- Сам жри эту дрянь!
- А дайте-ка тарелку. Только тихо! Молчите.
Я схватил тарелку, спешно повернулся и вылил содержимое на голову Шмайсера. Он вскричал, дети по соседству засмеялись, а его друзья повставали с мест, ошарашенно глядя на происходящее действо. Кадык с Сашкой покачали головами и крутанули пальцем у виска. А Шмайсер, оклемавшись, повернулся и глянул на меня снизу вверх.
- Ты че, дебил, офонарел?
- Нехрен плевать в чужие тарелки. Давай я тебе отолью туда, а ты хлебанешь. Попробуем?
Само собой я говорил не совсем так и употребил другой глагол, но это не повлияет на рассказ.
- Нечего этому уроду не давать списывать. Я из-за этой падлы двушку схлопочу!
- Щас еще по морде схлопочешь, дятел, - посулил я.
- А ты че впрягаешься-то, Макс? У нас с тобой контр нет, дорогу друг другу не перебегаем. Так с какого шум поднял? Его ж чморят все!
Коля сидел напротив и с удивлением смотрел на разыгравшуюся сцену. Услышав тему перепалки, он предпочел отстранить тарелки и больше к ним не прикасаться. Продолжения не последовало; подоспевшая воспитательница быстро разогнала начинающуюся свару. В итоге меня лишили обеда, а словам не поверили и проставили двойки по всем имеющимся предметам. Поведение, видите ли, у меня слишком непозволительные для детдома. Имидж портит. Слово-то какое придумали!
В наказание за содеянное меня на месяц определили в библиотеку помощником Марины Витальевны Романюк. Моему бешенству не было предела. Ну вы только представьте - пацану бы играть в футбол в свободное время, смеяться с друзьями и глумиться над девчонками, а он торчит в библиотеке, выписывает книги и расставляет все по местам, сличая каталожные номера с фактическими. Слишком утомительно для простого паренька, а чего говорить обо мне? Мне бы побегать, попрыгать, выплеснуть энергию, а вместо этого я сижу в душном помещении наедине со взрослой женщиной, чьи истории постоянно сводятся к знакомым и соседям. Сколько бы тем для разговоров ни возникало, каждая из них приводит к тому, что 'у Аллки было так же', 'А вот Катька, золовка моя, тоже...', 'Сосед мой Игорь так же...'. В общем, это кромешный ад без надежды на окончание. Где-то там, в конце октября, виднелся выход наружу, но до него еще надо было дожить.
В особо тяжкие периоды я нешуточно горевал на тему того, что я зря 'спас' Колю. Ну какое мне до него дело? Его ведь и вправду никто не любил: замкнутый, тщедушный, в футбол играть отказывался, разговаривал кратко и как-то боязливо... Скользковатый тип, с таким в разведку не сунешься. Не любил его и я, ибо не за что. Но тогда, в столовой, я испытал... Даже не знаю что. Просто откуда-то из глубины души пришла фраза: 'Неправильно это. Не должно так быть. Все пялятся, а ты возьми да помешай!' И не было сил сопротивляться. Я рассказал о своих переживаниях Марине Витальевне, на что она прижала меня к себе, погладила по голове и сказала: 'Ах, если бы все мужики были такими же благородными и правильными...'.
На следующий день после моего пленения в библиотеку пришел Коля.
- Я спасибо сказать, - после приветствия отрывисто проговорил он.
- Пожалуйста, - буркнул я.
Почему-то видеть его было неприятно. Как будто его слова благодарности - фальшивка. Сказаны они были с ленцой, нежеланием и будто бы через силу. Может, то было стеснение или еще что, но мне не понравилось. Но не это сказалось на моем отношении. Как-то все переключилось, поменялось, пыл благого поступка и ощущение предотвращения плохого поступка спал, и ты уже не тот человек, ни на копейку не тот.
- А знаешь, - обратился он ко мне после некоторого молчания, - не так уж и плохо.
- Что?
- Ну, библиотека. Столько книг, столько знаний. Я бы тебе завидовал.
- Так найди того, кто харкнет мне в баланду, а ты подбежишь и обольешь его, делов-то.
- Зря ты так... Для меня библиотека как дом родной. Почитай 'Ночевала тучка золотая'... Про нас, про детдомовцев. На втором стеллаже, третья полка, слева. Я пару раз перечитывал. Все легче будет высиживать. Ну, пока. Еще раз спасибо.
Я целую неделю сопротивлялся его напутствию, а потом таки не выдержал и нашел книгу. Прочел я ее быстро, многого не понял, а от концовки аж затошнило. Не потому, что она выдалась неинтересной, а просто из-за ощущений и самих событий... Мозг ребенка, ребенка, старшего своих нормальных сверстников, все равно не был готов к такому. Мне это не понравилось. Не нравилось мне также, что читать книги - вполне себе интересно и необычно...
Не нравилось и то, что я поссорился со Шмайсером. Поводов для ругани у нас не находилось, мы держались на строгом нейтралитете. Иногда бывали групповые стрелки, но мы обходительно сторонились друг друга. Однако я поставил крест и на этом. Я не был мечтателем, а смотреть на мир сквозь розовые очки меня не то что никто не учил - такие линзы в моем мире просто не работали. И вот однажды на выходе из библиотеке, уже под вечер, меня окликнули. Понятное дело кто.
- Очень уж ты складно про морду ворковал, сучок, - победно произнес Шмайсер. - Борец за справедливость, да? Давайте, пацаны.
Его прихвостни скрутили меня, не давая возможности дернуться. Чуть ли не распяли.
- И плюнуть-то ты мне хотел, да? На!
Он со всем старанием шмыгнул носом и плюнул в лицо.
- Сука, - сквозь зубы прорычал я.
- Сука, сука, - проворковал Кирилл, ударяя в живот. - Запомни: нельзя идти против всех. И гладить против шерсти. У нас детдом, а не фильм, в благородных поиграешь в жизни.
'Жизнью' мы называли тот период, который начнется после детдома. Но на тот момент о жизни можно было только мечтать, и когда меня били по ногам, животу и спине, я думал не столько о боли и неправильном поступке, сколько о тех ребятах в столовой. Они сидели, смотрели и смеялись. Почему им было весело, а мне нет? Почему мне захотелось исправить ситуацию? Почему я не остался равнодушным? Не знаю. До сих пор не знаю...
- А это тебе на память о том, чтобы помнил мои слова. Когда захочешь выделиться и сделать не как все - вспомни обо мне.
Он достал складной пирочинный ножик и полоснул меня по щеке. Это сейчас мне легко сказать про такое одним предложением, а тогда я намертво испугался, думая, что жить осталось несколько мгновений.
- Остальным скажешь, что поцарапался о проволоку... Библиотекарь.
***
- А этот? - стражник указал на меня лезвием двуручной секиры, способной потягаться со мной в росте.
За его спиной дверь, ведущая сквозь стену. Тяжелая кованая решетка опущена, за ней - неширокий, дай бог две телеги разминутся, проезд. На том конце я увидел такую же решетку, своими острыми прутьями упирающуюся в землю. А еще левее от проезда - огромные высоченные ворота, выполненные из дерева. Материал усилен металлическими пластинами и железными 'пломбами'.
- Этот? Этот со мной. - Трэго толкнул меня в спину, уверенно направляясь к массивной деревянной двери, обитой железом.
Стражник выставил руку, уперев ее мне в грудь. Красное небритое лицо... Правильнее будет назвать его рожей. Красная небритая рожа уставилась на меня как на врага народа.
- Документы! - рявкнул верзила. Дохнуло ужасной смесью перегара и чеснока.
Я ничего не ответил. А что я, мать его, отвечу-то?! Беженцы мы, дяденька, денег нет, паспорта нет, родителей нет. И сами-то мы не местные.
Вмешался Трэго:
- На него напали и ограбили с ног до головы. Документов нет.
Стражник нахмурился:
- Откуда будешь?
- Он с Малых Пахарей.
- Зачем одет не по-нашенски?
- Да он циркачем пробовал себя. Реквизит.
- Слушай! - прорычал красномордый, - я не с тобой разговариваю. Ты иди давай к своим колдунам! - и снова посмотрел на меня. - Ну?
- Он не говорит. Испугался очень, потерял дар речи.
Я судорожно закивал, стараясь придать себе как можно более растерянный вид.
- Ы-ы-ы, ы-ы-ы-ы, ы-ы! - так должно быть гораздо правдивее. Вдогонку к мычаниям я помахал руками, чтобы уж наверняка.
Стражник вытаращил большие выпуклые, как у хамелеона, глаза и гаркнул:
- Я должен доложить! Берон!
- Да тихо ты! - шикнул на него маг. - Его имя Маккой, он сын тамошнего мельника. Не думаю, что следует устраивать шум.
- Правда? А вот мне так не думается! Эй, Берон, отсохни твой ствол! Куда запропастился?
Трэго расправил плечи и подошел вплотную к стражнику:
- Слушай сюда внимательно, - процедил маг. Для пущего эффекта ветер снова сопроводил его слова ледяным дуновением; стражник невольно поежился. Пот, текший с его лба, застыл на усах инеем, а изо рта пошел пар. - Я не уверен, что генералу Драммигу понравится новость о том, что его подчиненные, находясь на самом ответственном посту, пьют и занимаются не пойми чем! Понятия не имею, как ты, жирная рожа, заполучил это место, но потерять его так же просто, как мне превратить тебя в кучку зловонного дерьма!
Стражник задрожал, из груди вырвался хрип. Он дышал столь часто, что вокруг него образовалось целое облако. Раздался шум; с порога двери, ведущей в проходной коридор под стеной, вылез невероятно тучный мужик. Почесывая брюхо, он озлобленно рявкнул:
