— Бурый, зеленый, отсчет, — прошелестел он, и по ложным окнам тронного зала, щебеча, стайкой летучих мышей пронеслись серые тени.
Кажется, такого результата Повелитель Птиц не ожидал.
— Вы ничего не заметили? — спросил он нетерпеливо. — Мне нужны новые сведения!
— Не тяни, старик, — без всякого выражения отозвался Хорнрак, зевнул и потер лицо, чувствуя неясное напряжение в мышцах шеи. «Все потому, что встал ни свет ни заря», — подумал он. Как и у Фальтора, предстоящая поездка вызывала у него сильное беспокойство. Даже если бы разобраться в причинах этого беспокойства было легче, это ничего не меняло. Проведя последние сутки наедине со своей раной, ножом и зеркалом, наемник с удивлением обнаружил, что больше не жалеет о разрыве с Низким Городом. Теперь ему лишь изредка вспоминался мальчик, оставшийся на рю Сепиль, и горький запах мертвых гераней. Вместо этого Хорнрак с каким-то бесстрастным упорством вглядывался в будущее. Он был одержим одной идеей, и ее судьба крайне его занимала. Прежде эту одержимость удавалось держать в определенных рамках… но теперь эти рамки то ли раздвинулись, то ли сместились.
Он начал разминать шею. Старик что-то капризно бормотал. Воздух под потолком тронного зала начал светлеть, пошел слоями. Бледный розово-желтый свет сочился сквозь стрельчатые окна в его крыше. Слишком рано для рассвета.
— Новые сведения!..
— Не тяни, я сказал!
— Отменить все операции, — произнес мягкий вкрадчивый голос. Он доносился откуда-то сверху. Потрясенный, Хорнрак огляделся по сторонам. Послышалось хихиканье.
— Что за чудный кусок мяса!..
Розово-апельсиновые пласты света под сводом зала начали сереть и сворачиваться в сгустки и жгуты, похожие на слизней. Они плавали, мягко сталкиваясь друг с другом, точно клецки в теплом бульоне… После пары минут медленных приливов и отливов они слились, образовав плотное дольчатое ядро, которое понемногу принимало грубые очертания человеческой Фигуры. Хорнрак с отвращением наблюдал за этим процессом, отмечая, как одни дольки вытягиваются, превращаясь в Руки и ноги, другие набухают и выпячиваются. Казалось, что-то попало в эластичный мешок и пытается выбраться. Наемник поймал взгляд Птицетворца, который озадаченно смотрел вверх, и саркастически фыркнул.
— Ты закончил свою хиромантию, старик?
Целлар нетерпеливо отмахнулся.
— Тише!
Человек, висящий в воздухе у них над головами — если это можно назвать человеком — был одет в черное… Скорее всего, эта грубая потрепанная ткань была черной лет сто назад, когда подобный фасон еще не вышел из моды — по крайней мере в Городе. Бледную, с призеленью кожу покрывали морщинистые серебристые нашлепки — в тех местах, где ее удавалось разглядеть. Лицо закрывала плотно прилегающая черная маска… впрочем, это мог быть и дыхательный аппарат, судя по многочисленным трубкам и хоботкам, торчащим из нее. Четыре черных ремня, вдавливаясь в раздутую плоть его щек, соединялись где-то на затылке, теряясь в копне соломенных волос, разметавшихся вокруг головы. Он был чрезвычайно тучен, словно почти всю жизнь провел в некоем пространстве, где не действуют привычные для человека условия. Его необъятные ягодицы маячили у них над головами, словно пара туманных лун, под звук скупого монолога, заумного и бессмысленного — во всяком случае, уловить смысл этих слов представлялось крайне затруднительным.
— Я сижу здесь — старый человек, меня обдувает ветрами Neant — Prima convien che tanto il ciel, давным-давно, как кит, выброшенный на мель, посреди белого растрескавшегося пространства… Сто лет жемчужной тишины в саду на задворках мира… Я лежу на пронизывающем ветру… — последовал немыслимый набор звуков, — вкушаю манну в тени крыльев, пронизанных тонкими жилками — perch' io indugiai al fine i buon sospiri… и ради чего? Ради ВОЙНЫ! Теперь — ТЕПЕРЬ — они роются в великих заклинаниях, что позаимствовали в моей чудом спасенной душе. Ах! Бойтесь смерти из воздуха! Какой прекрасный кусок мяса, во имя всего святого!
И так далее. Временами слова перемежались ревом боли или гнева, когда толстяк, медленно перекатываясь от одного угла зала в другой, делал попытку придать своей необъятной колышущейся туше правильное положение или изменить высоту относительно пола. Время от времени его тело переставало казаться бесплотным. В такие моменты он молотил что-то кулаками и размахивал руками — то ли привлекая чье-то внимание, то ли для того, чтобы удержать равновесие в той странной среде, в которой плавал. Потом зал наполняла отвратительная вонь, и оно снова начинало расплываться, словно покрываясь слизью.
Было очевидно, что воздух Земли не может поддерживать такую массу — скорее всего человек находился в некоем таинственном сосуде… или в ином измерении. Когда он исчезал, с ним исчезал и его голос — слабел, отдаляясь и искажаясь, словно кто-то создавал помехи, пытаясь его заглушить.
Целлар-птицетворец, казалось, был ранен в самое сердце.
— Я здесь ни при чём! Я не виноват! — закричал он, дрожа не столько от старости, сколько от волнения. — Хорнрак, это и есть тот голос с Луны!
— Да хоть из сортира, — вполголоса буркнул наемник и добавил: — Цирковой осел заговорил…
— Я слушал вас много ночей подряд, — начал Целлар, обращаясь к летающему человеку. — Что вы хотите мне сказать? Говорите!
— Blork, — булькнул летающий человек.
Похоже, старик был ему глубоко безразличен. Зато призрак начал решительно бороться за внимание Хорнрака. Его рыбьи глазки, одновременно бесхитростные и подозрительные, поблескивали из-за темного стекла его маски. Подкатившись к наемнику, он застенчиво подмигнул ему, словно намеревался обратиться с чрезвычайно серьезной, но весьма деликатной просьбой… только для того, чтобы беспомощно завалиться набок, подобно разлагающейся китовой туше, не успев договорить до конца.
— Слушай, дружище… язви меня в зад! Как я погляжу, ты авиатор. Слушай, слова возрождаются во мне и копошатся, точно червяки! Нам надо поговорить с глазу на глаз… — он испуганно взмахнул руками, словно отталкивая что-то: — Все, хватит, хватит!
И, покачиваясь и подпрыгивая, точно мячик, он поплыл по тронному залу на уровне головы Хорнрака. Из-под его маски потекла жидкость с кислым запахом.
Это было уже слишком. В приступе чего-то похожего на суеверный ужас, Хорнрак уставился на него, потом выхватив меч тегиуса-Кромиса и пошел на толстяка, время от времени Делая угрожающие выпады.
— Отправляйся в свой отстойник! — кричал он. — Давай назад в свою богадельню!
Целлар тщетно пытался остановить наемника, дергая его за плащ своими слабыми руками, а призрак уворачивался от обоих, хихикая и чихая.
Ни тот, ни другой ничего не могли добиться. Если они оставляли странное существо в покое, оно снова начинало свои увещевания, безжалостно терзая слух адским смешением языков. Стоило возобновить преследование — Целлар взывал к примирению, Хорнрак размахивал клинком — толстяк икал из-за маски и уплывал прочь. Этот спектакль продолжался около получаса. Но в лучах набирающего силу дневного света «периоды стабильности» призрака становились все короче, а очертания делались тусклыми и нечеткими. Его голос, словно удаляясь в наполненное эхом пространство, исчез в бесчисленных отголосках, в которых можно было весьма отчетливо услышать шум волн, разбивающихся о какой-то невообразимо далекий берег. В конце концов видение исчезло в том же странном световом бульоне, который его породил, и оставил Целлара и Хорнрака посреди пустого тронного зала, разъяренных и беспомощных.
Там их и нашел Эльстат Фальтор: затаив дыхание, они пялились в пустой воздух и умоляли Рожденного заново прислушаться. Последуй он их просьбе — и ему, возможно, удалось бы услышать тихий гнусавый голос, призывающий «бояться смерти из воздуха».
Шум прибоя — или что-то наподобие… И тишина.
Но что говорили голоса, которые Фальтор теперь постоянно слышал у себя в голове?
— Давно рассвело, — раздраженно бросил он. — Королева ждет.
Как бы то ни было, они даже толком не разглядели ее, поскольку день выдался до омерзения промозглый — только белое лицо в окне под самой крышей башни. Белая рука поднялась, мелькнула… и все.
Эльстат Фальтор — на крупной вороной лошади, в кроваво-красной броне, сияющей даже в пасмурный день, он был похож на всадника на старинном гербе — насмешливо приветствовал кучку обывателей Низкого Города, которые стояли по щиколотку в слякоти и наблюдали, как экспедиция проезжает через Врата Нигг. Вирикониум остался позади, перегородив поток времени и медленно погружаясь на его дно, точно огромная королевская баржа, заброшенная с приходом зимы. Этот остров чудовищной самовлюбленности и безмерной подавленностиу него за спиной… Хорнрак чувствовал, что в жизни города началась новая эпоха, и ее приход возвестил призрак из тронного зала.
