Ротерхэм снова откинулся в кресле, насмешливо улыбаясь:
— Правда? И что же ты собираешься предпринять?
— Я переговорю с Эмили.
— Нет.
— Ничто, слышите, ничто меня не остановит! Я знаю, как все это было обстряпано. Меня там не было, а она — такая мягкая, робкая, одинокая — голубка, беспомощно трепыхающаяся в когтях у ястреба (то есть у леди Лейлхэм, будь она проклята) и у волка! Она… — Джерард остановился, услыхав смех Ротерхэма.
— Не думаю, чтобы голубка смогла бы долго трепыхаться в подобной ситуации.
Монксли, побелев от ярости, стукнул кулаком по столу, разделявшему их:
— Ах, какая великолепная шутка! Как забавно вести к алтарю девушку, чье сердце, как вы знаете, отдано другому! Однако вы не сделаете этого!
— Может, и не сделаю. Ты кричишь, чтобы я поверил, будто ее сердце отдано тебе?
— Вы можете сколько угодно насмехаться надо мной, но это правда. С того самого момента, как я впервые увидел Эмили на балу в прошлое Рождество, мы полюбили друг друга.
— Вполне возможно. Она — красивая девушка, а ты был первым молодым человеком, попавшимся ей на глаза. У вас был приятный флирт. Что ж, ничего не имею против.
— Это не было флиртом! Когда Эмили приехала в Лондон, до того, как вы устремили на нее свой хищный взор, наша взаимная привязанность окрепла. И если бы не нелепые амбиции ее матушки, которая не пожелала бы выслушать мое предложение, то сейчас была бы объявлена не ваша, а моя помолвка с Эмили!
— Да выбрось ты, наконец, из головы эту ахинею. Я не позволил бы тебе обручиться ни с мисс Лейлхэм, ни с какой другой девушкой.
— Охотно верю. Однако я не признаю за вами права вмешиваться в мои личные дела.
— Чего ты там не признаешь, не имеет абсолютно никакого значения. Но пока ты не стал совершеннолетним, у меня есть права по отношению к тебе, о которых ты, по-видимому, имеешь весьма смутное представление. Многими из них я не пользовался, однако сейчас снова говорю, что не позволю тебе ни связывать себя помолвкой, ни смущать мою будущую жену, навязывая ей себя.
— Навязывая себя? Ха! Так вы, кузен, воображаете, что она будет смущена?
— Ну, если ты разыграешь перед мисс Лейлхэм сцену, подобную этой, подозреваю, что у нее начнется лихорадка. А она ведь едва только начала оправляться от тяжелого приступа гриппа.
— Правда? — саркастически спросил Джерард. — А может, это был приступ, вызванный маркизом Ротерхэмом? Я знаю, что Эмили прятали от меня, — я узнал это в Черрифилд-Плейс в тот самый день. Я и не ожидал, что леди Лейлхэм сообщит мне, где сейчас находится ее дочь. Она бы позаботилась, чтобы я и близко не подошел к Эмили. Теперь, похоже, уже вы слишком напуганы, чтобы сообщить мне место ее проживания, — это говорит о многом, кузен Ротерхэм!
— Да нет, я не против того, чтобы ты знал, где она живет. Мисс Лейлхэм гостит у своей бабушки в Бате.
— В Бате? — Лицо Монксли просияло.
— Да, в Бате. Но ты, мой дорогой Джерард, туда не поедешь. Когда ты покинешь мой дом, то вернешься прямиком в Лондон или Скарборо. Как хочешь, мне все равно.
— Нет, туда я не поеду! — возразил юноша. — И не в вашей власти принуждать меня! Вы сообщили, где я смогу найти Эмили, и я отыщу ее. Она сама должна сказать, что ее чувства ко мне изменились, что она рада своей помолвке. Только тогда я во все поверю! Говорю это вам, потому что мне противно вас обманывать. Вы никогда не сможете сказать, что я отправился к мисс Лейлхэм, не уведомив вас о своих намерениях.
— Я никогда не скажу, что ты вообще туда поехал! — закричал Ротерхэм, резко отодвинув кресло и вскочив из-за стола. — И объясню тебе, петушок, почему. Потому что ты боишься! Пока я терплю тебя, ты еле слышно кукарекаешь, демонстрируя свое неповиновение. Однако, когда мое терпение лопнет, ты мгновенно притихнешь! Потому что, при всей своей браваде, ты так меня боишься, что одного моего взгляда достаточно, чтобы заставить тебя съежиться от страха! — Ротерхэм захохотал. — Он, видите ли, не подчинится моим приказам. Хотел бы я на это посмотреть! Да у тебя духу не хватит, чтобы не трясти поджилками, когда я распекаю тебя! Знаю точно, что ты сделаешь сейчас. Ты будешь бахвалиться своей храбростью, разыграешь несчастного любовника, чтобы вызвать сочувствие доверчивых глупцов, поплачешься своей мамочке по поводу моего деспотизма и оправдаешь собственную трусость тем, что боялся, как бы я не стал мстить твоим братьям, поэтому якобы и не смог противостоять моему диктату. А вот о том, что ты просто испугался моего кнута, ты бы умолчал! Хотя истинная причина именно в этом!..
Ротерхэм сделал паузу, внимательно разглядывая своего воспитанника. Джерард — весь белый, как нелепый воротничок его рубашки, — дрожал и прерывисто дышал, но не отводил горящих глаз от лица своего опекуна. И, храбро выдержав ответный пронизывающий и высокомерный взгляд серо-стальных глаз маркиза, он прошептал, стиснув кулаки:
— Я с радостью убил бы вас!
— Не сомневаюсь. Ты бы и ударил меня, однако не сделаешь этого. И больше не станешь разыгрывать передо мной своих патетических сцен… Можешь остаться здесь на ночь, но завтра же вернешься туда, откуда приехал.
— Я не останусь под вашей крышей ни на минуту, даже если бы вы меня озолотили!
— Джерард, я сказал: хватит с меня твоей патетики.
— Я уезжаю из Клейкросса. Сейчас же! — воскликнул Монксли и бросился к двери.
— Не торопись. Ты кое-что забыл!
Юноша остановился и оглянулся.
— Ты сказал, что твои карманы пусты, и это меня не удивляет, после того как ты проехал на почтовых через всю страну. Сколько тебе нужно денег?
Джерард замер в нерешительности. Отвергнуть это предложение было бы прекрасным жестом, причем именно тем, о котором он мечтал. С другой стороны, ему нужно было оплачивать дорожные расходы и жить целый месяц, прежде чем поступит содержание за следующий квартал. Его мелодраматический талант был унижен тем, что, по его убеждению, было реакцией чрезвычайно злобной натуры, и юноша произнес тоном, в котором начисто отсутствовала благодарность:
— Был бы обязан вам, если бы вы ссудили мне пятьдесят фунтов, кузен.
— Неужели был бы обязан? И сколько я должен дать тебе вперед на следующий квартал?
— Будьте уверены, я не попрошу у вас авансом ни пенни! — высокопарно заявил Монксли.
— Боишься попросить, не так ли? — Говоря это, Ротерхэм открыл старинный шкаф в дальнем конце комнаты и достал оттуда металлический ящичек. — И вместо этого попросишь у матери. Но так как ты сейчас оказался на мели исключительно по моей вине, я дам тебе твои пятьдесят фунтов. В следующий раз, когда захочешь выругать меня, напиши письмо.
— Если вы отказываетесь выдать мне вперед мои собственные деньги, я возьму ваши деньги только взаймы, — объявил Джерард, — и выплачу их сразу же, как только стану совершеннолетним.
