Лерой кивнул.
Было страшновато. Гвен решила, что если Лерой вдруг начнет к ней здесь приставать, она будет сопротивляться. Еще не хватало! Секс в склепе, представляете себе.
Оказалось, он вовсе не это имел в виду. Они шли между гробницами, пока не достигли пьедестала с мраморными Луи и Мари, коленопреклоненными, в набожных позах. Лерой оглядел пьедестал и провел рукой по его поверхности.
– Постой здесь минуту или две, – сказал он. – Я сейчас вернусь.
Гвен хотела было протестовать, но он уже исчез в темноте. Что еще задумал этот маньяк?
Да, страшно. Она посветила фонариком на некоторые из гробниц. Удивительно, какие маленькие были эти люди. Некоторые из королей и вассалов ростом были с Гвен, а то и меньше, если судить по размерам их гробниц и статуй, изображающих их в натуральную величину на смертном одре, поверх крышек, руки сложены молитвенно, глаза закрыты. Она навела фонарик на сводчатый потолок. Ничего нельзя разглядеть. Она снова посветила фонариком на пьедестал. Что-то у самого пола привлекло ее внимание.
Гвен присела на корточки, чтобы рассмотреть. Какие-то английские слова нацарапаны острым предметом на мраморной поверхности. Какой-то британский или американский вандал, не иначе. Никакого уважения к святому месту. Столько трудиться – царапать, оглядываясь через плечо, снова царапать – букву за буквой – зачем? Гвен презрительно покачала головой. «Задний карман». Слова, которые этот дебил там нацарапал. Задний карман? Даже не «Я люблю тебя, Бренда» или «Зак и Линда Форева», или что-то в этом роде. И даты нет. Задний карман, надо же. Свиньи.
Лерой вернулся и взял ее за руку.
– Пойдем.
Они отдали фонарики служителю.
– Все в порядке, мадам, мсье? – спросил он.
– Конечно, – ответил Лерой на своем шокирующе безупречном французском. – Мир в полной безопасности.
– Вот и хорошо, – равнодушно откликнулся служитель.
На улице Лерой остановил неожиданно появившееся такси.
– Эй, я думала, что у нас нет средств, – заметила Гвен.
– Теперь есть, – сказал он. Он презрительно посмотрел на шофера. Когда шоферу почувствовал себя достаточно неловко, Лерой сказал, – Одеон.
– А что на Одеоне? – спросила Гвен.
– Кабаре, рестораны, кафе, и много смешных людей.
– Что ты там делал?
– Где?
– Куда ты пошел после того, как оставил меня одну перед гробницей?
– У меня назначено было деловое свидание с умершим королем.
– Прошло удачно? Или ты просто хотел набить ему морду?
– Он одолжил мне денег.
– Попробую угадать. Луидоры? Экю?
– Евро, – ответил Лерой.
Он сунул руку в карман пиджака и вытащил толстую пачку денег.
– Ну вот, – сказала Гвен. – Нужно было мне засунуть пару камер тебе в жопу. Представляешь – Людовик Одиннадцатый поднимается из могилы, чтобы выдать пачку ассигнаций Детективу Лерою. Любая программа новостей заплатила бы миллионы за запись.
– Да, кстати, насчет этих записей.
– Каких записей?
– Которые ты все время делаешь. Видео, аудио, и так далее. Насчет всего этого подслушивания и подсматривания.
– Да?
– Мне не нравится.
– Иди ты! Почему же?
– Не нравится и все. Неправильно это. Сродни вскрыванию чужих писем. Тебе нужно все это прекратить.
Великий моралист Лерой. Гвен хихикнула.
– Не смешно, – сказал он. – Слушай.
– Слушаю.
Она приготовилась выслушать лекцию. Такие лекции она слушала часто в детстве, в основном от родителей. Не читай чужие письма, не подслушивай, что другие говорят друг другу частным образом, уважай частную жизнь, иначе неэтично, и так далее.
– Я знал одного парня, – сказал Лерой. – Он любил вскрывать чужие письма. Это было грустно. Мы жили в одном здании. Его несколько раз ловили, но он притворялся, будто это случайность.
– Хорошо. И?
– Что? Это, в общем, всё.
– К чему ты это?
– Просто так. Не знаю, зачем я тебе это рассказал.
– А все-таки?
– Да так…
– Ну зачем-то рассказал ведь! Чем он тебе так запомнился, этот парень?
– Парень как парень.
– Вы с ним дружили?
– Нет.
– Не понимаю.
– Ну, помню, у него была страсть к грушам. Он сидел во дворе иногда, на закате, в дешевом полиестровом костюме – конторщики такие носят на работу. Сидел и жевал груши. Что-то такое, типа, здоровая еда, и так далее. Забавно было смотреть. Он открывал рот очень широко … шире, чем Гейл … и вклинивался в грушу, как ковш экскаватора в землю. А потом начинал шумно жевать, и лицо у него просветлялось, мужик блаженствовал.
Он снова замолчал.
– Да? – не унималась Гвен. – Это, конечно, противно, но я все равно не понимаю, к чему это ты рассказываешь.
– Просто так. Правда, груши он больше не ест.
– Почему?
– Однажды я его поймал, когда он читал мою почту. Просто стоял рядом с ящиками и читал письмо. Дурацкое письмо. Не помню, о чем там было, наверное какая-то реклама, скорее всего. Я отобрал письмо.
– Отобрал?
– Да.
– И что же?
– И выбил ему зубы.
Великий моралист Лерой.
– Впрочем, – добавил он, – возможно это действительно случайно получилось, а почту воровал вовсе не он. И даже, может быть, письмо это рекламное было адресовано ему, а не мне. Это все не очень важно. Кофе хочется ужасно. Да и пожрать не мешает.
Глава семнадцатая. Снова в Нью-Йорке
Риверсайд Парк в сумерках – великолепное зрелище, которое по достоинству может оценить только знаток, либо человек с чистым сердцем. Туристов нет, нет поденщиков-фотографов, и репортеры тоже не заходят, по большому счету. Парк граничит с Риверсайд Драйвом – петляющей авеню. В переулках, уходящих от Риверсайда круто в гору, к Вест Энд Авеню – огромные здания времен Бель Эпокь, с портиками, колоннами, фронтонами, эркерами и еще тысячью разных милых глазу известняковых деталей. Стены толстые. Потолки квартир высокие. На Риверсайд Драйв можно подойти к парапету, отделяющему авеню от парка и посмотреть вниз – пятьдесят отвесных футов. Парк ютится в базальтовых скалах. Район был когда-то населен относительно богатыми евреями, а затем населился относительно богатыми евреями, китайцами, итальянцами, и, благодаря близости Колумбийского Университета, здесь также селится немалое количество квартирно субсидируемой профессуры, многие представители которой выглядят очень важно и деловито, читают журналы, жуют хот-доги, вздрагивают и удивляются, если привлечь их внимание, и по большей части никому не досаждают.
Светловолосый мужчина в дорогом официальном костюме сидел на скамейке – за спиной базальтовая скала, впереди и внизу – искусственное поле для европейского футбола, за полем – Вест Сайд Шоссе и река Гудзон. Часть неба за рекой светилась закатным светом. В руках у мужчины был номер «Крониклера». Человек делал вид, что читает статью. Фонари вдоль аллеи зажглись и почти сразу после этого другой мужчина присоединился к читающему газету.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
