Все это, все эти сменные обувные мешки, синие тренировочные штаны и халаты для уроков труда (о боже, у халата еще были коротки рукава, что делало мои и без того худые руки просто чудовищно длинными и тощими!), а главное, — все полученные из-за моего закомплексованного поведения школьные обиды, ответы на которые до утра крутились в моей детской голове, мешая заснуть, но никогда-никогда не были сказаны мною вслух в глаза обидчиков, — все это валялось где-то там по уголкам памяти, и сейчас я готовилась положить туда еще один увесистый сверточек с очередным кирпичом — сверточек с моим предательством, вызванным страхом и бессилием, который останется у меня после этой поездки на Родину.
Весы качнулись последний раз и великодушно склонились в сторону коньяка. Я завернула в Староконюшенный и увидела малюсенькую продуктовую лавку с безобразными решетками на окнах. А как насчет оформления витрин? Представила дизайн, который сейчас согрел бы душу. Выглядел он как большой белый плакат-растяжка с толстыми черными буквами: «Дешевый коньяк». И все, и нечего лицемерить, а то дизайн витрин… Кому он, к черту, нужен в наше непростое время?
Магазин выглядел как сельский лабаз: крохотный зал, раза в два меньше, чем моя гостиная в Амстердаме, с трех сторон по периметру огражденный прилавками. Каждая стена была украшена номером: 1, 2 и 3, написанными, как я и мечтала — на простом листе бумаги форматом А4, а за каждым из трех прилавков стоял свой продавец. Похожи они были как близнецы: три усталые девицы под окном, бесцветные и безвозрастные, с одинаково застывшими гримасами, определить которые можно как «чувство превосходст ва над покупателем».
— Коньяк подешевле и пачку… Нет! Две пачки «Marlboro», пожалуйста, — обратилась я к одной из них.
— Сигареты во втором отделе, — сказала девица, кивнув на стоящую напротив продавщицу.
— Господи боже! У вас тут не только прилавки, но еще и по отделам разбито? Круто! — выдохнула я с уважением к такой непоколебимой никакими перестройками консервативности.
Бесцветный полиэтиленовый пакетик тоже стоил денег — семь рублей! Я в шоке проморгалась и покачала головой.
— А что вы хотите? — спросила продавец с заранее заготовленной агрессией.
— Я? Я ничего уже не хочу кроме коньяка, — сказала я совершенно серьезно. — Хотя знаете… Дайте что-нибудь еще на закуску. Что у вас есть?
— Мармелад «Лимонные дольки» берут обычно под коньяк.
— Да? — Странный выбор, но, наверное, местным было виднее. — Ну дайте мне тоже лимонные дольки. Чтоб жизнь вообще медом не казалась. А то хорошо мне сегодня — нет слов!
Продавцы переглянулись, показывая взглядом, что «ходют тут»… «понаехали» в Москву идиотки типа меня…
— Да они сладкие. Мармелад же все-таки, — успокоила меня самая добрая из трех сестер.
Светлана жила в моем же Староконюшенном, на два дома дальше нас с Дашей. Засовывая на ходу в рот лимонные дольки, я вспомнила, что ничего сегодня толком не ела. Дольки оказались не просто сладкие, а приторные, и сахарный песок неприятно прилипал к пальцам.
— Хорошо прошла поездка? — спросила Светлана, открыв дверь. Потом присмотрелась ко мне повнимательнее и утешила: — Да все проходит. Перемелется — мука будет.
Я кивнула. Куда и зачем я ездила, я решила ей не рассказывать. Целее будет. Связываться со мной людям было опасно, и я старалась никого по возможности не вовлекать в детали своих приключений.
Забрав сонную уже девочку, я пошла домой. При приближении к ведущей в наш двор арке у меня привычно защемило от страха сердце. Оглянулась, вошла в арку, притормозила, выждала минуту и резко выглянула. Никого. Такими же уловками и оглядками добралась до подъезда. Двор казался абсолютно пуст.
Благополучно миновав основные опасные точки: подъезд, расстояние до лифта, выход из лифта на нашем этаже, я успокоилась, только забаррикадировавшись на все засовы железной двери.
— Ты у тети Светы поела? Тогда мыться и спать! — скомандовала я, решив, что пока я достаточно напьюсь, чтобы позвонить Дашиной маме, ребенок поспит спокойно хотя бы пару часов.
Назначать передачу ребенка в этой квартире я посчитала неразумным. Мне еще пригодится этот адрес, чтобы было где отсиживаться, ожидая, пока Денисов сделает мне поддельные документы на выезд. Так что придется после звонка будить Дашу и отводить куда-нибудь к ближайшей станции метро, где ее и подберет мамаша.
— А тетя Света сказала, что я очень красивая, — сказала девочка, раздеваясь у зеркала.
— Конечно, солнышко, ты очень красивая. Посмотри, какие у тебя яркие большие глазки. Как у твоего папы…
Пускай растут дети, которые не считают себя глистами, не носят жутких халатов и не переучиваются потом во взрослом возрасте красиво ходить! Может быть, Даше удастся прожить так, что ей потом не придется в середине жизни пылесосить по дальним углам своей памяти, выметая оттуда все скопившиеся за годы унижения, оскорбления, предательства и подлости, которые пришлось молча стерпеть или сделать самой… Я же просто налью туда себе сейчас для дезинфекции коньячку.
— Ты очень красивая, моя радость! И скоро поедешь, наконец, жить домой.
— К папе?
Я вздохнула:
— Нет, зайка. К маме.
— А к папе мы когда поедем?
— Ты — потом. А я — никогда. Мне пора уезжать уже. Я тут у вас загостилась. Мне тут не место. В смысле — просто нет для меня места тут, тесно у вас, самим ничего не хватает, вот и толкаетесь… И больно, надо заметить, толкаетесь так! До слез больно!
Даша посмотрела на меня внимательно:
— А ты где живешь? У вас там не толкаются?
— И у нас, конечно, тоже толкаются. Но шутя. Не больно. И всегда потом говорят «Sorry». А у вас толкаются — так толкаются, киска моя. Мне выпить надо, а ты ложись. Скоро-скоро ты поедешь к маме.
— А сказка? — спросила Даша с вызовом. — Почему ты мне давно сказку не рассказывала?
— Сказку?
Мне было жаль расставаться с ребенком, в душе что-то тянуло и щемило, и я была рада полежать с ней в обнимку, рассказывая ей сказку и глядя на прощанье в Максовские ее глаза. Я откупорила крышку бутылки и, прихлебывая коньяк прямо из горлышка, накрылась одеялом и прижалась к лежащей девочке, накручивая ее кудряшки себе на пальцы.
— Значит, так… Сказка… Про что сказку хочешь?
— Про маленькую девочку, которая заблудилась в лесу!
— Хорошо. Жила-была маленькая девочка… — я поцеловала Дашу в висок и сглотнула идиотские слезы. — Жила она хорошо. Ходила в школу и получала там хорошие оценки. Домик у нее был свой, ремонт она недавно сделала, красиво вышло, и душу ей очень грело…
— Маленькие девочки не делают ремонт! — возразила Даша.
— Ну почему не делают? Ну ладно, пускай не делают. Короче, жила себе девочка, жила, но что-то ее мучило, чего-то ей не хватало…
— Чего?
— Не знаю чего. Она и сама не понимала. Чего-то «настоящего».
— А у нее родители были? Они ее любили?
Я прихлебнула коньяку.
— Были, конечно, у нее родители. И любили ее очень. Но она тоже хотела любить кого-то, понимаешь? Вот у тебя есть твой Вася, и ей тоже кого-то хотелось иметь.
Даша понимающе кивнула и прижала зайца покрепче к груди.
— Дальше рассказывай!
— Ну, а дальше прознала девочка, что есть такой большой лес неподалеку, и там живет волк. Сильный такой, красивый… И решила девочка пойти в лес к нему знакомиться.
— А почему волк к ней сам не пришел знакомиться? — спросила Даша.
— Волк был очень занят делами.
— Как папа?
— Ну, приблизительно. Не перебивай. И пошла, короче, девочка в лес. Одна, как и положено в хорошей сказке. А там в лесу такое творится! Девочка и не знала, что такое бывает! Кругом бегают злые животные…
— Какие?
— Шакалы, наверное. Такие, знаешь, с острыми зубами, злобные — ужас, но при этом с поджатыми хвостами и облезлые. И они ее закружили, она от них побежала, упала, встала, опять бежит… Еле оторвалась. Смотрит: а вокруг черт-те что. Все деревья местами поменялись, тропинки никакой не видно, ночь начинается, стемнело, ночевать негде и есть нечего. Ну, наша девочка оказалась находчивая, прямо как ты, и смелая. Она легла спать прямо на полянке. Помнишь, ты тоже на полянке со мной спала?
Даша кивнула и прижалась ко мне теплым мягким и доверчивым комочком.
— А зачем шакалы ее съесть хотели?
— А у нее пирожки были вкусные для волка с собой, она напекла и принесла. И от нее пахло ими, вот шакалы и захотели ее пирожков. Ты все время перебиваешь! Ну так оно и пошло, короче, дальше. Девочка не может из леса выбраться. Кружит-кружит днями напролет, а спит под деревом. Кругом шакалы рыщут, ее ищут. Они учуяли запах девочки в лесу и спать не могут, хотят пирожки у нее отнять, а саму ее съесть. Девочка научилась спать высоко на деревьях, чтобы шакалы не достали.
