Нужно отправиться особоуполномоченным в Крым. Вам будут предоставлены все права, — сняв пенсне, Луначарский пристально посмотрел на комиссара. — Должен вас предупредить — поездка предстоит трудная.
— Понимаю, Анатолий Васильевич.
— И не безопасная.
— Я готов, — сказал музыкант.
— Вот и хорошо.
Луначарский попросил соединить его с Феликсом Эдмундовичем. Они условились, что мандат Кубацкому будет от Наркомпроса и ВЧК.
Анатолий Васильевич ходил по кабинету от стола к окну и диктовал секретарю документ:
— «Органы местной ЧК, а также ревкомы и военные власти, — голос Луначарского, обычно спокойный и мягкий, звучал негромко, но повелительно, — приглашаются оказать всяческое содействие товарищу Кубацкому при исполнении его обязанностей».
Расписавшись на мандате, нарком велел послать его Дзержинскому для второй подписи.
Особоуполномоченный не терял времени. Седьмого декабря он уже был в Харькове. Дорога в Крым заняла много дней. Топливо для паровоза добывали своими силами — рубили деревья. В Мелитополе разбирали на дрова остатки холодильника. Он давным-давно пуст...
———
В январе двадцать первого года в тупике на станции Симферополь стоял классный вагон, который охранял часовой. Время от времени у вагона появлялся молодой человек в вытертой дохе и буденовке, а вместе с ним военные в кожанках, бушлатах. Они грузили какие-то опечатанные, не очень тяжелые сундуки и продолговатые футляры.
Железнодорожники знали, что насчет этого вагона есть распоряжение чуть ли не самого Ленина.
Особоуполномоченный и его сотрудники не позволяли себе ни часу отдыха.
На дороги от Симферополя до Ялты и от Ялты до Севастополя часто выползали из своих нор остатки недобитых банд беляков, врангелевцев, терроризировавшие все вокруг.
«Музыкальная экспедиция», презрев опасности, днем и ночью носилась по Крыму. На Черноморском побережье она разыскала и собрала большие художественные ценности.
В целом мире высоко ценили искусство знаменитых итальянских мастеров XVII—XVIII веков. Великие кремонцы, унесшие с собой тайны своего искусства, вряд ли могли себе представить, какие драматические события разыграются вокруг их скрипок, виол и виолончелей.
Почти вся кремонская плеяда была представлена своими творениями, найденными в крымских дворцах.
На розыски в самом Симферополе особоуполномоченный не возлагал больших надежд. Он спокойно прореагировал на сообщение о том, что в дальней комнате особняка, покинутого хозяевами во время бегства белых, на тихой симферопольской улице, найдена виолончель, очевидно забытая в спешке. Но едва вынув инструмент из футляра, Кубацкий изменился в лице. Уже с первого взгляда он определил, что у него в руках истинный шедевр.
Внимательно рассмотрев инструмент, комиссар нашел метку:
«Никколо Амати, сделано в Кремоне».
Он не мог отказать себе в удовольствии и, присев на первый попавшийся ящик, провел смычком по струнам. Они зазвенели тонко и мягко.
Пожалуй, такое же сильное волнение испытывал комиссар, когда из-под промерзшей земли, которую раскапывали лопатами, показалась крышка старинного сундука. Во время отступления белых из Крыма в деревушке, недалеко от Байдарских ворот, под покровом тайны и крымской ночи были зарыты в землю сундуки с коллекцией старинных олонецких и других северорусских вышивок.
Если бы не помощь тружеников крымских селений, не увенчался бы успехом ни этот, ни все другие розыски культурных богатств.
И вот вагон с художественными сокровищами следует из Симферополя в Москву. И хоть ему дана «зеленая улица», но в разруху и суровую зиму двадцать первого года он тяжело ползет от станции к станции.
Наконец — Александровск. Здесь вагон застрял всерьез и надолго.
Врангелевский фронт давно разгромлен. Но остатки беляков вместе с бандами Махно и Петлюры нападают на железнодорожные составы, станции и полустанки.
Идет день, другой. Метет метелица, вокруг вагона много снега. А на сердце у особоуполномоченного большая тревога... По нескольку раз в день ходит он к коменданту станции. Измученный комендант, которого осаждают со всех сторон, обещает «в первую очередь». А она все не приходит.
Наконец, прослышав, что якобы на станцию прибыл сам Фрунзе, Кубацкий ищет вагон командующего.
На путях стоит штабной вагон. Приехал член Реввоенсовета фронта. К вагону спешат военные, вызванные на срочное совещание. Особоуполномоченный так уверен, что у него дело, не терпящее никаких отлагательств, что сумел убедить часовых и адъютантов. Члену Реввоенсовета доложили.
— Ясно, — сказал он, прочитав мандат, подписанный Луначарским, Дзержинским, и спросил Кубацкого: — Розыск был успешным?
— Весьма.
— Большие художественные ценности?
— Редчайшие вещи. Много инструментов работы итальянских мастеров.
— Неужели Страдивари?
Кубацкий от удивления даже растерялся и не сразу ответил. Трудно было себе представить, что этот поглощенный военными делами, лаконичный, на ходу бросающий короткие военные распоряжения человек не только знает музыку, но и сам играет на скрипке.
— Даже Никколо Амати, — сообщил Кубацкий.
— Так, так, — сказал член Реввоенсовета. — Как же вам помочь? — Секунду подумав, он произнес: — Пожалуй, единственная возможность... — Он достал из кармана френча часы. — Двадцать два часа, — и велел медленно вызвать командира бронепоезда.
Через несколько минут перед ним стоял немолодой усатый человек в папахе со звездой, в овчинном полушубке, подпоясанный ремнем.
— Когда отправляетесь?
— Через полтора часа.
— Нужно прицепить один вагон.
— Товарищ член Реввоенсовета — это же переформировка...
— Нужно прицепить.
— Мне дорога каждая минута.
— Вагон нужно взять.
— Какой вагон? — спросил раздосадованный начальник бронепоезда, втайне полагая, что речь идет о каком-то из штабных вагонов.
— Мой, — резко произнес член РВС, сообразив, о чем думает командир бронепоезда. — Мой и ваш, — повторил он.
Последнее было не совсем понятно, и он сказал:
— Там груз ценнее всякого золота. Ясно?
— Ясно, товарищ член Реввоенсовета! Только бы с прицепкой управиться!
Ровно через полтора часа бронепоезд с «музыкальным вагоном» ушел со станции Александровск.
Погашены все огни. Бронепоезд растаял в ночной тьме, слился с ней, и только пламя, вырывающееся из паровозной топки, на какое-то мгновение прорезает ночь.
Еще в Александровске командир предупредил «музыкальный вагон»: «Бронепоезд будет прорываться с боем. Как только перестрелка — всем ложиться на пол».
Посреди ночи в вагон вбежал боец: впереди станция, занятая махновцами.
Бронепоезд проскочил ее на полном ходу, ведя огонь из всего, что может стрелять, — из всех своих
