"Со мной занялся инженер Воскресенский. Он предложил схему доски приборов. Мне важно было сконцентрировать приборы для слепого полета так, чтобы их расположение не обременяло моего внимания в полете. Приборы, контролирующие работу моторов, собрали в одно место, электроприбориы также вместе. Валентина размещала приборы по-своему".
Таково творческое вмешательство советского человека в область техники и его уверенность в своем праве на такое вмешателство. Никто не способен точно подсчитать, когда и в каких деталях родилось и воспиталось у нас это творческое свободное самочувствие, - оно родилось в порядке большого и счастливого общего для мужчины и женщины человеческого опыта нашей двадцатилетней жизни.
И самый полет - это не только сверхмерное, выпирающее из жизни явление, это уже порядок большого человеческого и гражданского значения, и это порядок, находящийся в глубокой и органической связи со всей советской жизнью. В этом порядке и высота души, и женская судьба, и техника, и человеческая защищенность - все это как следствие строгих законов нового общества, как естественный результат великого нашего роста.
О ПОВЕСТИ "ФЛАГИ НА БАШНЯХ"
Встреча А. С. Макаренко с читателями в Ленинградском Дворце культуры им. С. М. Кирова
Вступительное слово Товарищи, я полагаю, что все или почти все присутствующие здесь товарищи прочли "Педагогическую поэму". Но другое мое произведение "Флаги на башнях", которое является продолжением "Педагогической поэмы", многие из вас, вероятно, не читали, поэтому о "Педагогической поэме" говорить не буду, а о последней книге дам некоторое обьяснение.
В "Педагогической поэме" меня занимал вопрос, как изобразить человека в в коллективе, как изобразить борьбу человека с собой, борьбу коллектива за свою ценность, за свое лицо, борьбу более или менее напряженную. В "Флагах на башнях" я задался совсем другими целями. Я хотел изобразить тот замечательный коллектив, в котором мне посчастливилось работать, изобразить его внутренние движения, его судьюбу, его окружение.
Это счастливый коллектив в счастливом обществе. И я хотел показать, что счастье этого коллектива, нередко выражающееся в глубоко поэтических формах, заключается тоже в борьбе, но не в такой напряженной борьбе с явными препятствиями, с явными врагами, как было в колонии, а в борьбе тонкой, в движении внутренних человеческих сил, часто выражаемой внутренними, еле заметными тонами. Все это очень важные и сложные вопросы. Только в коммуне им. Дзержинского я особенно остро понял, почувствовал, что недостаточно охватил еще всю сложность процесса воспитания нового человека.
Этот процесс происходит не только внутри самого коллектива, он происходит во всем нашем социалистическом обществе#1. Эти процессы труда и внутренних отношений, роста самого человека и, наконец, многочислненные чрезвычайно тонкие внутренние междумальчишеские и междуколонистские отношения. Все это я и стремился показать. Может быть, с такой задачей в произведении "Флаги на башнях" я и не мсправился. Решения этой задачи, вероятно, хватит не одному поколению. Но я обратил внимание, что мальчики и девочки в таком коллективе - это прежде всего граждане. И в этом заключается отличие наших детей от детей какого угодно общества... Чем больше гражданский долг связывается с их росто и воспитанием, тем более полноценные воспитываются из них люди.
Это социальные движения, имеющие характер важнейших движений, и в то же время явно детские движения - они тоже движения в нашем обществе, в нашей борьбе и сопровождаются тем же удовлетворением, теми же правами, той же степенью благородства, и деликатности, и смелости и другими лучшими человеческими качествами.
Вот это я стремился показать, а как удалось, как вышло - судите вы, ибо очень часто бывает, что хочется написать и рассказать многое, но не всегда это удается. Только читатель может судить о том, насколько удачно получилось.
Каковы действующие лица этого произведения? Захаров, заведующий колонией, несколько старших колонистов-комсомольцев и бригада малышей, четвертая бригада. Это бригада мальчиков 10, 11, 12 лет...
В то же время они умели находить прекрасную середину, умели находить слушателей и не поддаваться давлению старших. Очень сложная коньюктура. "Вечером 7-го Захаров с дежурным бригадиром... (читает) ... проходили мимо. П р е д с е д а т е л ь : "Товарищи, теперь мы приступим к разговорам. Слово имеет т. Коваленко..."
Заключительное слово Хвалиться мне неудобно, но могу прямо сказать, что мы со своей коммуной шагнули значительно дальше, чем вам кажется. Я действительно не считал и не считаю своих воспитанников "морально дефективными", и они не были дефективными ни одного дня.
Некоторым читателям хочется, чтобы воспитатели мучились, перековывая беспризорников в новых людей. Но я не мучился и не перековывал. Я достиг больших успехов в своей коммуне, достиг такого положения, что мог брать группы по 50 человек прямо с вокзала. Мы брали только тех, кто путешествует в поездах. Я брал, скажем, сегодня вечером, а завтра я не беспокоился, и никто не беспокоился, как ведут себя вновь принятые дети в коммуне#2.
Вы скажите, что это чудо? Нет, это не чудо, это наша советская действительность.
Совершеннейшая правда написана во "Флагах на башнях", даже с сохраннением фамилий, с сохранением событий и разговоров. Мы принимали много делегаций - советских и иностранных. Иностранные делегации удивлялись и не верили. Но наши советские люди не могли не верить: они понимали, что это был счастливый коллектив. За все 8 лет не было ни одного черного дня, не было ни одного несчастья. Я не хочу сказать, что это чудо. Это норма. И именно потому, что я в этой жизни жил, видел, ощущал каждый нерв, именно поэтому считаю себя вправе настаивать на этом. Я ни к какой фантастике не прибегаю.
Я считаю, что при нормальной организации детского коллектива он всегда будет похож на чудо. У нас в советской школе хулиганят в 5-6 классах, в 10 классе учатся, а потом делаются студентами и летчиками. А сколько хулиганов? Ни одного. А сколько кричали, что в школе хулиганы!
Если имеется настоящая организация детского коллектива, то можно сделать настоящие чудеса.
Нам указывают на кинокартину "Путевка в жизнь", что вот, мол, какие ребята вредные, испорченные. Я бы сказал так: попал в нормальные человеческие условия и на другой день стал нормальным. Какое еще счастье нужно? Это и есть счастье! И так бывает всегда в хорошо построенном детском коллективе. Все дети любят дисциплину.
Что касается "Чести", то я не совсем согласен с оценкой, хотя это, может быть, самое бездарное мое произведение.
К сожалению, выступление т. Тихомирова сводится только к одной критике: своих мыслей он не дал. Повторяю, я не совсем согласен с плохой оценкой романа "Честь". Т. Тихомиров процитировал мои слова: "Вы меня все знаете", мол, фамилия Макаренко. Эта цитата может быть приведена с некоторым изменением. Я только что приехал в Москву из Киева и на собрании сказал: "Вы меня не знаете, моя фамилия Макаренко". Это записано в стенографическом отчете данного собрания.
Теперь несколько замечаний по отдельным выстпулениям.
Товарищ, читавший "Флаги на башнях", ставит некоторые вопросы, характеризующие его как читателя вдумчивого, но все-таки вопросы недоуменные. К сожалению, ответить на них развернутло я не в состоянии за неимением времени. Отвечу кратко.
Почему я не удерживал Воленко, когда он решил уйти из колонии? Да по традиционной педагогике я должен был его удерживать. По нашей, советской педагогике его надо было удерживать. Я не боюсь риска и знаю, что перемена обстановки бывает очень полезна, иногда полезна, иногда полезно пережить то или иное потрясение. Вот поэтому я не захотел удерживать Воленко. Он считал себя ответственным за то, что в его бригаде происходит кража. Колония считала его ответственным. Это совершенно необычное для старой педагогической логики явление, чтобы в детском коллективе считали бригадира ответственным за кражи. Но в бригаде Воленко были воры, потому что Воленко - мягкий человек, всепрощающий человек. Он не мог оставаться в колонии со спокойной совестью, должен был уйти. Это было требование, его собственное требование к себе. Я понимал, что уход из колонии был для него тягостным, но я хотел, чтобы он пережил это. Очень хорошо, когда человек предьявляет к себе большие требования, это воспитывает человека. У многих наших педагогов есть такое ошибочное желание не слишком перегружать человека требованиями к себе или вообще совсем не перегружать, а все расписать, как и что нужно сделать. Я с этим не согласен и поэтому не удерживал Воленко в колонии.
Кто такой Рыжиков? Это не сознательный вредитель, но по натуре пакостник.
Почему я не применил никаких методов? Главнейший метод - это была вся колония, все общество, весь коллектив. Ни я, ни другой педагог никакими уговорами не можем сделать того, что может дать правильно организованный гордый коллектив. Рыжиков ничего не смог усвоить даже в этом коллективе. К сожалению, сейчас об этом распостраняться я не могу и в романе не распостраняюсь. Об этом я напишу в той большой серьезной книге, которую задумал написать о методике коммунистического воспитания.
