сказать.
- Продолжай.
- Шон моя родственная душа.
- Родственная душа.
Он смеется надо мной. Смеется над Богом.
- Эти вещи священны.
- Для кого? Твой бог может и любит родственные души, а вот люди не очень. Такая пара
легко уязвима, особенно, если они настолько глупы, что позволяют миру видеть, как они
счастливы. А во время войны они рискуют еще больше. При таких обстоятельствах у пары
есть два пути: отправиться вглубь страны и спрятаться от человечества как можно дальше,
надеясь, что никакой хрен не обнаружит их. Потому что в противном случае мир просто
разлучит их.
Он ошибается. Он ничего не знает о родственных душах. Но я не могу не спросить:
- А другой?
- Погрязнуть в зловонии, грязи и гниении истерзанного войной существования...
- То есть вести себя как обычные преступники. Ты предпочел бы нам безжалостных
животных? Почему?
- Да открой глаза, Катарина. Увидь то, что есть на самом деле. Сбрось свои розовые очки
и признай, что ты плаваешь в дерьме. Пока ты, наконец, не увидишь несущиеся прямо на
тебя экскременты, ты не сможешь избежать столкновения. Вы должны встречать каждое
испытание вместе. Потому что мир разрушит вашу пару.
- Низкий, циничный манипулятор.
- Виновен по всем пунктам.
- Жизнь не такая, какой ты ее видишь. Ты ничего не знаешь о любви.
- Я близко знаком с превратностями судьбы во время войны. Это были мои худшие и
лучшие века.
- Это не любовь.
- Я о ней и не говорил, - блеснув улыбкой, он обнажил зубы. - Я предпочитаю войну.
Цвета становятся более яркими, еда и напитки все более редкими, и оттого слаще. Люди
гораздо интереснее. Более живые.
- И более мертвые, - резко бросаю я. - Мы потеряли почти половину мира, а ты находишь
это интересным? Свинья. Варвар и садист.
Я разворачиваюсь. С меня хватит. Если это его цена, то я свободна. Больше я ничего ему
не должна. Он уже все получил.
И направляюсь к двери.
- Ты должна рассказать ему, Катарина. Если у тебя еще есть хоть какая-то надежда.
Я замерла. Он не мог знать. Никак не мог знать.
- Рассказать кому и что?
- Шону. О Круусе. Ты должна рассказать ему.
Я развернулась, взметнув руки к горлу.
- Во имя Господа, о чем ты говоришь?
Я взглянула в его глаза и поняла: каким-то непостижимым образом он знает о моем
самом постыдном секрете. Они таинственно улыбались, и в них светилось удивительное
смирение. Словно он так долго наблюдал за глупыми человеческими выходками, что они
должны были начать... не то, чтобы причинять боль, скорее беспокоить его. Как будто ему
наскучило наблюдать за крысами в лабиринте, которые постоянно врезаются в одни и те же
стены. Я использовала свой дар эмпатии со всей силой, на какую была способна, и все равно
не чувствовала его в этой комнате. Там, где он стоит, на самом деле никого нет.
- Если ты не скажешь Шону, что Круус трахает тебя во сне, это разрушит вашу с ним
связь с большей вероятностью, чем работа в моем клубе. Это, - он указал на Шона,
обслуживающего красивую, почти обнаженную Светлую, - похоже на ухаб на дороге,
проверка искушением на верность. Если твой Шон любит тебя, он с легкостью пройдет это
испытание. А Круус - испытание для твоей гребаной души.
Мне нечего возразить ему. Он все знает. Откуда-то знает. Возможно, он может читать
мысли, как я читаю эмоции. Ужасное предположение.
- Почему я не чувствую тебя?
- Может, дело не во мне. Может, в тебе.
- Нет, - в этом я уверена. - С тобой что-то не так.
И снова мелькает эта его улыбка.
- Или же, наоборот, так.
Возможно, я сделаю выбор в пользу трусости. Возможно, поступлю достойно. Я не знаю.
В моей голове полная неразбериха. Избегая Tuxedo Club, я надеваю капюшон. Уйдя сейчас, я
не столкнусь с Шоном. Если он расскажет мне, мы обсудим это. Если же нет, то и обсуждать
нечего. Я убеждала себя, что просто уважаю его личное пространство, оберегаю его
достоинство. Ближайшие ночи он проведет здесь, а не в моей постели.
Цена спасения моего аббатства - кусочек моего сердца и львиная доля моей души. Это
Риодан посчитал достойной платой.
Мой Шон каждую ночь будет сталкиваться лицом к лицу с искушением в Честере, а я - в
аббатстве, в своей постели.
Это не тот мир, который я когда-либо хотела бы знать.
Переводчики: Kvitka_88, knyaginyaolga92, azlesha
Глава 29
В белой комнате
Однажды, когда мы с Мак сражались спиной к спине, у нее случилось что-то вроде
нервного срыва: она плакала и кричала, кромсая Темных. Кричала, что отправит их всех в
Ад, потому что они отняли у нее самое дорогое. Она думала, что знала свою сестру, знала все
о ней. Думала, что они любили и понимали друг друга. А потом оказалось, что у Алины был
парень, о котором она никогда не упоминала, и целая жизнь, о которой Мак даже не
догадывалась. Оказалось, что не только любовь Алины к Мак, а вообще вся ее жизнь до того
дня была одним огромным жирным куском лжи. Родители на самом деле были приемными,
сестра, вероятно, была не родной... Все были не теми, кем казались, даже она сама.
В тайнике Ровены среди хроник ее ужасного и темного правления я нашла дневник
сестры Мак. У меня есть больше четырех сотен надежно спрятанных журналов, украшенных
эмблемой Грандмистрисс на темно-зеленой коже козленка. На момент смерти ей было
восемьдесят восемь, хотя выглядела она не старше шестидесяти. Она держала в склепе под
аббатством фейри, которого глодала десятилетиями. Я убила его, когда нашла.
Обнаружив дневник Алины, я вырвала из него страницы и тайком отправила их Мак,
надеясь заполнить возникшую без сестры пустоту и показать, как много она для нее значила.
- Какого хрена мы здесь забыли? - раздраженно спрашиваю я. Я бы не вспомнила о Мак,
если бы мы здесь не оказались. Кристиан перемещал меня по городу, помогая расклеить
выпуски Дэни Дейли на фонарные столбы. Я позволила ему коснуться моего мизинца для
этого. Но он так и норовит стиснуть меня в объятьях. Сейчас он переместил нас через улицу
от Книг и Сувениров Бэрронса.
Кажется, меня сейчас стошнит.
Я не была здесь с той самой ночи, как Мак узнала обо мне правду. С той ночи, как она
испекла для меня торт, накрасила мне ногти и спасла от Серой Женщины только затем,
чтобы через несколько минут самой возжелать моей смерти.
В центре разрушенного города магазин Книги и Суверины Бэрронса стоит нетронутым.
Я мысленно помолилась о том, чтобы так было всегда. Есть что-то в этом месте. Словно само
его существование дает миру надежду. Не могу объяснить это, но все, кто когда-либо был
здесь - и люди, и ши-видящие - чувствуют то же самое. Есть что-то необычное, что-то
исключительное на этом острове, в этом городе, на этой улице, точно в этом месте. Словно
давным-давно здесь едва не случилось нечто ужасное, и кто-то построил здесь КСБ, чтобы
этого снова не повторилось. До тех пор, пока стоят стены, и в этом месте кто-то обитает, с
нами все будет в порядке. Я хихикаю, представив КСБ на этом самом месте в
доисторические времена. Не так уж и невероятно.
Вымощенная булыжником улица пуста. Возле магазина Бэрронса нет ни намека на
беспорядки. Ни оболочек, оставшихся после пиршества Теней. Ни мусора. В клумбах вдоль
улицы крохотные росточки храбро сражаются с необычным холодом. Вход в высокое
кирпичное здание утопает в темной вишне и отполированной до блеска меди. Это место
принадлежит Старому Свету. Такое же выдержанное, как и его владелец, с колоннами и
кованными решетками, с внушительной тяжелой дверью с замысловатыми створками и
окошком, через которое я пробиралась внутрь. Иногда я входила и выходила снова и снова,
просто чтобы услышать, как звенит колокольчик на двери. Звон был действительно
потрясающим, особенно при стоп-кадре, и заставлял меня заливисто смеяться.
Расписанная вручную вывеска, подвешенная перпендикулярно тротуару на искусно
сделанной рейке, прикрепленной болтами над дверью, раскачивается от легкого ветерка.
Желтый с зеленоватым оттенком свет льется из-за витрин магазина.
Все, что я могу сделать, чтобы не постучать в эту дверь, спросить:
- Чувак, в чем дело?
Я больше никогда не постучу в эту дверь.
- Вытащи нас отсюда, - раздраженно бросаю я.
- Не могу. Нам нужно тут быть. И что, к чертям собачьим, здесь происходит?
Я смотрю на него. А он смотрит на крышу КСБ, откуда десятки огромных прожекторов
освещают улицу. Мне приходится сделать пару шагов назад, чтобы рассмотреть сквозь эту
иллюминацию то, что видит он, потому что я намного ниже ростом. У меня отвисает
