прислушиваясь к удалявшимся шагам Женевьевы.
– Ты так и не сказал ей? – спросила госпожа Эрнемон.
– Нет… потом. Сегодня, как это ни покажется странным, я не смог.
– Да разве это так трудно? Ведь она же ясно чувствовала, что ты – тот незнакомец, который уносил ее два раза. Довольно было бы одного слова…
– Потом, потом, – сказал он, успокоившись. – Ты понимаешь, этот ребенок совсем не знает меня. Надо сначала завоевать ее доверие, любовь, нежность. Мне достаточно того, что я увидел ее. Прощай.
Он вышел из школы и направился к автомобилю, довольный и счастливый.
– Она прелестная девушка… У нее глаза матери – чудные глаза… Боже, как все это было давно!
И он сказал громко:
– Я займусь ее судьбой… Сейчас же. С сегодняшнего же вечера… Я найду ей жениха…
IV
Автомобиль остановился на углу бульвара Инкерман, перед одиноко стоящей виллой. На звук автомобильного рожка вышел доктор. Князь спросил у него:
– Что, субъект приготовлен?
– Запакован, увязан как следует. Если все выйдет, как задумано, полиция сочтет его обыкновенным покойником.
– Это ее дело. Давайте перенесем его.
Они вынесли и положили в автомобиль длинный тяжелый сверток, формой напоминавший человека.
– В Версаль, Октав, на улицу Вилен, к отелю «Два императора», – приказал князь.
– Скверный отель, – заметил доктор, – я его знаю, просто трущоба.
Отель «Два императора» и в самом деле оказался скверным: грязный вход, две ступеньки ведут вниз, в полутемный коридор, слабо освещенный лампой.
Сернин постучал в маленькую дверь.
Показался лакей – это был Филипп, которому сегодня утром князь давал распоряжения относительно Жерара Бопре.
– Он у себя? – спросил князь.
– Да.
– Ну как?
– Уже приготовил веревку, сделал петлю.
– Получил ли он телеграмму, о которой говорил сегодня утром?
– Вот она.
Сернин взял лист бумаги и прочел.
– Ого! Это было сделано как раз вовремя, – сказал он. – Его извещали, что завтра он получит тысячу франков… Итак, судьба мне благоприятствует… Без четверти двенадцать… Через четверть часа бедняга отправится к праотцам. Проведи меня, Филипп, а ты, доктор, останься здесь.
Лакей взял свечку, и они стали тихо подниматься по лестнице на третий этаж, на цыпочках прошли по низкому вонючему коридору, который оканчивался деревянной лестницей с едва заметными признаками бывшего на ней когда-то ковра.
– Меня никто не может услыхать? – спросил Сернин.
– Никто. Эти две комнаты находятся совершенно отдельно от других. Но вы не ошибетесь, он живет в левой комнате.
– Хорошо. Ты спустись вниз. В полночь доктор, Октав и ты принесете сверток и подождете.
Князь очень осторожно поднялся по деревянной лестнице. Наверху была площадка и две двери. Сернину понадобилось долгих пять минут, чтобы тихо, без малейшего шума, открыть дверь правой комнаты. Там, в полутьме, светилось небольшое пятно. Ощупью, чтобы не наткнуться на стул, князь направился в сторону света, который шел из соседней комнаты через стеклянную дверь, заклеенную обрывком обоев. Стекло было закрашено, но в некоторых местах краска облупилась, так что, приложив глаз, можно было ясно видеть, что делается в соседней комнате. Он увидел там человека, сидевшего лицом к нему и что-то писавшего при свете свечи. Это был поэт Жерар Бопре. Над ним висела веревка, привязанная к крюку на потолке и оканчивающаяся большой петлей…
Звук легкого щелканья раздался на городских часах.
«Без пяти двенадцать, – подумал Сернин, – еще пять минут».
Молодой человек все продолжал писать. Через минуту он положил перо, привел в порядок десять или двенадцать листков, исписанных им, и стал снова их перечитывать. Должно быть, ему не нравилось написанное, потому что на лице его отразилось недовольство, и, разорвав рукопись, он сжег ее на огне свечи. Потом он лихорадочно схватил чистый листок, написал несколько строк, подписался и встал. Но, увидев перед собой петлю, снова невольно сел.
Сернин ясно видел его бледное красивое лицо, впалые щеки, стиснутые руки. Какой же он еще был молодой!
Полночь…
При последнем ударе часов Жерар Бопре встал. Он окинул взором свою жалкую комнату, куда привела его судьба: грязные обои на стенах, убогую кровать…
Потом быстро влез на стул, так же быстро просунул голову в петлю, затянул ее и, оттолкнув стул обеими ногами, прыгнул в пустоту…
V
Вошел Сернин. Не спеша, он взял со стола листок бумаги и прочел:
Утомленный жизнью, больной, без надежды на лучшее, я убиваю себя.
Пусть никого не винят в моей смерти.
30 апреля
Жерар Бопре
Сернин положил листок на стол, на самое видное место, взял стул и подставил его под ноги молодому человеку, потом влез на стол и, придерживая тело, ослабил петлю и снял ее с шеи. Тело упало к нему на руки. Он дал ему упасть на стол и, спрыгнув на пол, положил его на кровать. Потом все так же спокойно он открыл дверь и спросил:
– Вы все здесь?
Кто-то вблизи ответил:
– Мы здесь. Что? Тащить наверх сверток?
– Тащите.
Он взял свечу и начал светить им. Трое с трудом несли по деревянной лестнице мешок.
– Кладите сюда, – сказал он, показывая на стол.
Он разрезал перочинным ножом веревки, которыми был связан мешок. Показалась белая простыня, которую он сдернул. В простыне был труп Пьера Ледюка.
– Бедный Пьер Ледюк, – сказал Сернин. – Ты никогда не узнаешь, что ты потерял, умирая таким молодым. Я далеко бы тебя повел, мой милый. Ну, что делать, придется обойтись без тебя… Филипп, ты влезай на стол, а ты, Октав, на стул, поднимите голову трупа и наденьте петлю.
Через десять минут тело Пьера Ледюка уже раскачивалось на веревке.
– Великолепно. Ничего нет сложного – простая замена одного трупа другим. Теперь вы можете уходить. А ты, доктор, придешь сюда завтра утром и узнаешь о самоубийстве Жерара Бопре. Вот его записка. Ты позовешь частного доктора и комиссара, и устроишь так, чтобы ни тот ни другой не заметили, что у трупа обрезан палец на левой руке, а на щеке есть шрам…
– Легко…
– И ты сделаешь так, чтобы протокол о самоубийстве был составлен тотчас же и под твою диктовку.
– Нетрудно.
– Постарайся, чтобы труп не посылали в морг и разрешили бы похоронить сейчас же, после окончания протокола и осмотра.
– Еще легче.
– Постарайся. Ты осматривал этого?
Он указал на молодого человека, лежавшего без движения на кровати.
– Да, – ответил доктор, – дыхание становится нормальным. Но риск был очень велик…
– Без риска нельзя… Скоро он придет в себя?
– Через несколько минут.
– Отлично. Ты, доктор, подожди внизу. Для тебя еще будет дело сегодня.
Оставшись один, князь закурил папиросу. По комнате поплыли кольца голубого дыма.
Раздался слабый
