— Когда я говорю, чтобы меня не беспокоили, то я имею в виду именно это. Вон!
— Прошу прощения у вашей светлости, — с непоколебимым спокойствием отозвался управляющий. Маркиз поднял голову, и его гнев слегка утих.
— А, это вы, Уилтон! В чем дело?
— Я пришел сообщить вашей светлости, что мистер Монксли желает вас видеть.
— Напиши ему, что я уехал в деревню и никого не принимаю.
— Милорд, мистер Монксли уже здесь.
Ротерхэм швырнул бумагу на стол:
— Ах, черт побери! И что теперь делать?
Мистер Уилтон ничего не ответил и продолжал безмятежно ждать.
— Видимо, придется с ним встретиться! — раздраженно бросил Ротерхэм. — Скажите, пусть войдет! И предупредите, чтобы он не оставался здесь больше, чем на одну ночь.
Управляющий поклонился и двинулся к двери.
— Подождите! — воскликнул Ротерхэм, пораженный внезапной мыслью. — А какого дьявола вы стали объявлять визитеров, Уилтон? Я держу в доме дворецкого с четырьмя лакеями и не понимаю, почему вы должны выполнять их обязанности. Где Пислейк?
— Он здесь, милорд, — спокойно ответил Уилтон.
— А тогда почему он не сообщил мне о прибытии мистера Монксли?
Но мистер Уилтон не испугался грозной интонации в голосе хозяина и не ответил на вопрос. Он просто пристально посмотрел на маркиза.
Ротерхэм криво усмехнулся:
— Трусливый идиот! Нет, я имею в виду не вас, и вы знаете это. Уилтон, у меня хандра!
— Да, милорд. Заметно, что вы немного не в духе.
Ротерхэм расхохотался:
— Почему вы не скажете прямо, что я рычу, как медведь? Ладно, теперь уходите. Вы, по крайней мере, хоть не трясетесь как осиновый лист, когда я просто гляжу на вас!
— О нет, милорд. Я знаю вас уже очень долго и вполне привык к вашим приступам раздражительности, — успокоил его управляющий.
Во взгляде Ротерхэма промелькнуло одобрение.
— Уилтон, вы никогда не выходите из себя?
— В моем положении, милорд, нужно уметь обуздывать свое дурное настроение.
Ротерхэм вскинул руку:
— Замолчите! Как вы смеете, черт побери!
Уилтон лишь улыбнулся в ответ:
— Так я приведу к вам мистера Монксли, милорд?
— Нет! Ни в коем случае! Пусть это сделает Пислейк. Можете передать ему, если хотите, что я не откушу ему нос.
— Слушаюсь, ваша светлость! — сказал старый управляющий и вышел из библиотеки.
Несколькими минутами позже дворецкий распахнул дверь и объявил имя визитера. Старший из воспитанников Ротерхэма решительным шагом вошел комнату.
Это был стройный молодой джентльмен, одетый по последней моде: в обтягивающие панталоны ярко-желтого цвета и рубашку с накрахмаленным воротничком, стоящим так высоко, что он закрывал скулы. Было видно, что юношу сейчас раздирают противоречивые чувства. В глазах сверкал гнев, а щеки от страха побледнели. Он дошел до середины комнаты, сглотнул слюну, глубоко вздохну и выпалил:
— Кузен Ротерхэм, я должен поговорить с вами!
— Где ты, черт возьми, взял этот отвратительный жилет? — спросил маркиз.
Глава 17
Так как мистер Монксли, сидевший до этого в Зеленой гостиной, был занят тем, что мысленно сочинял и репетировал свою вступительную речь этот совершенно неожиданный вопрос сбил его с толку. Он заморгал и забормотал, заикаясь:
— Он не от-отвратительный. Он очень м-модный.
— Чтобы я его больше не видел! Что тебе нужно?
Задетый за живое, мистер Монксли не знал, что сказать. С одной стороны, юноше очень хотелось защитить собственный вкус в области жилетов, с другой — ему был предоставлен шанс произнести свою вступительную речь. Он выбрал второе, еще раз глубоко вздохнул и начал на высокой ноте и излишне торопливо:
— Кузен Ротерхэм! Вы можете не находить приятным мой визит, вам может не понравиться то, что я должен сказать, вы можете не захотеть отвечать мне. Но тем не менее вы не можете меня прогнать. Мне необходимо…
— А тебя никто не гонит.
— Мне необходимо побеседовать с вами!
— Ты уже беседуешь со мной и наговорил довольно много. Сколько тебе нужно?
Задыхаясь от негодования, мистер Монксли сказал:
— Я приехал не за деньгами! Мне не нужны никакие деньги!
— Боже мой! Неужели у тебя нет долгов?
— Нет! Во всяком случае, больших, — поправился юноша. — И если бы я не должен был ехать сюда, в Клейкросс, денег у меня в кошельке было бы достаточно. Естественно, я не ожидал таких расходов. Невозможно жить экономно, если ты вынужден ехать через всю страну, но это не моя вина. Сначала я нанял лошадь до Олдерсгейта, потом купил билет на почтовый дилижанс, затем надо было дать чаевые охране и, конечно, кучеру. Наконец, нанял фаэтон, который довез меня сюда из Глостершира. А в результате я вынужден просить у вас дать мне деньги вперед из моего содержания на следующий квартал, если вы, разумеется, не захотите мне их ссудить. Вы, наверное, думаете, что мне следовало бы путешествовать в почтовой карете, но…
— Я так сказал?
— Нет, но…
— Тогда подожди, пока я сам скажу тебе это.
— Кузен Ротерхэм! — снова начал мистер Монксли.
— Мы не на общественном собрании. Не провозглашай «кузен Ротерхэм» всякий раз, когда открываешь рот. Скажи все, что хочешь, как нормальный человек, и садись.
Мистер Монксли побагровел, но послушно уселся, нервно кусая губу. Он гневным взглядом уставился на своего опекуна, развалившегося в кресле и поглядывавшего на него с легкой усмешкой. Юный Монксли приехал в Клейкросс с решительным намерением обличить проступки Ротерхэма, и, встреть его маркиз на пороге, он изложил бы свое дело с достоинством, красноречиво и убедительно. Но сначала его заставили ждать почти двадцать минут, потом он был вынужден забыть о своем ораторском красноречии и признать, что денежная ссуда оказалась бы весьма кстати, а если говорить по правде, то просто позарез необходима. А теперь его призывали к порядку, будто он какой-то школьник! Все это остудило пыл мистера Монксли, но когда он смотрел на Ротерхэма, ему вспомнились все обиды, которые он терпел от него, все болезненные уколы, которые маркиз нанес по его самолюбию, и чувство обиды придало ему новые силы.
— Все накладывается одно на другое! — внезапно воскликнул он, стиснув руки между колен.
— Что же именно?
— Вы сами прекрасно знаете. Возможно, вы думаете, что я не осмелюсь сказать вам это, но…
— Если я что-то и думал, то теперь признаюсь, что ошибался, — усмехнулся Ротерхэм. — И в чем ты, черт возьми, меня обвиняешь? — Маркиз почувствовал, что его воспитанник очень взволнован, и поэтому спросил того с повелительной интонацией, хотя и не очень сурово: — Ну же, Джерард! Соберись с мыслями! Что, по-твоему, я натворил?
