9. Это выступление против самодержца было не последним. В царственном городе находился Феодор Гавра[858]. Зная дерзость и энергию этого человека, Алексей решил удалить его из столицы и потому назначил дукой Трапезунда, города, который тот ранее отобрал у турок. Гавра был родом из горных районов Халдии[859] и завоевал славу доблестного воина, ибо {242} превосходил всех людей своим умом и мужеством. Ни в одном, даже самом малом деле, не терпел он неудач и постоянно брал верх над своими противниками, а завладев Трапезундом и распоряжаясь им как своей собственностью, он и вовсе стал непобедим. Сына Гавры, Григория, севастократор Исаак Комнин обручил с одной из своих дочерей. Так как молодые люди были еще очень юны, между ними только состоялась помолвка. Гавра отдал севастократору своего сына Григория, для того чтобы дети вступили в брак, когда достигнут совершеннолетия, а сам, попрощавшись с императором, вернулся в свою страну. Однако вскоре, покоряясь общей участи, умерла супруга Гавры, и он женился вторично – на одной знатной аланке. Новая жена Гавры и супруга севастократора оказались дочерьми двух сестер. Когда это обнаружилось, брачный договор между детьми был расторгнут, ибо законы и каноны запрещали их связь[860].
Зная, какой Гавра воин и что он может учинить, император не пожелал после расторжения брачного договора отпустить назад его сына. Он решил задержать Григория в царственном городе по двум причинам: Алексей хотел, во-первых, оставить его в качестве заложника, а во-вторых, обеспечить себе дружелюбие Гавры – ведь если последний и замыслил бы зло против императора, то должен был бы воздержаться от его осуществления. Кроме того, Алексей намеревался женить Григория на одной из моих сестер[861]. Вот почему он откладывал возвращение юноши.
Гавра же вновь прибыл в царицу городов и, вовсе не понимая планов самодержца, решил тайно забрать сына. Он держал пока это решение в тайне, хотя самодержец косвенно, намеками давал ему понять о своем намерении. Я не знаю, может быть, Гавра не понимал намеков, а может быть, и сознательно не обращал на них никакого внимания из-за недавнего расторжения брачного договора, во всяком случае он попросил позволить ему вернуться назад вместе с сыном. Но самодержец не согласился на это. Тогда Гавра сделал вид, что он добровольно оставляет сына и вверяет его заботам самодержца.
Когда Гавра попрощался с императором и уже должен был покинуть Византии, севастократор устроил ему прием в том месте, где сооружен храм великомученика Фоки[862], в очень красивом имении, расположенном у Пропонтиды; сделать это севастократора побудила новая женитьба Гавры, в результате которой между ними возникла родственная близость. После роскошного пира севастократор отправился в Византий, {243} а Гавра попросил разрешить его сыну провести с ним следующий день; севастократор охотно дал свое согласие.
Когда многократно упомянутый нами Гавра уже должен был на следующий день расстаться с сыном, он попросил наставников проводить его до Сосфения[863], где намеревался разбить свой лагерь. Наставники согласились и отправились вместе с Гаврой. Затем, уже собираясь уходить из Сосфения, он обратился к наставникам с прежней просьбой – разрешить сыну следовать с ним до Фароса[864]. Но они отказали ему. Тогда Гавра стал ссылаться на свои отцовские чувства, на предстоящую долгую разлуку с сыном и приводить различные другие доводы и таким образом тронул сердца наставников. Они дали себя убедить и последовали за Гаврой. Прибыв к Фаросу, Гавра обнаружил свой замысел, похитил сына, посадил его на грузовое судно и вместе с ним предался воле понтийских волн.
Когда самодержец узнал об этом, он быстрее, чем слово сказывается, отправил в погоню быстроходные суда, приказав морякам вручить Гавре предназначенное ему письмо[865] и постараться вернуть мальчика, если только Гавра согласится на это и не захочет приобрести врага в лице самодержца. Отправленные в погоню настигли Гавру уже за городом Эгиной, у города, который местные жители называют Карамвис[866]. Они вручили ему императорское письмо, в котором самодержец сообщал, что намерен женить мальчика на одной из моих сестер, прибавили на словах многое другое и убедили Гавру отправить назад сына. По его прибытии самодержец сразу же скрепил брачный договор соответствующими грамотами и передал Григория заботам наставника – одного из слуг императрицы, евнуха Михаила.
Живя во дворце, Григорий пользовался большим вниманием со стороны императора, который исправлял его нрав и обучал всем военным наукам. Но, как это вообще свойственно молодым людям, Григорий никому не желал подчиняться и страдал оттого, что якобы не получил приличествующего ему титула. Будучи к тому же недоволен наставником, он стал искать способ уйти к своему отцу, хотя ему скорее следовало испытывать благодарность к императору за столь большую заботу. Григорий не ограничился одними намерениями и приступил к делу. Кое с кем он поделился своим тайным замыслом. Этими людьми были Георгий, сын Декана, Евстафий Камица[867] и Михаил-виночерпий, которого дворцовые слуги обычно называют «пинкерном»[868] (все трое – храбрые воины и весьма близкие самодержцу люди). Михаил явился к само-{244}держцу и сообщил ему обо всем, но Алексей не хотел верить этому и отказался его слушать.
Так как Гавра продолжал настаивать и спешно готовил бегство, преданные самодержцу люди сказали ему: «Если ты клятвенно не подтвердишь своего решения, мы не последуем за тобой». Когда тот согласился, они показали ему, где лежит святой гвоздь[869], которым нечестивцы пронзили бок моего спасителя. Они хотели, чтобы Григорий похитил этот гвоздь и поклялся именем того, кто был им ранен. Гавра послушался и тайком похитил святой гвоздь. Один из тех, кто еще раньше известил самодержца о замысле Григория, прибежал к Алексею со словами: «Вот Гавра, а за пазухой у него гвоздь». По приказу самодержца Гавру немедленно привели и у него из-за пазухи извлекли гвоздь. На допросе он сразу же без колебаний обо всем рассказал, выдал сообщников и раскрыл свои замыслы. Алексей осудил Григория и передал его дуке Филиппополя Георгию Месопотамиту[870] с приказом в оковах и под стражей стеречь его на акрополе[871]. Георгия, сына Декана, он, снабдив письмом, отправил к Льву Никериту, который был в то время дукой Параданувия[872]. Сделал он это будто бы для того, чтобы Георгий вместе со Львом охраняли прилежащие к Данувию области, на самом же деле, чтобы Георгий находился под надзором Льва. Алексей заключил под стражу Евстафия Камицу и остальных заговорщиков и отправил их и ссылку.
Книга IX
1. Обойдясь таким образом с Иоанном и Григорием Гаврой, самодержец выступил из Филиппополя и вступил в узкую долину, расположенную между нашими и далматскими землями. Весь путь через горный хребет, который местные жители называют Зигом, он проделал не верхом (мешала пересеченная, изобилующая оврагами, заросшая деревьями труднопроходимая местность), а прошел пешком и своими глазами осматривал, не осталось ли где-нибудь незащищенных участков, через которые врагу нередко удается пройти. В одних местах он приказал вырыть рвы, в других – соорудить деревянные башни, а где дозволяли условия, – построить из кирпича и камня крепости. При этом он сам определял их вели чину и расстояние друг от друга. Кое-где он заставлял срубать под корень огромные деревья и укладывать их на землю. Сделав таким образом дороги неприступными для врагов, он вернулся в столицу. В моем рассказе это предприятие кажется {245} легким, но многие из тех, кто был тогда с императором и здравствует поныне, могут подтвердить, сколько пота пролил тогда самодержец.
Алексей получил точные сведения о Чакане и узнал, что последний, несмотря на все поражения на море и на суше, не отказался от прежних намерений, присвоил себе знаки императорского отличия, именует себя императором[873], избрал Смирну своей резиденцией и готовит флот, чтобы вновь разграбить острова, дойти до самого Византия и, если удастся, захватить императорскую власть. Ежедневно получая подобные сведения, самодержец решил не пребывать в бездействии, не приходить в уныние от этих слухов и в течение оставшегося летнего времени и зимы[874] готовиться, а следующей весной вступить в решительную борьбу с Чаканом и не только постараться сорвать всеми средствами его замыслы, надежды и начинания, но изгнать его из самой Смирны и освободить из-под власти Чакана все другие захваченные им области.
На исходе зимы, когда уже начинало улыбаться весеннее солнышко, Алексей вызвал к себе из Эпидамна своего шурина Иоанна Дуку и назначил его великим дукой флота[875]. Вверив Иоанну отборное сухопутное войско, император приказал ему двигаться по суше против Чакана[876], а командование флотом поручил Константину Далассину и велел ему плыть вдоль берега; одновременно приблизившись к Митилене, оба полководца должны были с двух сторон – с моря и с суши – завязать бой с Чаканом.
