— Нет, это они сами, чтобы к ним не пробрались, — махнул рукой Рудецки. — А питаются… гуманитарной помощью они питаются! Раз в неделю им сбрасывают с дирижабля продовольствие, а то ведь с голода помрут… Пробовали, кстати, лекарства в пищу подмешивать — не помогает. Последняя стадия, тут средства посерьезнее нужны…
— А чем они там занимаются? — поинтересовался Ян.
— А у них там две группировки образовалось, — любезно просветил Рудецки. — Вот и воюют между собой за власть. А знаете, как сложно было установить наблюдение? Это такая опасная работа!..
— Так что там с группировками? — вернул его к теме беседы оперативник.
— А! У них расхождения по аграрному вопросу. Одни хотят удобрить грунт, а другие против…
— Ну так… — Бессмертных кивнул на группку больных, раскапывающих тротуар. По другую сторону дороги другая группка закапывала раскопанное и выкладывала тротуар плиткой. — Может быть, это занятие купировало бы приступы?
— О, что вы… — вздохнул Рудецки. — Я не специалист, но наслышан, знаете ли… Там ведь еще идеология замешана! Одни строят царизм и светлое будущее, а другие — просто светлое будущее…
— А что такое царизм? — простодушно спросил Дэвид.
— Не знаю, — честно сознался гид. — Но звучит страшно.
Над гребнем стены появилась огромная лапа и демонстративно выломала кусок кладки.
— Видите, уже чешуя появилась, — заметил Рудецки. Дубовны нервно сглотнул. — Они же эту гуманитарную селедку целиком пожирают! Там вообще всё сложно… Например, у них физика не по законам, а по понятиям!
— Это как? — заинтересовался Бессмертных.
— Ну как… Возьмут коробку мятного зубного порошка, напишут на ней — «бабах!»…
— И что?
Над стеной поднялось грибовидное облако…
— Так и живут, — заключил Рудецки. — Вот в прошлом году удалось выманить несколько таких… чешуйчатых. Рискованное дело, но для науки ведь нужно! Во-от…
— Выманили, а дальше? — заинтересовался доктор.
— Стали изучать. Вот вы видели когда-нибудь, как добывают творог? — спросил гид.
— Простите… — приподнял брови Немертвых. — Вы сказали — творог?
— Именно! Так вот, эти, в крайней стадии intelligenza, добывают его из вареников!
— А потом?..
— А потом снова лепят вареники! — подскочил на облучке Рудецки.
— А смысл? — недоумевал доктор.
— Вечный двигатель!.. — воздел палец гид с таким видом, будто сам этот двигатель изобрел. — Академик Яворски как это увидел — едва его откачали! Понимаете, какие перспективы это открывает? Вместо чадящей паровой машины — perpetuum mobile!
— Ну уж это вы хватили, любезный, — хмыкнул Бессмертных.
— Ничего подобного! — оскорбился Рудецки. — В центре уже есть опытные образцы!
— Может, нам покажут? — подумала Каролина вслух. — Жан же обещал нас провести туда…
— Жан? Господин Затычински? — услышал ее гид. — Если обещал, так непременно покажет! А вы представляете, как негодуют угледобывающие страны?!
— Еще бы… — хмыкнул доктор.
— Да! Негодуют, обвиняют нас в науковствах! — Рудецки явно причислял себя к сотрудникам научно-исследовательского центра и очень гордился результатами работы, а оскорбления в его адрес воспринимал как личные. — А еще в подрыве экономики! Говорят, были даже забастовки погонщиков верблюдов…
— Ну, по мне, так проще импортировать кизяк, чем пропускать верблюжьи караваны с углем, — хмыкнул Бессмертных. — Но шум, должно быть, поднялся изрядный…
— А то как же! — гордо сказал гид и вспомнил о своем предназначении. — Взгляните, пожалуйста, налево! Вы можете видеть замечательную розовую аллею, посаженную выздоровевшими больными в знак благодарности научным сотрудникам!
— Простите, а вот те господа… тоже больные? — уточнил Дэвид.
— Конечно, больные, — хмыкнул Ян. — Неужто здоровый станет розы перекрашивать?
— Это часть трудотерапии для живописцев, — пояснил Рудецки. — Знаете, некоторые ударяются во всякие странные течения… название-то не вдруг выговоришь! На их, с позволения сказать, картины смотреть — аж глаза болят! Вот и они тут… Вспоминают, стало быть, что какого цвета должно быть.
— Ну, видно, вот тот еще совсем плох, — заметил Бессмертных, кивнув на молодого человека, красившего лепестки белой розы в лазурный цвет. От усердия тот даже прикусил кончик языка.
— Этот? — прищурился Рудецки. — Нет-нет, с ним как раз всё в порядке, он просто авангардист, но такой, безобидный. Может ведь у человека быть пунктик на синих розах? А в остальном у него уже все в норме: видите, прокрашивает тщательно, ровно, в два слоя, а вон те трое халтурят!
— Действительно, — согласился следователь, посмотрев на кое-как обляпанные белой краской алые розы, и отвернулся. — Да, господин Рудецки, мы что-то заговорились, а о знаменитой барже и позабыли. Где она?
— А… — понурился гид. — Она утонула.
— Это же исторический памятник! — возмутился Дэвид.
— Но это же не мы! — возмутился Рудецки. — Это случилось в результате варварского налета болотных драконов…
— Каких еще драконов? — недобро спросила госпожа Кисленьких. — Что за чушь!
— Они такие длинные, быстрые, серебристого цвета. Изрыгают дым, огонь и зловоние. И крылья у них такие… — гид замахал руками, пытаясь изобразить дракона. Получалось не очень.
Обеспокоенные реабилитанты тревожно фырчали.
— А еще они летают хвостом вперед! — наябедничал Рудецки. — Я как увидел, даже забеспокоился — вдруг рецидив? Даже на специальное обследование пошел!
— И? — поощрил доктор.
— Здоров! Их многие видели, вот даже экспедицию военную отправили на дирижаблях — поймать, стало быть, чтобы не безобразничали. А судно поднимут, поднимут… — заверил гид. — Это… В общем, случайность, как и с ратушей. Бывает, знаете ли…
— А это что? — спросил Немертвых, решив сменить тему разговора.
— О!.. — удивленно воскликнула Каролина.
Зрелище в самом деле было необычным: на площади, которую сейчас пересекал экипаж, стоял столб. Прочная цепь приковывала к нему довольно ржавый рупор. На глазах у изумленной публики один явно больной (отличить их от надзирателей было легко — по безумному блеску в глазах и по цветной нашивке на рукаве) подошел к столбу, вскарабкался на стоявшую здесь же шаткую стремянку, взял рупор и что-то неразборчиво прогорланил. Впрочем, присутствующие явно его поняли, потому что кое-кто одобрительно закивал, а другие, напротив, оскорбительно заулюлюкали.
— А что он сказал? — поинтересовалась госпожа Кисленьких.
— Не знаю, — смутился Рудецки. — Когда болел, вот всё-всё понимал, каждое слово… прямо стыдно становится, как вспомню! А теперь как отрезало, спасибо докторам!
— А что вообще это за сооружение? — спросил Немертвых.
— Площадь Свободы и Рупор Гласности, — вздохнул гид. — Они, больные, очень до гласности охочи… Ну вот им сделали — приходи и говори, что хочешь! Говорят, это им помогает стресс снимать…
— Вот даже как, — оценил находку доктор. — А отчего у них разноцветные нашивки? Это что-то обозначает?
— Конечно, — кивнул Рудецки. — Стадию развития заболевания и его разновидность, там свои цветовые коды, я подробно-то не знаю…
— А не проще сделать цифровые или буквенные обозначения?
— Что вы! — замахал руками гид. — Никогда!
— Отчего же?
— О, я думал, вы уже знаете… — вздохнул тот. — Эти вот, которые по улицам бродят — они уже неопасные. А на другом конце города есть трудовой лагерь для перевоспитания тех, у кого болезнь особо запущенная… Видели, может, такую высокую арку, когда с вокзала ехали?
— Точно, видели, — сказал Берт. — Там еще написано что-то было, но я не разобрал, далековато.
— И что там написано? — поинтересовался Бессмертных.
— Всего лишь «2 х 2 = 4», — ответил Рудецки. — Но тяжело больных при виде этой надписи так корчить начинает, что ужас просто! Вот как бедолага перестанет пену пускать — так уже, считай, на поправку пошел!
— Хм… — протянул следователь. — А как перевоспитывают в этом лагере? Тоже трудотерапией?
— Именно! Только там уж посерьезней. В смысле, заставлять-то не заставляют, но только если ничего делать не будешь… — гид развел руками, чуть не выронив вожжи. — Оголодаешь, одичаешь… Ну, конечно, совсем до скотского состояния им дойти не дают, просто таким способом еще не вовсе безнадежных отличить легко. Если кто зимой дрова из поленницы взял и развел костер — у такого шансы еще неплохие, а если, как остальные, греется циркуляционным кишением…
— Это как? — не понял Дэвид.
— Как бараны, — пояснил Рудецки. — Сбиваются в кучу и греются. Снаружи холодно, внутри жарко, они и меняются постоянно.
— По-моему, это жестоко, — сказал Дубовны.
— Зато надежно, — хмыкнул Немертвых, и стажеру отчего-то не захотелось с ним спорить.
