Полностью исполнив своей долг, самодержец в мае с трофеем победителем возвращается в Византий.
Здесь я должна кончить свой рассказ о скифах, хотя из многочисленных событий я коснулась лишь немногих и, можно сказать, погрузила только кончики пальцев в воды Адриатического моря. Ведь о блестящих победах самодержца, о поражениях его врагов, о собственных подвигах Алексея, о всех случившихся в то время событиях и о том, как император всегда умел приспособиться к обстоятельствам и тем или иным способом выпутаться из тяжелого положения, – обо всем этом не смогли бы рассказать ни новый Демосфен, ни весь сонм ораторов, ни Академия вместе со Стоей, если бы они даже сочли своей первой задачей восхваление деяний Алексея.
7. Через несколько дней после возвращения императора во дворце был раскрыт заговор, составленный против самодержца армянином Ариевом и кельтом Умбертопулом (и тот и другой знатные и воинственные мужи), привлекшими к себе немалое число сторонников. Улики были налицо, и истина {239} обнаружилась. Заговорщики были осуждены и приговорены к конфискации имущества и изгнанию. Следует отметить, что самодержец полностью освободил их от полагающегося по законам наказания[851].
Затем до самодержца донеслись слухи о нашествии куманов и о том, что Бодин вместе с далматами намерен нарушить договор и вторгнуться в наши земли. Поэтому Алексей пребывал в нерешительности, не зная, против какого врага обратить свое оружие. Он решил выступить вначале против далматов, до их прибытия занять узкую долину между нашими и их землями и, насколько будет возможно, укрепить ее. Он собрал всех приближенных, открыл им свое намерение и, получив общее одобрение, выступил из столицы, чтобы устроить дела на Западе.
Вскоре Алексей прибыл в Филиппополь, где получил письмо от болгарского архиепископа[852], в котором тот сообщал, что дука Диррахия Иоанн, сын севастократора, вынашивает планы восстания. Весь день и всю ночь провел Алексей в душевном волнении; из жалости к отцу Иоанна он откладывал расследование дела, но в то же время опасался, что слух об Иоанне оправдается. Иоанн был еще юношей, и Алексей, зная необузданный нрав людей этого возраста, боялся, что он поднимет мятеж и доставит невыносимое горе как своему отцу, так и дяде. Поэтому император решил всеми способами постараться сорвать замысел Иоанна, ведь он был необычайно привязан к юноше.
И вот Алексей призвал к себе великого этериарха[853] Аргира Карацу (несмотря на свое скифское происхождение, этот человек отличался большим благоразумием и был слугой добродетели и истины) и вручил ему два письма[854]. В первом, адресованном Иоанну, содержалось следующее: «Наша царственность, узнав, что варвары выступили против нас и прошли через клисуры, вышла из Константинополя, чтобы укрепить границы[855] Ромейской державы. Тебе же следует самому явиться с докладом о положении во вверенной тебе области (ибо я опасаюсь злых умыслов против нас со стороны Вукана) и сообщить мне о положении в Далмации и о том, соблюдает ли Вукан условия мирного договора (ведь до меня ежедневно доходят неблагоприятные вести о нем), чтобы, получив более точные сведения о Вукане, я смог во всеоружии встретить его козни. Затем я отправлю тебя с необходимыми инструкциями обратно в Иллирик, дабы, на два фронта сражаясь с врагами, с божьей помощью добиться победы». Таково было содержание письма, адресованного Иоанну. {240}
В другом письме, обращенном к знатным жителям Диррахия, говорилось следующее: «Узнав, что Вукан вновь злоумышляет против меня, я выступил из Византия, чтобы укрепить узкие долины между Далмацией и нашим государством и вместе с тем точнее разузнать о Вукане и о далматах. Поэтому я решил вызвать к себе вашего пуку и любимого племянника моего владычества, а дукой назначил человека, который вручит вам это письмо. Примите же нового дуку и подчиняйтесь всем его распоряжениям».
Вручив эти письма Караце, он приказал ему по прибытии прежде всего доставить письмо, адресованное Иоанну, и, если тот добровольно подчинится приказу, с миром проводить его и взять на себя охрану области до возвращения Иоанна; а на тот случай, если Иоанн станет сопротивляться и откажется повиноваться, Алексей велел Караце призвать к себе наиболее влиятельных граждан Диррахия и прочесть им второе письмо, чтобы они помогли ему задержать Иоанна.
8. Сведения обо всем этом дошли до севастократора Исаака, который находился в то время в Константинополе. Он спешно выступил из города и через двое суток прибыл в Филиппополь. Застав императора спящим, он тихо вошел в его палатку, рукой подал знак спальникам самодержца соблюдать тишину, улегся на другое ложе, находившееся в палатке его брата-императора, и заснул.
Император, восстав ото сна, неожиданно увидел брата. Алексей некоторое время старался не шуметь и приказал то же самое остальным. Когда севастократор проснулся, он увидел своего брата-императора бодрствующим, тот также увидел его, они подошли друг к другу и обнялись. Затем император спросил Исаака, чего он хочет и какова причина его прихода. Тот ответил: «Я пришел ради тебя». На что император: «Напрасно ты тратил силы и утомлял себя». Севастократор встретил эти слова молчанием, ибо терялся в догадках, с каким известием прибудет посол, еще ранее отправленный им в Диррахий. Ведь как только до Исаака дошли слухи о сыне, он набросал ему короткое письмо, в котором приказывал Иоанну скорее явиться к самодержцу и сообщал, что сам он отправляется из Византия в Филиппополь, дабы соответствующими доводами опровергнуть доносы на Иоанна и дождаться там прибытия сына.
Исаак покинул императора и удалился в предназначенную для него палатку. Немедленно вслед за этим к нему прибежал письмоносец, посланный к Иоанну, и сообщил о прибытие сына. {241}
Севастократор отбросил всякие подозрения, подбодрил себя мужественными мыслями и, исполненный гнева против тех, кто первыми донесли на его сына, в сильном волнении явился к императору. Увидев Исаака, император сразу же понял причину его гнева, но все же спросил брата, как он себя чувствует. Исаак ответил: «Плохо, по твоей вине». Он вообще не умел обуздывать свой гнев и нередко готов был взорваться по самому пустому поводу[856]. К этому он добавил еще следующее: «Я не столько зол на твою царственность, сколько, – тут он указал пальцем на Адриана, – на этого лжеца». Кроткий и ласковый император ничего ему не возразил, ибо знал, как следует утихомирить кипящего гневом брата. Они уселись и вместе с кесарем Никифором Мелиссином и некоторыми своими родственниками и свойственниками стали обсуждать слухи, распространяемые об Иоанне. Когда Исаак увидел, что его брат Адриан и Мелиссин намеками стараются бросить тень на его сына, он вновь не смог сдержать бурлящего в нем гнева и, сурово взглянув на Адриана, пригрозил, что вырвет ему бороду и отучит нагло лгать и пытаться отнять у императора его близких родственников.
В это время прибывает Иоанн. Его сразу же провели в палатку императора, и он слышал все, что о нем говорилось. Не на суд привели его, и обвиняемого не держали под стражей. Император сказал Иоанну: «Сочувствуя твоему отцу – моему брату, я не могу вынести того, что тут о тебе говорят, поэтому будь спокоен и живи как раньше». Все это говорилось в императорской палатке, где присутствовали только родственники и не было ни одного чужого человека. Так было замято это дело, и остается неизвестным, возникло ли оно в результате пустой болтовни или Иоанн действительно злоумышлял против императора. Алексей подозвал к себе своего брата севастократора Исаака вместе с его сыном Иоанном и после продолжительной беседы сказал, обращаясь к севастократору: «Спокойно отправляйся в царственный город и расскажи о наших делах матери. Его же, – тут он указал на Иоанна, – как видишь, я отправляю назад в Диррахий, чтобы он позаботился о вверенной ему области». Так они расстались: один на следующий день направился в Византий, другой – в Диррахий[857].
9. Это выступление против самодержца было не последним. В царственном городе находился Феодор Гавра[858]. Зная дерзость и энергию этого человека, Алексей решил удалить его из столицы и потому назначил дукой Трапезунда, города, который тот ранее отобрал у турок. Гавра был родом из горных районов Халдии[859] и завоевал славу доблестного воина, ибо {242} превосходил всех людей своим умом и мужеством. Ни в одном, даже самом малом деле, не терпел он неудач и постоянно брал верх над своими противниками, а завладев Трапезундом и распоряжаясь им как своей собственностью, он и вовсе стал непобедим. Сына Гавры, Григория, севастократор Исаак Комнин обручил с одной из своих дочерей. Так как молодые люди были еще очень юны, между ними только состоялась помолвка. Гавра отдал севастократору своего сына Григория, для того чтобы дети вступили в брак, когда достигнут совершеннолетия, а сам, попрощавшись с императором, вернулся в свою страну. Однако вскоре, покоряясь общей участи, умерла супруга Гавры, и он женился вторично – на одной знатной аланке. Новая жена Гавры и супруга севастократора оказались дочерьми двух сестер. Когда это обнаружилось, брачный договор между детьми был расторгнут, ибо законы и каноны запрещали их связь[860].
