закричали – разбойники набросились на них.
– Теперь самое время, – сказал князь и кинулся на помощь.
Через десять секунд он был уже на берегу пруда. При его приближении грабители бросились бежать.
Он хотел догнать их, но одна из дам обратилась к нему:
– Пожалуйста, помогите, моей подруге нехорошо…
Действительно, та лежала на траве без чувств. Князь остановился и спросил с беспокойством в голосе:
– Они не ранили ее, надеюсь?
– О, нет-нет… Это только испуг… волнение. И потом, вам будет понятна ее слабость, когда вы узнаете, что эта дама – госпожа Кессельбах.
– А! – сказал он и, предложив флакон с английской солью, прибавил: – Приподнимите аметист на пробке, там есть маленькое отделение, в нем лежат пастилки. Дайте одну из них госпоже Кессельбах… только одну… это сильное средство.
Он смотрел, как молодая девушка ухаживает за своей подругой. Это была блондинка, очень скромная на вид, с ласковым и серьезным выражением лица и приятной улыбкой, освещающей тихой прелестью ее лицо даже тогда, когда она не улыбалась.
«Это Женевьева, – подумал он и нежно повторил про себя, – Женевьева… Женевьева…»
Госпожа Кессельбах между тем понемногу приходила в себя. Она была очень удивлена и не понимала, что случилось. Наконец она вспомнила и легким наклоном головы поблагодарила своего спасителя. Он почтительно поклонился ей и сказал:
– Позвольте представиться: князь Сернин… Она тихо ответила:
– Я не знаю, как мне благодарить вас.
– О, не стоит, сударыня. Я тут ни при чем. Благодарите случай, который направил меня сюда. Да, позвольте предложить вам руку.
Через несколько секунд госпожа Кессельбах звонила у двери Убежища. Она сказала князю, прощаясь с ним:
– Я прошу вас: никому не говорите о сегодняшнем нападении.
– Но ведь это единственное средство узнать…
– О, опять поднимется шум вокруг моего имени, расспросы, следствие, а у меня и так уже больше нет сил.
Князь простился с ней и сказал:
– Вы позволите навестить вас?
– О, конечно…
Она поцеловала Женевьеву и ушла. Наступала ночь. Сернин не хотел, чтобы Женевьева возвращалась одна. Но, едва они вышли на тропинку, как увидели темный силуэт, быстро движущийся им навстречу.
– Бабушка! – воскликнула Женевьева и бросилась в объятия пожилой женщины, покрывая ее лицо поцелуями.
– Милая… милая… что же случилось? Почему ты так опоздала? Ты, такая аккуратная… Женевьева представила ей князя.
– Госпожа Эрнемон, князь Сернин.
Потом она рассказала о нападении, и госпожа Эрнемон повторяла все время:
– Милая… милая… как ты, наверное, испугалась… О, я никогда не забуду, князь… Но как же ты испугалась, бедняжка…
– Ну вот, бабушка, успокойтесь, как видите, я цела и невредима.
– Да, но с тобой от испуга может что-нибудь сделаться… Могут быть последствия… О, это ужасно!
Они дошли до забора, через который был виден двор с несколькими деревьями и белый домик. За домом шла аллея из бузины, оканчивавшаяся калиткой. Госпожа Эрнемон попросила князя зайти к ним и провела его в гостиную, служившую также и приемной.
Женевьева извинилась перед князем, сказав, что ей надо отлучиться ненадолго, чтобы посмотреть, чем заняты ее воспитанники.
Князь и госпожа Эрнемон остались одни.
У пожилой дамы было бледное и печальное лицо, седые волосы. На вид она была довольно сильной женщиной, с тяжелой походкой, но, несмотря на ее платье и внешность дамы, в ней было что-то вульгарное. Она прибирала на столе, продолжая высказывать беспокойство по поводу случившегося с Женевьевой. Сернин подошел к ней и расцеловал ее в обе щеки.
– Ну, как поживаешь, старушка?
Она остановилась, открыв рот от изумления. Князь снова со смехом поцеловал ее.
– Боже мой! Это ты! Боже, боже! Неужели это возможно?
– Да, это я, Виктория.
– Ах, не называй меня так, – вскрикнула она, вздрогнув. – Твоя старая служанка умерла. Виктории больше не существует. Вся моя жизнь теперь принадлежит Женевьеве. – Она заговорила шепотом: – Я читала про тебя в газетах. Так это правда? Ты опять принялся за прежнее?
– Как видишь.
– А ведь ты поклялся мне, что бросишь жизнь авантюриста, уедешь навсегда и станешь честным человеком.
– Пробовал. Четыре года пробовал. Не правда ли, обо мне ничего не было слышно эти четыре года?
– Да. А почему же ты изменил свое решение?
– Надоело.
Она глубоко вздохнула:
– Ты остался все таким же! Нисколько не переменился и, должно быть, никогда уже не переменишься. Ты замешан в деле Кессельбаха?
– Конечно. Из-за чего же я стал бы тогда организовывать нападение на госпожу Кессельбах ровно в шесть часов, как не для того, чтобы в пять минут седьмого доставить себе случай вырвать ее из рук моих людей. Теперь она обязана мне спасением, и ей неловко не принять меня.
Она посмотрела на него с испугом и наконец сказала:
– Понимаю… понимаю… все это ложь… Ну а как же тогда Женевьева?
– А что Женевьева? Я одним выстрелом убил двух зайцев. Организуя нападение, я рассчитывал на это. Подумай, сколько мне пришлось бы затратить труда, чтобы завоевать доверие этой девушки. И наконец, после всего я все-таки был бы просто иностранцем… знакомым… А теперь, являясь для нее спасителем, я через час буду ее другом.
Госпожа Эрнемон вся задрожала при этих словах.
– Так ты не только не спас Женевьеву, ты еще хочешь впутать ее в свои истории? И вдруг, в припадке внезапного гнева, она, схватив его за руки, быстро заговорила:
– Нет-нет! Довольно мне всех этих историй, слышишь? Довольно! Помнишь, как ты привез мне однажды девочку и сказал: «Вот, я поручаю тебе ребенка, ее родители умерли, береги ее». И я забочусь о ней, берегу ее и сумею уберечь ее и от тебя, и от твоих скверных проделок.
Она стояла полная решимости, казалось, готовая на все.
Он мягко освободил свои руки, сначала одну, потом другую, схватил ее за плечи, посадил в кресло и, нагнувшись, очень спокойным тоном сказал ей:
– Тсс!
Она заплакала и, не находя в себе сил сопротивляться более, стала упрашивать его:
– Я умоляю тебя, оставь нас в покое. Мы были так счастливы! Я думала, что ты забыл о нас, и благодарила Бога каждый день. Все-таки я люблю тебя… Но Женевьева… Из-за нее я готова на все. Она заняла в моем сердце твое место.
– Вижу, вижу, – сказал он, смеясь. – Ты с удовольствием послала бы меня к черту. Ну, довольно говорить глупости. У меня нет сейчас на это времени. Мне надо поговорить с Женевьевой.
– Ты хочешь с ней говорить?
– А что? Разве это преступление?
– Что же ты хочешь сказать ей?
– Открыть один секрет… Госпожа Эрнемон заволновалась.
– Может быть, это будет неприятно ей.
