Машина взобралась на пригорок, покряхтела, постреляла и остановилась. Вася вылез, обошел ее вокруг, поднял капот. Копаясь в карбюраторе, он искоса наблюдал за пассажирами. Они тоже вышли из машины. Толстяк спокойно пыхтел длинной папиросой, молоденький корреспондент стоял рядом в своих желтых полуботиночках.
Пошел вдруг дождь. Васе хотелось бы увидеть на их лицах беспокойство или раздражение, ему казалось, что тогда на душе стало бы легче. Он даже приготовил ответную грубую фразу: «А я не нанимался!»
У подножия холма скопилось много талой воды; подрагивая, она стояла рябая от ветра.
— Глубоко здесь? — спросил Володя Корытов.
— Не очень. Неделю назад лошадь утонула, — ответил шофер.
— Веселенькое дело! Как же мы доберемся?
— Хороший шофер везде проедет, — сказал уполномоченный. — В Кромах я плыл на газике, как на амфибии…
«Поплывешь у меня! — растравлял себя Вася. — Возле Дубков так засажу, что маму вспомнишь!»
Через лужу проехали благополучно. Дождь усилился. По ветровому стеклу бились струи воды. Вася знал, что брезент над задним сиденьем протекает. Усыпленный, очевидно, стуком дождя, Марченко спал, прижимая к груди портфель.
— Как вас зовут? — спросил корреспондент,
— Василий.
— А по отчеству?
— А по отчеству нас не зовут.
— Меня, кстати, тоже чаще всего называют Володей или товарищ Корытов…
Слышно было, как товарищ Корытов ерзал на заднем сиденье, гремел ведром, стараясь уклониться от капающей сквозь брезент воды.
— Вы женаты? — спросил Володя.
— Женат. Супруга моя знаменитая в районе телятница. Зовут Леля. Вы запишите, а то забудете…
— И дети есть?
— Двое. Отличники учебы.
Его охватило ожесточение от собственного вранья. Он словно пьянел от него, заглушая тупым враньем чувство обиды на себя, на директора, на Лельку, на свой неприкаянный характер и окончательно погибающую нынче репутацию. То, что шел дождь, казавшийся из машины грязным, и начиналась топкая, расквашенная дорога, на которой ему предстояло завязить людей, переполняло его душу каким-то оголтелым отчаянием.
Приближались Дубки, расположенные в низине. Вдоль дороги лежал неопрятный снег, точно его полили спитым чаем. Почва становилась все более вязкой, уже не видно было колеи, она тотчас же вслед за машиной затекала грязью, Движок мучительно гудел и трясся.
— А совхоз ваш по району считается хороший? — стуча зубами от сырости и холода, крикнул Володя.
— Вы его, Владимир Ефимович, спросите про директоршу, — произнес вдруг уполномоченный, не открывая глаз. — Правильно, товарищ водитель?
Вася не ответил. Он увидел, как с крайнего забора взлетел щеголеватый петух и, очевидно не рассчитав своих сил, шлепнулся золотой грудью посреди дороги; похлопав крыльями, он затих, как муха на липкой бумаге.
Машина проползла еще метров пять на брюхе и застопорилась напротив петуха. Вася завел ее раз, другой, третий — запахло горячим бензином, кузов, сотрясаясь, увязал все больше и больше.
— Bee! — сказал Вася. — Приехали.
Открыв дверцу, он ступил на дорогу и, тяжело вынимая ноги, дошлепал до радиатора; здесь, присев на корточки, он заглянул вниз, под машину. Потом обошел ее и приблизился с той стороны, где сидел уполномоченный.
— Вот какая картина, — сказал Вася, — сели на мост. Колеса проворачиваются, они на весу…
— Эх ты, шофер! — Марченко сквозь зубы выматерился и с неожиданным проворством вывалился из машины. — Чего же теперь делать будем?
— Есть такое предложение, — ответил Вася. — Вон, видите ту хатку?.. Сейчас я вас туда провожу, там молочка попьете, коровка знакомая, здоровая. Можно культурно отдохнуть, у тамошнего мальчонки шашки есть…
— Плевать мне на твои шашки! — сказал уполномоченный. — Мечтал из Москвы ехать в шашки сюда играть… Где лопата?
Вышел из машины и Володя Корытов. Когда он зачерпнул туфлями холодного жидкого чернозема, Вася со злостью сказал:
— Шли бы вы в своих полуботиночках в хату. До ночи, граждане, все одно не откопаем. Мужики придут с поля, подмогнут. А вам к утрешнему поезду, как раз и поспеем…
— Ты человек или нет? — в бешенстве спросил Марченко. — Давай лопату! И чеши отсюда молоко пить, мы без тебя справимся…
— А я не нанимался, — вяло и неразборчиво буркнул Вася; раздражение рыжего уполномоченного почему-то не принесло ему облегчения.
Одну лопату на троих поделили так: Вася сидел в сторонке на пеньке и курил, а Марченко с Володей по очереди подкапывали передний мост газика.
Марченко копал яростно, задыхаясь, кашляя и отплевываясь. Раза два он влезал в машину, садился за баранку и пробовал запустить движок. Втаптывая полы светлого плаща в грязь, Володя Корытов упирался руками и грудью в зад газика и толкал его изо всех сил, чтобы он завелся с ходу.
Дождь хлынул снова.
Сидя на пеньке, Вася лениво подумал, что имеет полное право отобрать у Марченко ключ от зажигания; но вместо этого ему захотелось, чтобы уполномоченный каким-нибудь чудом выволок машину из грязи. Будь у этого рыжего дядьки две длинные доски, он непременно справился бы… «Засадил, сволочь, двух хороших людей! — горестно думал Вася. — Недаром Нилин со своей Нюткой терпят тебя. Развалили хозяйство. Приехал бы такой уполномоченный, с вас перья полетели б…»
Через час, когда стало видно, что все усилия пассажиров ни к чему не приводят — грязь засасывала обратно в яму, — Вася швырнул окурок и пошел прочь к избам. По дороге он выпростал глупого мокрого петуха и подбросил его высоко над головой.
— Сукин сын! — сказал Марченко.
Они продолжали копать, но уже притомясь и понимая, что все их усилия безнадежны. Минут через десять Марченко швырнул лопату.
— Бросьте, Владимир Ефимович! Придется культурно отдыхать…
Они пошли к ближайшей избе. В кухне, у закопченной русской печи, возилась бабка. На большом столе под окнами стояла крынка молока и два стакана. Мальчик лет десяти, стоя коленями на табурете, расставлял на картонной доске шашки…
Напившись парного молока, уполномоченный с корреспондентом доигрывали пятую партию, когда на пороге сеней показался Вася.
— Поехали, — сказал он.
— Куда? — спросил Марченко.
— Ясно куда… Директор небось заждался.
К совхозной усадьбе подъехали засветло. Контора была заперта на замок. Оставив пассажиров в машине, Вася добежал до аккуратного стандартного домика с занавесками на окнах, постучался в дверь. В сени вышла жена Нилина.
— Чего стучишь? — спросила она, зевая. — Кажется, знаешь, что я этого не перевариваю, когда на дом бегают…
— Во-первых, я вам не «ты», — сладко захлебнувшись, ответил Вася, — а во-вторых, зови директора, я начальство привез!
Потом он пошел в телятник. Найдя там Лелю — она наливала телятам из ведра голубоватый молочный обрат, — Вася молча постоял, опершись спиной о столб. Телята толклись около Лели на длинных, подламывающихся ногах и, напившись, стали облизывать друг дружке сладкие лысые носы.
— Приехал? — спросила наконец безразличным голосом Леля. — Беги дрова получать.
— Плакали мои дрова, — сказал Вася.
— Куда людей Девал?
— К Нютке на квартиру.
Она быстро посмотрела на него.
— Главное дело, — сказал Вася, поглаживая теленка, — неудобно получилось: я там одному человеку наврал, что на тебе, Лелька, женат… А он обещал в газетах напечатать…
ВДВОЕМ
Уже засыпая, Анна Кирилловна слышала, как дочь на цыпочках проходила из своей комнаты в кухню. По квартире разнесся запах кофе. Из-за стены доносилась еле слышная музыка: у Тани работал проигрыватель.
Все эти звуки и запахи Анна Кирилловна уже знала, они ей не мешали. Знала она, что сейчас в Таниной комнате погаснет свет и будут зажжены около постели две свечи.
«Бедная девочка», — подумала Анна Кирилловна. Она намеревалась думать дальше, но тотчас заснула.
Утром, поднявшись на работу раньше Тани, Анна Кирилловна увидела на кухонном столе две грязные тарелки с остатками еды — со скорлупой от крутых яиц и шкурками колбасы, две рюмки и пустую бутылку. Бутылку Анна Кирилловна поставила в шкафчик — там их стояло с десяток, все не было времени сдать в магазин, — а тарелки перемыла, покуда вскипал чай.
Поднялась и Таня. Проходя в ванную, сказала:
— Доброе утро, мамуля.
В ванной она была долго, Анна Кирилловна успела позавтракать без нее. Дочь вышла, когда мать надевала пальто.
— Забыла тебе вчера сообщить, — улыбаясь, сказала Таня. — Сегодня к нам переедет Алеша. Только, пожалуйста, не задавай мне никаких вопросов.
— Ты счастлива? — спросила мать.
— Ну конечно, мамуля.
Они поцеловались. От Тани пахло табаком.
В трамвае Анна Кирилловна подумала, что надо заказать третью пару ключей от квартиры для этого Алеши, хотя лучше бы немного погодить. Был как-то года два назад случай, когда ключи они вручили сразу, и зря: замужем Таня пробыла месяца три, не более. Сложные и неудачные отношения дочери с ее мужьями Анна Кирилловна пыталась постичь, но это ей не удавалось. Ее собственный опыт был невелик — единственный муж Анны Кирилловны погиб в войну почти тридцать лет назад, память уже растеряла подробности их жизни, да и прожили они вместе недолго.
