время в рядах Югославской армии на различных должностях находится 443 эмигранта. Некоторые из них приняли активное участие в партизанском движении с самого его зарождения, занимая ответственные командные посты. Например, недавно умерший генерал-лейтенант Югославской армии Махин Федор»[758]. В приложенной справке отмечалось, что Махин «еще до войны стал на патриотический путь по отношению к Советскому Союзу. После нападения Германии на Советский Союз Махин отдал себя в распоряжение народно-освободительного движения Югославии, а впоследствии стал одним из его организаторов»[759].
Махин неожиданно заболел и скончался в Белграде 3 июня 1945 г. Посмертно награжден югославским орденом Народного освобождения. Поездка генерала в СССР незадолго до смерти породила разговоры о том, что его смерть не была естественной. Можно допустить и другие версии, особенно с учетом высокой информированности Махина как куратора военных архивов Народно-освободительной армии (в частности, там хранились материалы о переговорах титовцев с гитлеровцами). Однако, видимо, все было прозаичнее. Некоторые подробности, достоверность которых не представляется возможным проверить, изложил в своих воспоминаниях эмигрант Г.А. Малахов: «В 1945 году, после войны, он (Махин. — А.Г) съездил в Москву. Несмотря на рекомендацию Иосифа Броз Тито, Сталин его не принял, а принял Молотов.
Сталин не разрешил Махину остаться в России и передал ему через Молотова: “Уезжайте назад в Югославию!”
На обратном пути на Украине он повидал свою первую жену. Сыновья не пришли повидать своего отца. Они еще перед войной публично отказались от него.
Все это Махина потрясло. Приехал он из России в Югославию больным. Лечился лекарствами, привезенными из Москвы. Его приемная дочь Ирина Лазаревна предлагала ему швейцарские лекарства, но Махин не стал их принимать. Он больше верил московским. Вскоре он умер. В Белграде прошел слух, что он был в Москве отравлен. Этому нелепому слуху верила и его вдова, Надежда Георгиевна.
Об этом она мне лично говорила, когда я ее навестил перед отъездом на Родину»[760].
Возможно, предположения об отравлении Махина в СССР относились к более позднему времени охлаждения советско-югославских отношений и являлись антисталинской легендой. Если бы Махин являлся нежелательной для советского руководства фигурой, было бы намного проще задержать его в СССР и подвергнуть репрессиям.
Товарищ Махина генерал Махров, живший во Франции, считал, что тот умер от переутомления на войне[761]. И хотя Махров судил об этом, скорее всего, только как сторонний наблюдатель, рациональное зерно в его оценке присутствовало. За годы походов по горам склонный к полноте Махин резко сбросил вес, что не могло не отразиться на его здоровье. Три года походной жизни и партизанской войны с высокими физическими нагрузками при отсутствии элементарных бытовых удобств, не говоря о постоянном риске и нервном напряжении, являлись тяжелейшим испытанием даже для людей среднего возраста, Махину же в начале войны исполнилось 59 лет. А впереди были постоянные перемещения по территории Югославии, множество боев, два плена и побег.
На первой полосе газеты «Борьба» группа видных генералов югославской армии, членов ЦК Компартии Югославии (включая Милована Джиласа, Арсо Йовановича, Кочу Поповича) подписала некролог. Другой некролог с идентичным началом напечатала газета «Политика». Обе газеты также поместили репортажи о похоронах Махина, прошедших 4 июня 1945 г.
В некрологе газеты «Политика» отмечалось, что Махин был необычайно симпатичной и интересной личностью, очень скромным и доброжелательным человеком[762]. Отмечалось, что в старой России он как сторонник левых взглядов находился под подозрением, ссылка его отца в Сибирь также подавалась как акт политического преследования.
Прощание с Махиным проходило в Доме Югославской армии (Офицерском доме). Помощник начальника Генерального штаба генерал-майор Раде Хамович в траурной речи перед домом Югославской армии сказал: «Мы прощаемся с еще одним большим патриотом, большим сыном братской России, первоборцем[763] нашей армии генерал-лейтенантом, нашим дорогим Федором Махиным. С момента своего прибытия в нашу страну он не пошел по пути тех беженцев из Советской России, которые начали создавать в Югославии реакционный центр для следующей интервенции в братский Советский Союз, уже в числе первых начал путем распространения книг разоблачать ложь о братском Советском Союзе, о его силе и о молодой Красной армии. Наши народы ему за это очень благодарны. А позже, когда те же предательские банды начали создавать батальоны и дивизии для борьбы против нашего народа, который в свое время оказывал им гостеприимство, наш дорогой Махин уезжает в Черногорию. Среди первых борцов седой старик берет в руки винтовку и сражается в течение четырех лет вместе с нами»[764]. Махину противопоставлялись русские коллаборационисты, сотрудничавшие с гитлеровцами.
Траурная процессия с гробом, установленным на артиллерийский лафет, проследовала по улицам Краля Милана, Теразие, Краля Александра до Нового кладбища. Махина похоронили с воинскими почестями на белградском Новом кладбище на аллее народных героев Югославии возле памятника защитникам Белграда в 1915 г.
Возле могилы речь произнес генеральный секретарь президиума правительства М. Бакич, который сказал: «Я помню твои лекции в июне 1942 года, которые ты читал в Четвертой пролетарской бригаде. Первыми словами твоей лекции были: “Я, товарищи бойцы, говорю как русский, как русский патриот, и я считаю, что, сражаясь в ваших рядах, я защищаю свою Родину, я защищаю братство и единство славянских народов”»[765].
Р. Лалич от редакции газеты «Борьба» отметил: «В генерал-лейтенанте Федоре Махине мы потеряли человека, чье благородное сердце билось не только за русский народ, не только за его великую Родину, но и за нашу страну, и за наш народ. В Югославии Федор Махин нашел свою вторую Родину, которой посвятил все свои большие способности и все рвение своего широкого славянского патриотизма. Не только борец и воин, Федор Махин был видным общественным деятелем, отличным военным писателем, публицистом и журналистом. В своих статьях он внушал веру в Красную армию в то время, когда немецкий фашизм готовился напасть на нашу страну и на Советский Союз. Его работа на французском языке “Красная армия” разоблачила распространенную ложь о мнимой слабости Красной армии. Имя Федора Махина навсегда останется в истории нашего народно-освободительного движения, в истории нашего народа»[766].
Почетный караул дал три залпа салюта, а оркестр сыграл похоронный марш.
Как свидетельствовал товарищ Махина генерал П.С. Махров, Махин пользовался уважением и любовью Тито, а погребение офицера «состоялось с возданием воинских почестей, соответствовавших его генеральском чину. На похоронах присутствовал советский военный агент, прибывший поклониться праху усопшего»[767].
На похоронах Махина присутствовали начальник Генерального штаба генерал А. Йованович, генеральный секретарь президиума правительства М. Бакич, заместитель председателя Антифашистского веча народного освобождения Югославии М. Вуячич, представители
