановил машину у изящного особняка в стиле эпохи Регентства с портиком, украшенным четырьмя колоннами ионического ордера. В окно машины Ана увидела, что над кремовой колоннадой вздымается башня колокольни. Прямо перед ними находился фасад ратуши бледно-персикового цвета с двумя арочными окнами и двумя аккуратно подстриженными лавровыми деревцами. Репортеры и фотографы либо были умело замаскированы, либо поверили уловке Дэвида Торелла.
Ана открыла дверь со своей стороны. Прежде чем кто-нибудь успел прийти ей на помощь, она приподняла тяжелый шелк своего кораллово-кремового платья и вышла из машины. Жесткие ботинки отца громко шлепали у нее за спиной. Лейк вылезла наружу с переднего пассажирского места. Ник остался в машине. Ана не виделась с ним с того дня, как он вез ее домой к Джасперу, и, хотя раньше ей казалось, что отец не замечает, насколько хорошо они ладят, теперь она заподозрила, что он намеренно не давал им с Ником встречаться. Отцу, разумеется, не понравилось бы, если бы дочь откровенничала с шофером или убедила того возить ее по Лондону в поисках способа попасть к «просветителям».
Ана посмотрела на подернутое тонким слоем облаков небо. Ни одного голубого пятнышка. Рассеянный солнечный свет отнимал цвета и четкие очертания у деревьев, улиц и прохожих. Она вдохнула, наполняя легкие плотным воздухом и тусклым светом. Протяжно выдохнув, шагнула к зданию ратуши. У высоких деревянных дверей остановилась. Лейк прошмыгнула мимо нее в строгое помещение, чтобы сообщить старшему регистратору об их приезде. Бывшая старинная церковь была заново отделана белым с золотом. Вдоль боковых нефов тянулись колонны, высоко наверху выгибался аркой свод: помещение оказалось гораздо более просторным и внушительным, чем музыкальная гостиная, где их с Джаспером обручали. Стол регистратора стоял в дальнем конце вымощенного известняковыми плитами прохода, по обе стороны которого на скамьях смогли бы разместиться сотни три гостей. В полумраке застывшая у порога Ана не смогла разглядеть ни единого человека из присутствующих.
Из динамика раздались громкие ноты фанфар, эхом отразившиеся от стен. Отец догнал ее и взял под локоть.
— Прекрасно выглядишь, — сказал он ей.
Она заставила себя не повернуться, не моргнуть — никак не показать ему, что услышала.
