Правда, что душа моя полна смертной муки; мной владеет скорбь; я никогда не поверила бы, что смерть моей души будет такой мучительной.
Все те, кого я любила, потеряны для меня.
Госпожа Жервеза
– Даже Бог. Да, все.
Жаннетта
– Все те, кого я любила, потеряны для меня.
Госпожа Жервеза
– Это и есть истинное проклятие; это и есть истинная погибель.
Жаннетта
– Все те, кого я люблю, потеряны для меня; это–то и сгубило меня безвозвратно…
Госпожа Жервеза
– Единственное лекарство на свете было тебе дано и единственный лекарь посетил тебя; но лекарство совершенно тебе не помогло; лекарь совершенно тебе не помог; и вечером того дня ты оказалась в том же положении, что и утром…
Жаннетта
– Увы.
Госпожа Жервеза
– Твоя жизнь — постоянный обман. И все ж в то утро ты благословила занимавшийся день; ты благословила солнце, которое вставало над холмами (показывая на холмы напротив); над лотарингскими холмами, над холмами вдоль Мёз.
Жаннетта
– Увы, увы.
Госпожа Жервеза
– Нерукотворное солнце над нерукотворной Мёз.
Жаннетта
– Все те, кого я люблю, потеряны для меня, это–то и сгубило меня безвозвратно; и я чувствую, что скоро придет моя земная смерть.
Путь мой будет недолог. Я не могу больше идти. Жизнь уже совсем истощилась во мне.
Госпожа Жервеза
– Горе сердцу, которого не наполнила плоть Христова; горе сердцу, которого плоть Христова не насытила.
Жаннетта
– Я не могу больше, я не могу больше идти.
О Господи, пусть придет скорей моя земная смерть. О Господи, скорблю я о нашей земной жизни, в которой те, кого мы любим, навек утрачены для нас.
Госпожа Жервеза
– Дитя! Скорби о вечной гибели; дитя, скорби о жизни адской, там грешники окаянные, грешники пропащие, обречены на самое тяжкое страдание, утрату самого Бога в их вечной жизни.
Жаннетта
– О, если нужно, чтоб спасти от вечного огня
Тела усопших грешников, безумных от страдания,
Предать мое лишь тело вечному огню,
Предай мое лишь тело вечному огню, о Боже;
Мое лишь тело, лишь тело бедное мое тому огню, что не угаснет вечно.
Мое, возьми мое лишь тело на потребу того огня.
Лишь тело жалкое мое,
Которое не в счет, которое так мало значит.
И так весит мало.
Лишь тело бедное мое, которому невелика цена.
Молчание.
О, если нужно, чтобы от Утраты вечной спасти Все души осужденных грешников, безумных от Утраты, Мою лишь душу бедную обречь на вечную Утрату, Пусть боль Утраты вечной поглотит ее.
Мою лишь душу на Утрату, боль которой не угаснет вечно.
Госпожа Жервеза
– Замолчи, сестра моя: ты богохульствуешь: Господь, в бесконечной милости своей, хотел, чтобы мучения людские служили для спасения души; я говорю «мучения людские»; муки земные; муки борьбы; но, без сомнения, не муки мученические, несомненно, безусловно, никак не муки адские.
Как бы вскрикивая от невозможности; от очевидности этого:
Тогда они не были бы пропащими, если бы муки их не пропадали зря. Тогда их терзали бы те же муки, что и нас, это были бы те же муки, что и у нас. Тогда они были бы такими же, как мы.
Им было бы даровано прощение.
Однако они не такие, как мы. Разница есть. Она бесконечна. Свершается, свершился Высший Суд.
Ведь иначе они были бы такими же, как мы. Есть, не может не быть, два сорта, два рода мук: мучения, которые не пропадают напрасно, и мучения, которые пропадают зря. Мучения, не пропадающие зря, роднят нас с Иисусом Христом; наши муки того же сорта, такого же рода, что и муки Иисуса Христа; наши страдания никогда не пропадают зря, если мы этого хотим.
Муки, которые не пропадают зря, если мы этого хотим, роднят нас всех — от Иисуса до последнего из христиан.
От самого Иисуса до последнего из грешников.
Но есть в мире ином муки, которые пропадают зря; которые пропадают совершенно напрасно; которые пропадают всегда; даже если хотели бы, чтоб они не пропали; чего бы ни хотели, чего бы они ни хотели; чего бы они вечно ни хотели.
Что бы они ни делали. Вечно, что бы они ни делали.
Это и есть ад. Иначе не было бы ада. Там было бы то же, что и у нас; было бы одно и то же повсюду.
Во всем творении.
Если бы их муки могли чему–то служить, дитя мое, бедное мое дитя, они были бы такими же, как мы; они были бы нами; и не было бы, и никогда не было бы Суда Божьего. Пели бы их муки могли чему–то служить, ведь коль скоро муки могут служить, они уподобляются, они становятся сродни, они сближаются с муками Иисуса Христа. Они становятся того же рода. Они сразу же становятся того же сорта, того же рода, они становятся сродни мукам Иисуса Христа.
Они становятся сестрами мук Иисусовых.
Они становятся муками сопричастными.
Не было бы никакой разницы.
Если бы их муки чему–то служили, дитя мое, если бы они могли чему–то служить, тогда они были бы в семье Христовой.
Но ведь их нет в семье Христовой.
Всякие муки, которые могут чему–то служить, всякие муки, которые чему–то служат, — это сестры мук Иисуса Христа; они — дочери Божиих мук; они такие же, как и муки Иисуса Христа.
Не было бы Суда Божия.
Но есть, есть в мире ином муки, которые ничему не служат, которые вечно ничему не служат. Которые всегда напрасны, тщетны, которые всегда бессмысленны, всегда бесполезны, всегда бесплодны, всегда не званы, а значит всегда и не избранны, все до единой, всегда, вечно все до единой, вечно — всегда, чего бы окаянные не хотели.
Что бы они ни делали. Вечно, что бы они ни делали.
Что бы ни было.
Знай, дитя мое, знай, что такое ад.
В этом признак, в этом отличие, в этом разница. Она бесконечна.
Иначе, если бы их муки служили чему–то, они были бы, как мы. Они были бы столь же блаженны, как мы. Они были бы, как Иисус, распятый на кресте. Только мы имеем право быть образом и подобием, быть подражанием Христа; страдать по образу и подобию; в подражание Христу. Они же, несчастные, даже не имеют права быть распятыми на кресте.
Слишком поздно, слишком поздно, после — уже слишком поздно.
Действенно лишь то, что на земле. После — уже не на земле.
Действенны лишь муки на земле, а после — все.
Иначе они не были бы мертвы, они не были бы пропащими, они не были бы прокляты, они не были бы осуждены.
Они были бы такими же людьми, как мы; они были бы живыми, земными; они были бы живыми людьми, какими бывают до Суда Божия. А не после.
Молчание.
Дочь моя, дочь моя, есть много Церквей; в Церкви. Но существует лишь одна Церковь. Лишь одна. Есть много Церквей. Есть церковь воинствующая, Церковь воинов Христовых на земле, к которой принадлежим мы. Есть Церковь страдающая, Церковь грешников в чистилище, причастности к которой мы избежим; если будет на то воля Божия. Есть Церковь торжествующая, Церковь праведников на небесах, о причастности к которой мы должны просить Бога. Если на то будет Его воля. Но нет Церкви адской.
Нет Церкви горящей в геенне огненной.
Это лишено смысла. Это абсурдная выдумка. Это немыслимо.
Все три Церкви — Церкви живые; нет и не может быть Церкви мертвой.
Церковь по сути своей, по природе своей — живая. Она непрерывно приемлет жизнь от Бога, Иисус пообещал ей жизнь вечную. В силу естественных, в силу сверхъестественных причин она — живая. Нет и не может быть Церкви мертвой.
Если бы их муки могли чему–то послужить, чему–нибудь служили, они были бы Церковью, они были бы в Церкви.
Воинствующая, страдающая, торжествующая — все три Церкви живые, нет и не может быть Церкви мертвой.
Молчание.
Есть Церковь воинствующая; к ней принадлежим мы; это Церковь солдат некоей войны; к ней принадлежим мы; все через нее проходят, все через нее прошли; мы знаем, что нам следует в ней делать.
Мы через нее проходим. Все несут в ней службу, определенное время несут службу.
На эту службу нельзя заступить повторно.
Повторно не призывают.
После — одних от других отделяют.
Есть Церковь страдающая, Церковь грешников в чистилище. Мы должны попытаться, мы должны просить Бога о том, чтобы к ней не принадлежать. Таков закон; таков устав. Ради них, ради их блага мы можем, мы должны умножать наши труды, наши молитвы, наши страдания. Наши деяния, если только позволительно позаимствовать это слово у Иисуса Христа. У единственных деяний. У деяний Иисуса Христа. В ней могут быть наши отцы и отцы наших отцов. Их души принадлежат Господу. Трудиться ради них, молиться за них, принимать страдания ради них. Совершать деяния ради них. Таков закон; таков устав. И нет нужды просить нас об этом; нет нужды указывать нам. Ни заставлять нас, ни даже призывать. Это наше побуждение, это наше внутреннее побуждение; это сама наша любовь; это само причастие.
