— Ну конечно, мамуля.
Они поцеловались. От Тани пахло табаком.
В трамвае Анна Кирилловна подумала, что надо заказать третью пару ключей от квартиры для этого Алеши, хотя лучше бы немного погодить. Был как-то года два назад случай, когда ключи они вручили сразу, и зря: замужем Таня пробыла месяца три, не более. Сложные и неудачные отношения дочери с ее мужьями Анна Кирилловна пыталась постичь, но это ей не удавалось. Ее собственный опыт был невелик — единственный муж Анны Кирилловны погиб в войну почти тридцать лет назад, память уже растеряла подробности их жизни, да и прожили они вместе недолго.
Работа библиотекаря приучила ее доверять книгам, в особенности в вопросах любви, и многочисленные романы, чтением которых она увлекалась, смешали ее представления о действительности. И вместо того чтобы раздражаться на авторов книг, неверно изображающих человеческие отношения, Анна Кирилловна сердилась на мужчин, друзей ее дочери, которые вели себя совсем не так, как это было предписано литературой.
День выдался в библиотеке длинный и суетливый: сперва пришлось стоять на обмене, сотрудники института толпились у барьера, бродили у полок в обеденный перерыв, и Анна Кирилловна беспокоилась, не пропадет ли снова томик Сименона. Особенно бдительно она посматривала на преподавателя истории Студенцова. Бесстыдство, с которым он таскал из библиотеки книги, было неописуемо. Студенцов знал, что Анна Кирилловна ему не доверяет, посмеивался над ней за это и, уходя из читального зала, сам подносил ей свой толстый портфель, раскрывал его и, окая, просил:
— Обыщите.
Он стоял перед маленькой седой Анной Кирилловной крупный, нахально-обаятельный, с большими свежими зубами, лохматый.
— Обыщите, мадам, — просил он.
Это он стал проделывать после того, как однажды Анна Кирилловна, пунцовея от стыда, тихо сказала ему:
— Иван Герасимович, в прошлый раз вы случайно унесли с собой «Женщину в белом», не записанную в ваш формуляр. Верните ее, пожалуйста.
Она думала тогда, что в ответ на это он смутится, расстроится или станет возмущаться. Однако Студенцоа захохотал и спросил:
— А как же вы заметили, мадам? Я же завернул ее в газету…
Книгу он тогда вернул, но с тех пор систематически терял другие книги, чаще всего детективы, а взамен притаскивал всякую макулатуру. Сегодня он вернул все, что за ним числилось, но слишком уж долго вертелся у стеллажей.
После обмена, затянувшегося до трех часов, она налаживала выставку новинок. Ничего из этих новинок она еще не читала, но, бегло ознакомившись с краткими аннотациями, рекомендовала их читателям. К своей профессии Анна Кирилловна относилась без лишнего интереса. Библиотечного образования Анна Кирилловна не имела, нужда загнала ее на эту работу. Уже лет шесть, как она могла выйти на пенсию, но судьба тридцатилетней дочери все не складывалась, денег постоянно не хватало.
Несмотря на то что Анне Кирилловне было за шестьдесят, она все еще жила, как в молодости, рассчитывая на какой-то удачный неожиданный случай: на крупный выигрыш по лотерейному билету, на внезапно умершего богатого родственника где-нибудь за границей, да и бог его знает на что. Ей казалось, что судьба ошиблась, обделив их с дочерью — двух хороших женщин, — и непременно постарается как-нибудь исправить свою глупую ошибку. Это постоянное подспудное ожидание случая порой утомляло ее, и тогда Анна Кирилловна впадала в отчаяние: ей ничего не хотелось делать, она лежала после работы у себя на диване, жевала конфеты, чтобы сбить аппетит, и читала романы. В квартире становилось пыльно и грязно. Таня убирала только по вдохновению, когда на нее вдруг накатывала крутая волна аккуратности. И тогда она мыла, чистила, била посуду и стекла, вышвыривала на помойку нужные и ненужные вещи.
Они жили слаженно, любя друг друга и ничего не скрывая друг от друга, однако Анне Кирилловне приходилось больше стараться для этой слаженности, нежели Тане. Мать немного побаивалась дочери, боялась ее внезапно возникающей резкости, даже грубости, боялась она и своего одиночества, которое могло бы возникнуть, если бы эта слаженность нарушилась.
Сейчас, заканчивая выставку новинок, Анна Кирилловна думала, что сегодня вечером в их квартире появится этот Алеша, которого она видела всего два или три раза, женатый мужчина, кажется врач-психиатр, молодой человек года на три моложе Тани. Понять, что он собой представляет, Анна Кирилловна еще не успела. Вчера он принес большую коробку конфет, — вероятно, Таня сказала ему, что мать любит сладкое, а может, и сам сообразил.
На улице стемнело, висел в воздухе тонкий холодный дождь, когда Анна Кирилловна вышла из института. В магазинах толпилось много людей, раздраженных непогодой, усталых после работы. Потолкавшись среди них, она вдруг почувствовала, что нет у нее сил выстаивать длинные хвосты в кассу, к прилавкам и нет у нее желания возвращаться сейчас домой. Купив билет в ближайший кинотеатр, Анна Кирилловна даже не поинтересовалась, какой фильм идет.
А к Тане вечером пришел Алексей. Он пришел с небольшим чемоданом и с собакой.
— Вот все мое имущество, — сказал Алексей.
Из чемодана он вынул подстилку для пса, положил ее на пол в коридоре и скомандовал:
— Лежать, Буран! Место!
Большая черная собака легла, загородив полкоридора.
— Понимаешь, — сказал Алексей, обняв Таню, — я вышел из дому в чем был. Ну его к богу в рай, барахлишко!..
Они сели ужинать. Алексей никуда не торопился, он не посматривал украдкой на часы, он был весь тут, около Тани. И она была счастлива сейчас тем привычным неустойчивым счастьем, отрывочным и подозрительным, которое уже начинала считать подлинным, хотя знала — и ненавидела это свое знание, — что ничего подлинного в нем нет. Это было ясно ей и по тому маленькому пустому чемодану, с которым пришел Алексей, по его суетным глазам, по неумолкающей, быстрой его речи, перескакивающей без всякой связи с одного на другое, и даже по черной собаке, тоскливо глядящей на входную дверь. Пес особенно мешал Тане — он принадлежал другой женщине и лежал сейчас в коридоре как ее представитель и союзник.
Когда Алексей обнял Таню, она увидела через его плечо этого чужого пса — он растянул свою пасть и нервно зевнул.
— Закрой дверь, — попросила Таня.
Не выпуская ее из рук, Алексей прикрыл дверь ногой. Он не испытывал сейчас никакой неловкости. Ему было свободно и легко. В глубине души он даже гордился собой, восхищался тем, что ушел навсегда из дома, не прихватив никаких своих вещей, не взяв ничего, кроме Бурана. И ему казалось, что Таня тоже должна гордиться его благородством.
— Вообще-то, Танюха, — сказал он, — есть неписаный закон: мужик должен уходить с пустыми руками. Причиняя женщине душевную муку, он не имеет морального права обездоливать ее еще и материально. Верно, Танька?
— Я не задумывалась над этим.
— У меня в клинике, — сказал Алексей, — лежит один геолог. Здоровенный парнище, он трижды пытался покончить с собой: от него ушла жена. И он впал в такую глубокую депрессию…
— Чем ты его лечишь? — спросила Таня.
— Аминазин, андаксин, элениум… Ты не представляешь себе, чего только не изобрела современная фармакопея, чтобы заставить человека смотреть на жизнь легче, чем она того заслуживает. Я сам пробовал: проглотишь две таблетки, и на все начихать.
— А я пробовала, и у меня не получается.
— Надо запивать теплой сладкой водой, — сказал Алексей. — Беда в том, Танюха, что психопатология — наука довольно грустная. При строгом подходе — все мы чуточку тронутые. — Он хлебнул водки, не чокаясь. — Но если бы мне пришлось подбирать психическое заболевание для себя, знаешь, на чем бы я остановился? На паранойе. Для нее характерна великолепная черта: параноик утрачивает начисто чувство самокритики, он никогда не спорит с самим собой — все, что он решил, кажется ему непреложным…
— Зачем ты мне все это рассказываешь? — спросила Таня.
— Ну просто для общего развития…
— Неправда. Ты дал мне понять, что у тебя сомнения.
— Да чего ты, Танька? Я же сделал все, как ты хотела.
— А что я хотела?
Он сказал:
— Давай лучше выпьем.
— Если ты сделал это только потому, что я захотела…
— Танечка, не будь занудой, я тебя умоляю. Я же ушел из дома именно из-за этого занудства.
— И тебе было все равно, куда уйти?
Он выпил стопку в один прием, обтер свои толстые добродушные губы и ноюще произнес:
— Но я же пришел к тебе!
— По-твоему, я должна быть очень благодарна за это. Имея столько возможностей, ты избрал именно меня. Спасибо, Алеша.
Он поднялся с дивана и зашагал по комнате. Услышав его шаги, Буран встал в коридоре на все свои четыре лапы и коротко взлаял.
— Лежать! Место! — крикнул Алексей.
