Мысли не давали графу уснуть полночи, но утром она встал, как всегда, рано. Позавтракал и пригласил к себе управителя. Это было делом привычным, и никого не удивило. Но на самом деле разговор пошёл вовсе не о подготовке сева и не о проблемах разведения коней.
— Как ты думаешь, Дрейхон, что может крыться за всеми этими событиями, которые случились в замке за последние полгода? Ты ведь не считаешь это случайными совпадениями? — напрямик спросил граф, встретив старого управителя.
— Я бы, может быть, ещё сомневался, Ваша Светлость, но моя жена считает, что всё это неспроста. А ей я привык доверять, она женщина наблюдательная и умная.
— Согласен с тобой, — кивнул головой граф. — И что же говорит Глинит?
— Она думает, что всё это началось не полгода назад, а гораздо раньше. И считает, что мы должны просить помощи у властей.
— Вот как! Она действительно умна, твоя Глинит. Но у кого можно получить помощь? У короля? Нет. У самовластного герцога Эрхангера? Тоже нет.
И что же делать?
— Я думаю, что вам следует обратиться с петицией к епископу Соломону в Констанц. Он разумный человек, и только он сможет нам помочь, мне кажется.
Граф нахмурился, покрутил головой, а потом улыбнулся.
— А ты, кажется, прав, Дрейхон. Так и сделаем. Другого пути у нас всё равно нет.
В тот же день было составлено письмо и отправлен срочный гонец к епископу. А в замке начались ремонтные работы, вследствие чего молодая графиня перебралась временно в западное крыло. И теперь постоянно держала в своей комнате Зельду, от чего девушка преисполнилась гордости и перестала труситься как мышь от каждого слова.
Хозяин замка ждал ответа от епископа. Об этом знали только его дочь и старый управитель. Хотя, конечно, Глинит тоже была в курсе дела, за всю жизнь между ними с мужем не было ни единой тайны. И ей старый Дрейхон верил, как себе.
3
Ответ от епископа пришёл довольно быстро, и привёз его невзрачного вида монах средних лет, прибывший в сопровождении графского гонца. Управитель незамедлительно провёл монаха к графу и плотно прикрыл за собой дверь, сам встав на страже, — разговор хозяина с приезжим не должен стать достоянием посторонних ушей.
Граф недоверчиво взглянул на стоящего перед ним невысокого щуплого человека в монашеском одеянии — и чем, интересно, этот недомерок может помочь ему в таком сложном, таком запутанном деле?
— Я брат Бенед, — представился гость, — и прибыл по повелению Его Светлости епископа Соломона, чтобы разобраться в той каше, которую заварил кто-то недобрый в вашем владении.
Он кашлянул и протянул хозяину замка скрученный в трубочку пергамент:
— Вот письмо, которое Его Светлость велел передать вам.
Граф принял из рук гостя послание епископа, вскрыл печать и принялся за чтение. И чем дальше он читал, тем легче становилось у него на сердце. Епископ писал, что посылает ему для неофициальной помощи (так будет лучше всего!) своего самого надёжного, проверенного во многих делах помощника, который наделён даром расследования странных и необъяснимых событий и никогда ещё не подводил его. «Брат Бенед имеет удивительную, феноменальную память, — писал епископ, — поэтому ему нет надобности вести какие бы то ни было записи, а это бывает исключительно полезным при некоторых делах щекотливого свойства. Боюсь, что и ваше дело, граф, окажется такого же порядка. А скандалы в герцогстве нам сейчас нельзя допускать ни при каких обстоятельствах». В конце епископ сделал приписку с просьбой сжечь это письмо сразу же по прочтении.
Закончив ознакомление с документом, хозяин незамедлительно исполнил просьбу епископа, бросив пергамент в жарко пылавший огонь, и совсем другими глазами посмотрел на своего гостя. Теперь в его взгляде проступило уважение. Граф приветливо обратился к нему:
— Я рад вашему приезду, брат Бенед, и велю поселить вас в самых удобных покоях. Отдохнёте немного и завтра приметесь за дело.
В проницательных, тёмных, как грозовое небо, глазах монаха проскользнуло насмешливое понимание, и граф даже несколько смутился, что его мысли стали доступны постороннему человеку.
— Благодарю вас, Ваша Светлость, но мне было бы удобнее в какой-нибудь комнате на отшибе, чтобы я мог приходить и уходить, пусть и через окно, когда в этом возникнет надобность. И расследование я начну прямо сейчас, с вашего позволения.
Граф улыбнулся и позвал управителя. Всё сделали так, как просил неожиданный гость. Потом он обошёл вместе с Дрейхоном весь замок, заглянув, казалось, в каждую щель, а следом и немалую прилегающую территорию, где всё внимательно осмотрел. Задал множество вопросов, получил на них исчерпывающие ответы и только потом удовлетворённо вздохнул.
— Вот теперь можно и отдохнуть, — улыбнулся он, и его суровое лицо внезапно осветилось мягким светом и сразу помолодело.
С утра брат Бенед прежде всего отправился к местному священнику, побеседовал с ним за закрытыми дверями и только после этого принялся за работу. Ему следовало опросить практически всех, кто жил в замке, а на это требовалось много времени. Он устроился в маленькой комнатке за залом, где управитель держал всё необходимое для больших приёмов, которые случались раньше в Альгенгерде — последние годы стало уже не до них.
Первой на беседу пригласили Гильдебранду.
— Я хотел бы услышать из ваших уст, графиня, что так напугало вас, и что вас тревожит в последнее время. Только, прошу вас, вспомните всё, каждую мелочь, какой бы незначительной она ни казалась на первый взгляд.
Девушка взглянула в глаза брата Бенеда, которые смотрели на неё приветливо и внимательно, и слова полились из неё, как вода из открытой бочки. Она так давно хотела выговориться, до самого дна вылить всё, что её волнует, но даже отцу сказала только самое главное. Теперь же, она это чувствовала, можно было говорить обо всём, даже о тех неясных подозрениях, что всё ещё густым туманом клубились в её сознании.
Гильдебранда самым подробным образом описала монаху ту страшную ночь, когда она не могла уснуть от острого чувства опасности, нависшей над ней. Он задавал наводящие вопросы, внимательно выслушивал ответы, и они шли дальше, шаг за шагом, не торопясь, вдумываясь в каждое слово. Дойдя до последовавшего за этим утра, девушка описала свой страх, который впервые испытала в стенах родного замка, и посещение оживающего после зимних холодов сада. Тут она вспомнила и о ранней прогулке Берты в сторону леса, куда никто не ходил уже много лет, и о своих размышлениях на маминой скамье. Она немного замялась, но потом решительно повернулась к своему собеседнику:
— Вы знаете, брат Бенед, когда я сидела на маминой скамье, мне впервые пришла в голову мысль, что её смерть, возможно, не была случайной. Она могла попасть в искусно сплетённую сеть, как я сейчас. Но кем, кем сплетена эта сеть? Кто мог ненавидеть её настолько, чтобы убить? Ведь мама была добрейшим человеком, она никому за всю свою жизнь не причинила зла. И с тех пор в моей голове поселились тревожные мысли, но я не могу их поймать и понять. Они как туман над лесом, клубятся, переливаются, а в руки не даются. И потом эта странная гибель моей служанки Ривы, что всегда оберегала меня. Это случилось в самом начале весны, когда по ночам ещё подмораживало. Она ведь никогда не выходила вечером во двор. Куда и зачем пошла она тогда, навстречу своей смерти? И уж совсем непонятна неожиданная кончина молодой здоровой девушки, этой служанки Хельды. Что она делала в том дальнем коридоре? Её обязанностью было убирать зал и прилежащие к нему комнаты отца и управителя, как и эту, где мы с вами сидим сейчас. И у меня такое чувство, что вокруг меня сгущается тьма и подступает ко мне всё ближе и ближе. И мне страшно от того, что я не могу понять, что происходит и откуда мне ждать беды.
— Ваш отец принял правильное решение, графиня, переселив вас в другие покои, — успокоил девушку монах. — И, я думаю, сейчас в замке всё будет спокойно.
