тупо смотрѣлъ куда-то вдаль.
— Видите, раби Зельманъ! Вотъ гдѣ причина вашихъ непомѣрныхъ усышекъ по подвалу, строго замѣтилъ откупщикъ. — У васъ растаскиваютъ мое добро. И кто же? Ваше собственное семейство.
Этотъ упрекъ подѣйствовалъ на отца какъ электрическая баттарея. Онъ подпрыгнулъ на мѣстѣ и бросился ко мнѣ съ поднятыми руками…
Мнѣ смутно помнится, что я даже не испугался угрожащаго жеста отца: мнѣ казалось, что вся эта сцена не касается меня. Я отупѣлъ или помѣшался. Я дико озирался и безсмысленно шепталъ, перебирая какъ-то странно пальцами:
— Хайклъ… Цирка… Хаська… Водка…
Что было со мною послѣ этого, ничего не помню.
XIII. Два брака
Страхъ и позоръ произвели такое сотрясеніе во всемъ моемъ существѣ, что непосредственно за этимъ событіемъ, я впалъ въ нервную горячку, продолжавшуюся около двухъ недѣль и серьёзно угрожавшую моей жизни. То была вторая, и, слава Богу, послѣдняя тяжкая моя болѣзнь. Отецъ и мать провели много безсонныхъ ночей у моей постели. Мой бѣдный отецъ страдалъ больше моего: онъ видѣлъ своего любимаго сына, будущую предполагаемую откупную звѣзду, на краю могилы и считалъ себя до нѣкоторой степени виновникомъ моего опаснаго положенія…
Повѣрятъ ли мои читатели, что послѣ такихъ явныхъ уликъ воровства, я былъ нетолько оправданъ, но и возведенъ еще на степень мученика клеветы и роковой случайности? Когда я очнулся отъ горячешнаго бреда, я самъ не повѣрилъ тому, что услышалъ. Мать заботливо укутывала меня и приговаривала:
— Бѣдное, дорогое дитя мое! Чуть было не убили тебя эти изверги! Очернили, оклеветали ребенка ни за что, ни про что. Нашли вора! Хорошъ воръ! Онъ у меня тихенькій какъ голубь; ѣсть не попроситъ пока ему не дашь. Онъ воръ! Хорошъ воръ! А вотъ, кассиръ-то нашъ, небось, не воръ! Тридцать рублей въ мѣсяцъ жалованья получаетъ, цѣлую кучу поросятъ имѣетъ, а женушка въ шолковыхъ капотахъ разгуливаетъ. Нѣтъ, онъ не воръ, а вотъ ребенокъ — такъ онъ откупное добро растаскиваетъ. Хорошъ и отецъ, нечего сказать; сразу повѣрилъ и накинулся на бѣдняжку. Колпакъ этакой!
Мнѣ показалось, что я брежу. Но я не бредилъ, а на самомъ дѣлѣ слышалъ слова моей доброй матери. Я потомъ узналъ всѣ подробности событія, совершившагося непосредственно за оннсанной мною сценой.
Въ тотъ моментъ, когда отецъ подскочилъ во мнѣ съ поднятыми руками, раздался рѣзкій голосъ:
— Сруль, эй Сруль, гдѣ моя водка? Куда ты ее дѣвалъ?
Отецъ остановился, обернулся и съ удивленіемъ посмотрѣлъ въ ту сторону, откуда раздался голосъ. Не менѣе отца были удивлены и прочіе члены моего грознаго судилища.
Подбѣжалъ, запыхавшись, облитый потомъ, какой-то неряшливый, уродливый, незнакомый еврей. Не обращая ни на кого вниманія, онъ грубо схватилъ меня за рукавъ.
— Ты куда дѣвалъ мой штофъ? Отвѣчай скорѣе… тамъ ждутъ…
Я стоялъ какъ истуканъ.
— Смотрите, смотрите! обратился онъ внезапно къ толпѣ, окружившей его. — Мальчикъ шатается на ногахъ… Онъ падаетъ… Онъ пьянъ… Онъ выпилъ мою водку!..
Я на самомъ дѣлѣ падалъ съ ногъ. Меня подхватили и увезли домой на откупныхъ дрожкахъ.
Пока возились со мною, незнакомецъ не переставалъ мотать своей уродливой головой и приговаривать:
— Гм… Никогда не повѣрилъ бы, что онъ способенъ на такую штуку! Выпить цѣлый штофъ, шутка-ли!
— О какой водкѣ вы тамъ толкуете? спросилъ его самъ откупщикъ.
— Я встрѣтилъ этого мальчика на улицѣ и попросилъ снесть къ нашимъ штофъ водки; но онъ его туда не отнесъ, а выпилъ.
— Вы гдѣ взяли ту водку, о которой хлопочете? спросилъ откупщикъ недовѣрчиво.
— Я купилъ ее въ Разгуляевскомъ кабакѣ.
— Эй! повелѣлъ откупщикъ одному изъ откупныхъ служителей: — потребовать сюда сейчасъ цѣловальника Разгуляевскаго питейнаго заведенія! А сами вы кто такой? продолжалъ онъ допрашивать незнакомца.
— Музыкантъ здѣшняго оркестра.
— Съ какой стати вы поручили моему сыну нести вашу водку? спросилъ его отецъ сурово.
— Я съ нимъ давно уже знакомъ. Я ему оказывалъ много услугъ, а потому имѣлъ право потребовать и отъ него взаимной услуги. А вы — его отецъ?
— На чемъ основано это странное знакомство, и какого рода услуги могли вы оказать моему сыну? удивился отецъ.
— Вы — отецъ Сруля? повторилъ свой вопросъ незнакомецъ.
— Да, я — отецъ его.
— Ну, поздравляю. У васъ не сынъ, а — сокровище. Я подобнаго понятливаго мальчика въ жизни своей не встрѣчалъ. Представьте вы себѣ, господа! Этотъ мальчикъ какъ-то случайно познакомился со мною въ синагогѣ и выразилъ желаніе учиться на скрипкѣ. я познакомилъ его съ главой нашего оркестра, раби Левикомъ, и въ какіе нибудь полгода этотъ мальчуганъ, упражняясь всего раза три въ недѣлю, успѣлъ столько, сколько не успѣетъ какой нибудь богатый чурбанъ въ пять лѣтъ, платя по дукату за урокъ. Но куда же онъ дѣвалъ мою водку? Вотъ что странно.
Между тѣмъ, явился и ожидаемый цѣловальникъ.
— Ты знаешь этого еврея? обратился къ нему откупной владыка, указывая на уродливаго незнакомца.
— По имени не знаю, а по лицу знаю; онъ часто забираетъ у меня водку.
— Когда онъ у тебя въ послѣдній разъ покупалъ ее?
— За часъ назадъ онъ купилъ штофъ. А вотъ и мой штофъ! добавилъ онъ, указывая на разбитую посуду, лежавшую тутъ же невдалекѣ:— я узнаю его.
— Хорошо. Ступай.
— Извините, раби Зельманъ, что мы напрасно обидѣли и васъ и вашего сына. Всему виною непомѣрныя ваши усышки по подвалу, задобрилъ откупщикъ моего отца. Обратившись къ своему сыну, онъ, съ гнѣвомъ, вознаградилъ его усердіе словомъ «дуракъ», и направился въ покои.
Оказалось, что въ то время, когда кабачный принцъ и его лакея накрыли меня, Хайклъ шелъ туда же, куда стремился и я. Увидѣвъ несчастіе, меня постигшее, онъ тотчасъ смекнулъ, въ чемъ дѣло. Не теряя времени, подбѣжалъ онъ къ коротко знакомому сидѣльцу Разгуляевскаго кабака и подкупилъ его въ свидѣтеия. Затѣмъ, побѣжалъ вслѣдъ за мною и поспѣлъ какъ разъ во время въ великому спасенію моихъ щокъ и моей чести.
По строгому кодексу кабачнаго царства, отецъ мой долженъ былъ лишиться мѣста за нерадѣніе къ откупнымъ интересамъ, и избавился отъ этого наказанія, благодаря исключительно вмѣшательству Хайкеля. Понятно, что отецъ почувствовалъ къ своему спасителю глубокую признательность. Хайклъ былъ приглашенъ моимъ отцомъ въ нашъ домъ, и съ свойственною ему ловкостью пріобрѣлъ довѣріе моей строгой т гордой матери. Онъ какъ брать ухаживалъ за мною во время моей болѣзни и этимъ окончательно пріобрѣлъ ея дружбу. Съ отцомъ же онъ сошелся удивляя его талмудейскою, каббалистическою и научною начитанностью. Этотъ оригинальной человѣкъ обладалъ особенной хамелеоновской способностью приспособлять себя ко всякому нравственному цвѣту: онъ могъ серьёзничать какъ Конфуцій, дурачиться какъ любой арлекинъ и
