Впрочем, здесь были не только обычные люди: чуть поодаль собралась небольшая группа Рожденных заново. Они напоминали странных длинношеих животных, их тонкие черты немного огрубели от постоянных лишений. От чего они отказались? Почему променяли Послеполуденную культуру с ее безумной изощренностью на вонь дохлой рыбы?
Моряки, сумевшие спастись во время крушения, плыли к берегу. Никто не пытался им помочь; похоже, они и не ожидали помощи. Они выбирались на пирс и лежали, растянувшись и недоуменно приоткрыв рты. Их взгляды были пусты. Вскоре двое моряков поднялись на ноги. Третий по-прежнему лежал между ними и бормотал, благодаря непонятно кого — вернее, пытался. Его товарищи снова опустились рядом, положили на колени изуродованную ожогами голову несчастного и держали, пока из уголка его рта не стекла струйка прозрачной жидкости. Тогда они оставили своего друга и стали смотреть на стаю чаек, которые терзали что-то плавающее на волнах — смотрели, не видя. Совсем мальчики, светловолосые, юные, простодушные… но на лицах такое отчаяние, словно вся жизнь этих пареньков свелась к череде кем-то спланированных атак и никем не запланированных отступлений.
Пару минут Эльстат Фальтор сурово наблюдал за ними. Похоже, местные старейшины — или другие представители власти — не удостоили гостей вниманием. С некоторым трудом он выбрался из толпы и достал верительные грамоты.
— Мы прибыли с миссией особой важности… — начал он.
Юноши долго молчали. Наконец один процедил:
— Вы выбрали не самый удачный момент.
Он повернулся к Фальтору спиной, спокойно проигнорировал попытку возразить, и его вырвало морской водой. Его товарищ примирительно положил руку ему на плечо и напомнил:
— Капитан, они прибыли из столицы…
Но тот, кого назвали капитаном, только вытер губы и дико захохотал.
— Ну да! Ты только посмотри на них! Какой-то желтый дед, девица… И аристократишки из Города со своим карликом!
Его снова скрутил приступ рвоты, но в желудке у бедняги, похоже, ничего не осталось.
— Вирикониум никогда и ничем нам не поможет, — пробормотал он В голосе капитана слышалась жалость к самому себе, и миг спустя он это осознал. Тогда рот юноши скривила гримаса отвращения.
— Ты что-нибудь видел?
Другой покачал головой, и капитан прошептал:
— Мне жаль тех, кто видел.
Он попытался отжать соленую воду из своей шевелюры.
— Голову даю на отсечение, нас протаранили свои, — продолжал он задумчиво. — Но к тому времени мы уже горели…
И пожал плечами.
— Как всегда. Те, кому удается хоть что-то увидеть, тут же сходят с ума. Те, кто не видел, заблудились в тумане.
Подобно всем побежденным, он не мог думать ни о чем, кроме своего поражения.
— Вы обязаны помочь нам! — внезапно закричал Эльстат Фальтор.
— Оставьте их в покое, Фальтор, — проговорил Хорнрак. Ему слишком часто приходилось оказываться среди проигравших. Правда, он не ожидал, что сможет почувствовать сострадание… Он только что осознал это и был немало удивлен. Наемник краем глаза взглянул на карлика — заметил ли тот что-нибудь?
Но карлика это не интересовало: он только подарил юным морякам ясную, безжалостную усмешку и сказал:
— Здесь врагов нет — по крайней мере их не видно.
— Эти грамоты обязывают их оказать нам помощь, — произнес Рожденный заново, чуть понизив голос.
Его слова привели юношей в замешательство, которое сменилось легким презрением.
— Идите в Новую ратушу, — бросил один. — И оставьте нас в покое.
И они побрели прочь по причалу — туда, где над пеной, почти скрывшей обломки крушения, под странным утлом торчала одинокая мачта.
Запах лимонов лез в ноздри. Казалось, на корпусе затонувшего судна на протяжении всего плавания, ставшего для него последним, оседала горькая роса. Нездешний, фальшивый запах… Лошади его явно не выносили.
Толпа, чувствуя, что продолжения не предвидится, минуту-другую равнодушно наблюдала за происходящим, а затем начала редеть. Дети все еще оборачивались — их словно магнитом тянуло к месту крушения. Но взрослые просто шли по мощеной дороге, ведущей в Железное ущелье, и исчезали по двое и по трое среди маленьких двухэтажных строений под шиферными крышами, потемневшими от влаги до цвета сланца, за развешенными для просушки сетями и мокрым бельем на веревках. Они отупели от холода и непрерывных лишений. Казалось, никакое бедствие уже не вызовет у них ни протеста, ни даже отклика — даже бедствие, которое, как позже заметил кое-то из спутников Фальтора, касалось их всех. Одна женщина замешкалась и какое-то время стояла, глядя на волны. На ее щеках, быстро высыхая на ветру, блестели слезинки. Лишь тогда Хорнрак понял, что корабль действительно был не один.
Западный ветер брызгал в лицо дождем. Там, откуда он прилетел, огромной древней рыбиной лежал островной континент Фенлен — лежал и чего-то ждал.
На возвышенности Хорнрак разглядел «Новую ратушу» — здание словно парило в воздухе над поселком. Наемник почему-то почувствовал себя несчастным.
— От этого ветра у меня кости ломит, — бодро сообщил Целлар-птицетворец. Никто не ответил, и старик нетерпеливо пожал плечами.
— Нам стоило бы сделать кое-что для этих людей, — сказал он Фальтору. — Куда больше, чем они когда-либо смогут сделать для нас. Это к вопросу о помощи. Когда вы перестанете дуться, сами это увидите.
Когда они вошли в Ущелье, все говорило о том, что скоро польет по-настоящему. Стены домов облупились; когда-то побелка радовала глаз, а оконные рамы были заботливо выкрашены. Теперь… Лишь бледные лица следили из-за заплаканных стекол за незваными гостями.
Путешественники поднялись выше. Отсюда как на ладони была видна верфь Святого Эльма Баффина. Над ней торчали мачты и реи его флота, благородного и обреченного — стремительных тримаранов под все теми же странными парусами из гофрированного металла, на которых горели оранжевые ящерицы и зеленые жуки и слегка искаженные геометрические фигуры. Краски были буйными, яркими, точно свежая татуировка. Эти суда задумали в Полдень, построили на Закате; освященные юным безумием обеих эпох, они вооружались для невидимой войны. «СМЕРТЬ» — гласила надпись на парусах одного судна. «ЖИЗНЬ» — было начертано на другом богатым, вычурным шрифтом. На палубах, точно стая крыс, суетились матросы и корабелы.
— В Высоком Городе даже не слышали, что здесь идет война, — с любопытством заметил Эльстат Фальтор. — Неудивительно, что они прозябают тут в нищете.
«Новая ратуша» по-прежнему нависала над ними, как рок. Мрачное, украшенное колоннадой, возведенное с какой-то таинственной целью, здание невыносимо подавляло своей старостью. Эта старость долго перебирала достояния исчезнувшей расы Эльстата Фальтора, как перебирают тряпки в сундуках — все ее преступления против нравственности, философские нелепости, технологии, которые не устарели, но были больше никому не нужны… и нашла их бессмысленным. В ее представлении бессмысленными в конце концов становились даже пустыни — единственное, что Полдень оставил в наследство Закату. Фальтор приближался к зданию, вздрагивая от холода и сырости, пытаясь укрыться плащом от ветра, который дул здесь миллионы лет. А оно говорило с Галеном Хорнраком из века столь же наивного, как его собственный, но не столь похожего на головоломку. Это здание было пережитком Рассвета.
На его крыше громоздилось нечто убогое и ветхое, но построенное не так давно. За отсутствием более подходящего названия это можно было назвать оранжереей. Над ней развевались флаги — что на них изображено, разобрать было невозможно. Фальтор завел спор с карликом относительно их происхождения — спор, который начался сам собой и оборвался на полуслове…
А внизу, в проеме древней входной двери, стиснув пальцы с суставами, похожими на игральные кости, стоял единственный и полновластный правитель этого забытого миром морского владения, гениальный творец обреченного флота — Святой Эльм Баффин.
Эльм Баффин! Грустный шут, чьи руки и ноги похожи на очищенные от коры сучья! Семь футов роста, тощие плечи укутаны причудливыми складками канареечного плаща… Латы уныло-зеленого цвета, в которых он болтался, как орех в скорлупе, испускали дрожащее сияние. Они ощетинились всевозможными бугорками, пупырышками, тупыми шипами, рожками и шишечками и напоминали хитиновый панцирь. Броня досталась Баффину в наследство от покойного отца, Рожденного заново из более не существующего Дома медина-Кляйн — одного из первых, кого пробудил Гробец-карлик. Что оставила ему мать — суровая северянка, торговка рыбой из Железного ущелья, чей первый муж погиб на войне Двух королев — трудно сказать. О чистоте крови не могло быть и речи: в плане генетики между Полднем и Закатом лежит пропасть, глубокая, как разделяющий их временной промежуток. Дважды в неделю его терзала эпилепсия. Желтые, нездоровые глаза словно по ошибке оказались на этом дряблом шутовском лице. Голова выглядела слишком большой — казалось, его тощие руки и ноги вот-вот треснут под ее тяжестью. Его разум, подобный морю, бороздили видения, напоминающие разрисованные паруса его собственного флота. Эльму Баффину недавно исполнилось двадцать шесть, но безумие словно прибавило ему лет. Он казался сорокалетним, а порой ему можно было дать все пятьдесят. С тех пор, как умер его отец…
