– То есть блок отменить нельзя? – напрягся Макаров.
– Не спеши. Нашим методом тут же заинтересовались спецслужбы. И по их заданию мы начали разрабатывать отменяемый блок. Руководил направлением твой отец. И мы достигли определенных успехов. Представляешь, какие возможности это открывало? Едет разведчик на Запад. Его пасут, провоцируют. Могут делать, что угодно – шантажировать, пытать, колоть сыворотку правды. Бес-по-лез-но! Он не может ничего разболтать, потому что просто-напросто ничего не знает. У него стоит блок! А в нужный момент человек дает ему выпить коктейль с определенными компонентами, под нужную музыку показывает нужную фотографию и произносит нужные слова. И вуаля! В голове агента уже заранее выученная – опять же по нашим методам – информация об агентурной сети, понимание, как собрать бомбу из стирального порошка и картошки и как с ее помощью снести с лица Земли Тауэр.
– Впечатляет.
– Да, но… Как всегда но. Это очень серьезное вмешательство в мозг. И если блок срабатывает в девяносто девяти процентах случаев, то деблокировка снижает эту вероятность процентов до семидесяти. У остальных после нее просто едет крыша.
– Семьдесят процентов – неплохой шанс, – хмыкнул Макаров.
Басаргин молчал. Макаров занервничал.
– Что не так?
– Видишь ли… Тебе блок ставили два раза. Это понижает шансы еще сильнее. А учитывая, что тебя попытались криво разблокировать, эти шансы вообще убийственно малы.
– Два раза? – переспросил Макаров.
– Да. Ты был очень впечатлительным ребенком. Когда твоя мама ушла от отца к другому, Семен настоял на том, чтобы ты остался с ним. Мать согласилась. Но до того, как попасть в интернат, тебя воспитывала она. Ты был мягким, добрым, доверчивым. И ты очень страдал из-за того, что мама ушла. По просьбе Семена я поставил тебе блок.
– Витя… – прошептал Макаров.
– Что?
– Я зову его Витей. Он добрый и честный, но он трус, слабак и нытик.
– А второй?
– Он как самонаводящаяся боеголовка. Идет к цели по трупам. Именно его я боюсь.
– Да, это он, Злой ребенок, – вздохнул Басаргин. – Это то, что в тебя вложили за время обучения.
– А потом я ушел в самоволку с девчонкой, ее убили, а я поехал головой, и мне снова поставили блок. Как тем, с не эластичным мозгом, – скривился Макаров. – Вывели из проекта и просто дали доучиться.
– Да, – кивнул Басаргин, бросив на Макарова немного удивленный взгляд. – Это оказалось страшным ударом для Семена. А Захаров не был бы собой, если бы не использовал это на полную катушку. Развод, собственный сын в проекте, блок, срыв, новый блок. Это сильно подпортило репутацию Даурского. Захаров поработал с кураторами. Те надавили на Даурского. И в итоге, несмотря на огромные заслуги, Семену предложили выйти из руководства и взять себе одну лабораторию. Смешно. Даурскому – лабораторию. Он просто ушел.
– Что же мне делать? – Макаров с надеждой посмотрел на Басаргина.
Старый доктор резко откинулся на спинку стула.
– Пытаться тебя сейчас разблокировать – это самоубийство. У тебя двойной блок, да еще со сбитыми настройками. Я могу просто выжечь тебе мозг. И кто из троих после процедуры станет твоей основной личностью – не предскажет никакой осьминог Пауль.
– Это не имеет значения, – бесцветным голосом сказала Ольга.
Это было так неожиданно, что оба мужчины уставились на нее, едва не открыв рты.
– Это не имеет значения, – повторила Ольга. – Злой ребенок возьмет верх в любом случае. Ты ничем не рискуешь.
46.
Он открыл глаза.
– Кто ты? – напряженно спросил лысый человек, пристально его рассматривая. За его плечом стояла женщина чуть за тридцать. Красивая, но очень усталая.
Он подумал несколько секунд, собираясь с мыслями.
Это было непросто. В голове царил хаос. Он бессмысленным взором смотрел перед собой. Лицо лысого окаменело.
– Твою мать, – вздохнула женщина.
– Ольга, – сказал он.
– Ты – Ольга? – переспросил лысый.
– Нет. Она – Ольга.
Девушка с любопытством наклонила голову к плечу. Так делают умные собаки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– А ты – мозгоправ, – сообщил он.
И тут же поправился:
– Вы – Мозгоправ, профессор.
Лысый ободряюще кивнул, приглашая говорить дальше.
Он с силой потер затылок. Там было больно. Почему-то он понял, что это знакомая боль. Так болело и раньше. Но не всегда.
– Я сделал туда укол, – сказал Мозгоправ. – Не три, только сильнее будет болеть.
Вихрь в голове начал упорядочиваться и незаметно светлеть. Он когда-то видел такое. В воде металлический порошок разметали центрифугой, а под дном сосуда находился магнит. И этот порошок, клубясь водоворотом, постепенно оседал на дне в виде четких узоров, повторяющих магнитное поле.
– Кто ты? – потребовал ответа Мозгоправ.
– Ви… Витя, – сказал он, пытаясь разглядеть в лице Мозгоправа верно ли он ответил. Но лицо оставалось непроницаемым. На нем читалось только внимание.
Он закрыл глаза, усилием воли осаживая вихрь на дно, где можно было бы прочитать знаки.
– Я – Виктор Макаров, следователь по особо важным делам Следственного комитета России, – четко выговорил он. Лицо Мозгоправа расслабилось.
И тогда он добавил:
– Я – сын Семена Андреевича Даурского. Я – Злой ребенок.
Ольга рассмеялась. Лицо Мозгоправа вытянулось.
– Все нормально, доктор, – подмигнул Макаров. – Все под контролем.
– Кто у руля? – быстро спросил Мозгоправ.
И Макаров снова улыбнулся.
– Никто. И все. Они во мне. Я теперь помню всё. И знаю всё. И, наверное, я теперь всё могу.
– Ты сохранил все три личности, но какая из них определяет тебя? – не сдавался Мозгоправ.
– Ни одна, – мягко улыбнулся Макаров. – Я остался добрым, как Витя. Но эта доброта теперь более цинична, потому что следователь Макаров видел слишком многое в своей жизни. Я знаю все, что знал Злой ребенок Виктор. И я, наверное, смогу действовать значительно жестче и расчетливей, чем раньше. Я, наверное, немного смещу шкалу своих ценностей. Но честь и принципы следователя Макарова останутся со мной. Вы понимаете меня, доктор?
Мозгоправ покачал головой.
– И да, и нет. Я не раз снимал блоки. И всегда оставалась доминировать та личность, что была в базе. Только ей добавлялось то, что заблокированный узнал после блока. Но твой случай уникален. В тебе остались все трое и никто из них не доминирует, только появились взаимоограничения. Мне сложно пока все это объяснить.
– Ну вы же понимаете, что мне это объяснить еще сложнее, – засмеялся Макаров.
Басаргин резко встал.
– Так, молодой человек! Я сделал для вас очень большое дело. Вы мой должник. Вы согласны?
– Да, доктор.
– И мне от вас кое-что нужно.
– Все, что могу. Что не выходит за рамки моих моральных принципов.
– Ты должен ко мне прийти, как только разберешься со своими проблемами. Только ко мне! Я обязан тебя изучить. Это будет фурор!
– Вы же не будете препарировать меня? – прищурился Виктор.
– Не бойся, больно не будет! – захохотал доктор.
– Ты хочешь меня убить.
Эти слова Ольга произнесла без вопросительной интонации. Без удивления, без обиды, без вызова. Она просто констатировала факт.
Макаров ответил не сразу. Он с немалым удивлением вдруг понял, что не ощущает ненависти, хотя должен бы. Рядом с ним на кухне гостеприимного дома профессора Басаргина сидело чудовище. Эта красивая и изящная женщина обладала моралью белой акулы. Она убивала так же легко, как дышала. Смертоносная, как королевская кобра.
Она убила Светлану походя, просто для того, чтобы подтолкнуть Макарова к движению в нужную ей сторону. Она сплела паучьи сети, в которых погибла Ирочка. По ее вине Макаров так никогда и не познакомился со своим отцом – Даурский убил себя раньше, чем смог признаться Виктору, что тот – его сын.
И несмотря на все это Макаров не мог себя заставить ее ненавидеть. Еще вчера, там, в карьере, он готов был своими руками вырвать ее гнилое сердце и сожрать, глядя в ее гаснущие глаза.
