испачкана бычьей кровью.
Флоренс как раз думала о том, что стоило бы уехать, но куда? В Дивейлу она бы не вернулась даже под угрозой смерти, а больше ей идти было некуда. Разве что в обитель, но…
Но если Флоренс, уставшая от скорби и ненависти, и знала о себе что-то, так это то, что в обитель она тоже не хочет!
Думать о чем-то еще просто не было сил.
Дверь приоткрылась, сестра Тара – та из двух, которая не питала к Флоренс совсем никаких теплых чувств, – зашла в спальню.
– Ваш дядя пришел, миледи, ждет внизу, – сказала она.
Флоренс заставила себя подняться на локтях.
– Лорд Силбер?
– А у вас есть еще один дядя?
Дверь закрылась.
Флоренс могла бы разозлиться, но у нее не было сил, да и что скрывать, ей казалось, что она все это заслужила.
Сестра Лора раздобыла для нее траурное платье – черный креп и простое кружево, удобный крой, пуговицы расположены так, что можно застегнуть и без горничной. Флоренс похудела настолько, что прежние наряды висели на ней, а ведь она всегда была хрупкой!
Шерстяные чулки заставили ноги чесаться. Флоренс одернула юбки, собрала волосы в косу и обернула ей голову.
Все это далось ей с трудом, пришлось сесть и подышать. В зеркале на стене она видела свои скулы – не лицо, а череп! Может быть, она скоро умрет?
Голос сеньоры дель Розель раздался в голове: жизнь – дорогой дар, слишком дорогой, чтобы обрывать ее, когда еще есть шанс выкарабкаться, зацепиться и прорасти. Флоренс не думала, что ее жизнь хоть сколько-то ценна, но в самом голосе Глории дель Розель было что-то… что успокаивало, даже если это лишь воспоминание о голосе.
Она подарила Флоренс брошку, маленький серебряный гранат. Флоренс нашла ее в кармане и приколола к воротнику.
И вышла к дяде.
Тот был не один. Пахло ладаном: отец Сэмюэль тоже пришел. Флоренс замерла у порога гостиной, не зная, что делать. За все те недели, пока она была наедине со своей бедой, дядю Оливера она видела лишь раз, издалека, – он общался с мистером Данлоу. Единственный взгляд, которым он тогда одарил племянницу, был ледяным.
– Здравствуй, дитя! – Отец Сэмюэль заключил ее в объятия.
Это было неприятно – Флоренс мутило от запаха ладана, от чужой близости и от волнения.
– Ты совсем плоха, – с сожалением сказал священник, держа руки у нее на плечах.
Ох, как это было тяжело! Просто невыносимо! И его руки, и ладан, и это ощущение, что отец Сэмюэль навис над нею и сейчас случится что-то дурное.
– Можно я сяду? – взмолилась Флоренс.
– Конечно, дитя, конечно! – Отец Сэмюэль усадил ее в кресло. – Ты, должно быть, устала от горя. Мы пришли, чтобы тебе было легче.
– Флоренс. – Дядя наконец приблизился.
Он казался усталым и бледным. Он смотрел на нее, и лицо его было непроницаемо. Флоренс не знала, что он хотел сказать: что рад ее увидеть? Что она ужасно выглядит? Что он разочарован? Что он пришел ей помочь?
– Я хочу забрать тебя отсюда, – произнес наконец дядя Оливер.
– Что?
Сердце забилось чаще. Флоренс почувствовала надежду: она вдруг снова нужна кому-то, она не осталась совсем одна. Но где дядя был раньше? Где он был, когда от нее отвернулись все, когда она лежала, глядя в белую стену камеры, чистой, предназначенной, видимо, не для простых людей, а для высокородных преступников? Где он был, когда мистер Данлоу раз за разом задавал вопросы, на которые Флоренс очень хотела ответить, но не могла, потому что слезы сразу начинали ее душить?
Дядя замялся. На его лице что-то двигалось, он сжимал и разжимал челюсти, проводил языком по зубам, примериваясь к словам.
– Флоренс, твой дядя хочет предложить тебе защиту, – сказал отец Сэмюэль.
– Да. – Лорд Силбер кивнул. – И помощь. Ты ужасно выглядишь.
Он держался на расстоянии и был словно не уверен в том, что сейчас делает. Словно не до конца для себя все решил.
Хотелось ответить, что чувствует она себя не менее ужасно, но в горле пересохло, а губы не слушались. Флоренс просто не могла разомкнуть их.
Может быть, она ждала чего-то другого. Извинений, к примеру. Или отповеди. Или объятий.
– Так ужасно, что я вижу: отец Сэмюэль прав, и не следовало оставлять тебя одну. Мы заберем тебя в обитель Святой Магдалены прямо сейчас. – Он с шумом вдохнул воздух. – Если ты хочешь, конечно.
– Я не…
– Это нужно, Флоренс. – Отец Сэмюэль взял ее за руку – ладонь его была горячей и влажной. – Я всерьез боюсь, что твой рассудок сейчас хрупок, как у твоей матери. Тебе нужна тишина и забота, а здесь… – он обвел комнату взглядом, – здесь ты ее не получишь. Пойдем с нами. Ты знаешь, сестры обители добры и милосердны. Сколько бы тебе ни понадобилось времени, чтобы вернуться к себе, к той юной цветущей девушке, способной улыбаться, столько времени у тебя будет. Я обещаю, – его пальцы сжались сильнее, – я прослежу за этим.
Флоренс вздрогнула и посмотрела на дядю.
Тот молчал. Губы его были плотно сжаты, а взгляд бегал по комнате.
Флоренс моргнула.
– Вот так просто? – спросила она.
И не без труда отдернула руку. Отец Сэмюэль недовольно покачал головой и отступил на шаг, будто осуждал ее.
– Что «просто»? – не понял дядя Оливер.
В голове зашумело, а в носу защипало, словно она вот-вот чихнет.
– И никаких обвинений в том, что я ужасная дочь своего отца и нанесла дому Силберов несмываемый позор? – Флоренс никогда бы не подумала, что способна произнести такое, но сейчас произнесла.
Дядя непонимающе уставился на нее.
– Дитя, ты несправедлива, – сказал отец Сэмюэль мягко, как маленькому ребенку, который заигрался и поступил с кем-то жестоко. – Мы пришли, чтобы помочь тебе…
Флоренс сцепила руки на коленях и вздохнула. Она много о чем думала и много о чем молчала.
– Несправедливо все то, что происходит, – возразила она наконец. – Я никуда не уйду. Вы не помнили обо мне, дорогой дядя, когда мне нужна была помощь. И сейчас вы пришли не помогать! Не забрать меня домой, не простить, а…
Она замолчала, задыхаясь от гнева и слез.
Отец Сэмюэль подошел к дяде и что-то шепнул ему на ухо. Он смотрел на Флоренс почти испуганно, но ей казалось – может быть, просто казалось! – что в этом взгляде нет ни сочувствия, ни милосердия. Лишь какой-то расчет.
Дядя, которого слова Флоренс заставили растеряться – он, видимо, ждал от нее покорности, как обычно, а не гневной отповеди, – сощурился.
– Значит, слухи ближе к правде, чем я думал, – сказал он холодно. – Она просто сходит с ума.
Флоренс встала и указала ему на дверь.
– Вон, – велела она так твердо, как могла.
– Ты моя племянница…
– Я – вдова лорда Найтингейла, дядя, и уже не твоя племянница, – напомнила она.
И удивилась, откуда вообще это взялось.
– Ты сумасшедшая девчонка! – почти прошипел дядя. – Я докажу это и получу опекунство над тобой, а потом запру в обители, чтобы ты больше никому не навредила!
– Оливер, – попытался остановить его священник. – Не надо так!
Но на Флоренс он посмотрел уже иначе: тяжело и почти зло.
– Это все Голдфинч! – выплюнул дядя. – Отступник и безумец! Он погубил рассудок моей сестры, а их дитя от рождения несло в себе это… разрушение!
Наверное, он мог бы сказать что-то еще, но на пороге появился констебль, которого позвала сестра Лора.
– У вас какие-то проблемы, леди Найтингейл? – спросил он, положив руку на пояс, на котором висело оружие.
Флоренс передернуло от этого обращения – еще одно незнакомое чувство!
– Мой дядя уходит, – холодно сказала она, понимая, что с минуты на минуту расплачется. – Помогите, пожалуйста, ему и отцу Сэмюэлю найти выход из дома.
– Конечно, миледи. – Констебль кивнул. – Лорд Силбер, будьте так добры…
Дядя посмотрел на нее, отдернул руку, за которую держался отец Сэмюэль, и первым вышел из комнаты. Флоренс дождалась, когда за ними обоими закроется дверь, и без сил упала на кушетку.
Она не знала, сколько она так просидела – глядя в одну точку и вытирая слезы, но платок, который был в кармане платья, промок.
Мысли в голове крутились, как листья, поднятые злым ветром; Флоренс перебирала услышанные слова – осколок за осколком восстанавливала, кто и что кому только что сказал в этой комнате и как. Выводы были неутешительные.
Когда сестра Тара снова постучала в дверь – уже в другую дверь, в другой комнате, у Флоренс не нашлось сил сказать: кто бы там ни пришел, может идти туда, откуда явился! Она не хотела видеть никого! Может быть, кроме кузена Бенджи, если в его сердце осталась хоть капля тепла для нее. Ну, или мистера
