Родители были в ужасе, они потеряли всякое терпение. Юридические и административные власти не могли предложить отчаявшемуся отцу ничего, кроме самого последнего средства: препроводить Мишеля в городскую тюрьму. Там он мог поразмыслить на досуге, а отец его тем временем вел переговоры с капитаном корабля, отплывавшего в Индию. Известие о том, что его отправляют в плавание, Мишель принял вполне благосклонно. Такое наказание пришлось ему по душе. Единственное, о чем он просил, это чтобы ему посылали произведения отца!
Отец, вне всякого сомнения, был гораздо несчастнее, чем он. У него не хватило мужества проводить сына в Бордо и присутствовать при его отъезде. Забота эта была поручена дяде Полю. Проводы состоялись 4 февраля. «Что-то будет? — задается вопросом отец. — Я не знаю, но все здешние врачи в один голос утверждают, что мальчик находится в состоянии кризиса и ни в коей мере не может отвечать за свои поступки. Поможет ли море образумить его?» Наказание оказалось не слишком строгим: Мишеля взяли учеником лоцмана, причем есть он должен был за одним столом с капитаном, так что плавание было вполне приятным. 26 апреля корабль прибыл на остров Морис, и тут же распространился слух, что на борту его находится сын прославленного писателя. В тот же вечер в его честь был устроен банкет на 200 человек, плантатор, организовавший все это, оказал ему медвежью услугу. Я со своей стороны могу сказать, что мой отец сохранил прекрасные воспоминания об этой чудесной стоянке.
Наконец, судно причалило к берегам Индии. К величайшему изумлению местных жителей, молодой человек вышел под палящие лучи солнца в сюртуке и цилиндре! При воспоминании об этом он смеялся и сорок лет спустя. Мишель прибегнул к излюбленному методу всех подростков: сделал вид, будто плавание это не доставило ему ни малейшего удовольствия; он не устоял перед соблазном вызвать жалость к себе и огорчить тем самым отца. 28 ноября 1878 года Мишель отправил из Калькутты письмо, которое позволило ему взять реванш.
Однако плавание юного лоцмана длилось отнюдь не годы, как он грозил в своем письме, а всего лишь восемнадцать месяцев. Мишель вернулся в июле 1879 года, а в октябре все семейство собралось в Амьене.
«У Мишеля дела идут неважно, и хотя его преподаватель утверждает, что в апреле он сможет сдать выпускные экзамены, он совсем перестал работать, — пишет отец. — Расточительность, бессмысленные долги, желание получать деньги любым путем, угрозы и т. д. — все, все началось сначала. Этот несчастный наделен отталкивающим цинизмом, в который трудно поверить… Пока есть работа, я все готов сносить, но, если ее не будет, придется на что-то решаться, весь вопрос — на что? Выгнать этого несчастного из дома. Само собой разумеется. Стало быть, в семнадцать с половиной лет он окажется в Париже, предоставленный самому себе… Будущее сулит один тревоги, если я прогоню его, то уже никогда не увижу… Ах! Мой бедный Этцель, я очень несчастлив, скорей бы это кончилось! А что Вы сделали бы на моем месте? Прогнать его и никогда больше не видеть! Ничего не поделаешь, другого выхода нет. Трудно представить себе, как я страдаю!»
Мишель и слышать не желает о работе, он занят только развлечениями и, конечно, влезает в долги. Его отец совершает ошибку, решив махнуть на все рукой: после бурных сцен, следующих одна за другой, он выгоняет сына из дома. Но Мишель недалеко ушел, он остался в городе. «Да это молодой безумец, — заявили врачи, — его поведение нельзя объяснить одной только испорченностью». А такими людьми, как известно, управлять трудно. Генеральный прокурор, мэр и главный комиссар полиции обещают не спускать с него глаз и, если представится случай, вмешаться. Но на этот раз мобилизация властей не дает никаких результатов. «Случай» так никогда и не представился, ибо этот «молодой безумец» попирает лишь нравственные устои, по отнюдь не закон.
И хотя Мишель неспособен был совершить предосудительный поступок, тем не менее будущее его оказалось скомпрометированным фантазиями совсем иного рода. Вы, конечно, догадываетесь, что если он упрямствовал в своем стремлении остаться в Амьене, вместо того чтобы отправиться в Париж, то далеко не без причины: Мишель влюбился в Дюгазон, актрису из Муниципального театра. Писатель уведомляет Этцеля о планах Мишеля: «Вчера мне пришлось встретиться с Мишелем в присутствии главного комиссара полиции. Из-за Дюгазон он наделал новых долгов и требует предоставления ему юридической дееспособности — вероятно, собирается на ней жениться, — а кроме того, объявил о своем намерении уехать вместе с ней, как только закончатся гастроли».
Певица была, в общем-то, очаровательной девушкой, вполне достойной того, чтобы стать очаровательной женой, и Мишель, забыв о своей собственной неустроенности, преисполнился решимости жениться на ней. Его отец противился этому, полагая, что речь идет всего лишь об увлечении, во всяком случае, об этом говорит его письмо, адресованное Этцелю:
«Я ограничился тем, что сказал ему следующее: сначала самому следует поступить на службу, потом дожить до совершеннолетия, а там уж видно будет. Я полагаю, что к тому времени на смену этому безумию придет другое. Но сомневаться не приходится: в данный момент несчастный влюблен без памяти и в конце месяца, когда Дюгазон уедет вместе с труппой, собирается последовать за ней. Одна тюрьма лишь может воспрепятствовать этому. Однако к такому средству я уже прибегал, и, надо сказать, оно только ухудшило положение дел».
Тюрьма! Не слишком ли суровое наказание для влюбленного сына! Это лишний раз свидетельствует об отцовском смятении.
Результат не заставил себя долго ждать, и вскоре Этцель получил письмо от своего друга, успокоить которого ему стоило немалых трудов:
«Неделю назад Мишель похитил девушку и уехал изАмьена, сейчас они в Гавре, где она играет. Я не думаю что теперь, когда она стала его любовницей, он и в самом деле женится на ней в Англии, хотя в Амьене он сделал оглашение о предстоящем браке. Одни долги да упреки со всех сторон, не знаю, что и делать. Он наверняка попадет в сумасшедший дом, пройдя через нищету и позор».
Все это не произвело ни малейшего впечатления на его сына, Мишель заупрямился и узаконил то, что, возможно, было всего лишь связью. С другой стороны, упреки отца возымели пагубные последствия, они побудили Мишеля отдалиться от той, что вызвала их, и считать свой союз непрочным.
Линия поведения, которую счел своим долгом выбрать отец семейства, была лишена всякой логики. Он просил Этцеля ежемесячно переводить сыну, в которого метал громы и молнии, тысячу франков. По тем временам это были неплохие средства. Он полагал, что тем самым избавит сына от необдуманных долгов, — ошибка весьма распространенная. Ему и в голову не приходило, что таким путем он только поощрял прихоти сына, что, не зная денежных забот, Мишель вряд ли сможет познать реальную жизнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
