Егор, кряхтя, сел.
— Зря кряхтишь! — сказала ему Маринка, помогая встать. — Я в тебя верблюжью дозу впрыснула! Ты теперь как ниндзя скакать и прыгать можешь… и вместо верблюда все на своем горбу тащить!
Из-под ее армейского шлема выскользнула коса, и Егор, сам того не ожидая, вдруг развернул Маринку за плечи и быстро поцеловал ее куда-то в нос… и еще в губы… больно стукнувшись лбом о край поднятого щитка.
— Потом начеломкаетесь! — рявкнул мулла-батюшка. — Маринка, шайтан-девка, быстро в дозор!
Совсем как Мама-Галя, когда упрямилась, Маринка отвернулась от священника, капризно дернула плечиком, поцеловала Егора в губы — нежно, но крепко поцеловала… и Егору показалось, что земля и солнце на мгновение прокрутились вокруг него, слившись в огненное колесо… — и, вскинув калаш по всем правилам, прикладом к правому плечу, опустила щиток шлема и быстро скользнула вперед, в дозор.
На песке остались ее маленькие аккуратные следы.
Иисус-Любовь! Егор бы упал и поцеловал бы их… но было неловко перед открывшим глаза Ромкой-джи.
Обратно все-таки тяжело идти было. Прицепили к верблюду волокушу с Зией и скарбом. Мулла-батюшка вперед ушел, дозорить. Маринка с раненым шла, а Егор Ромке-джи помогал. Хотел ему тоже волокушу соорудить, да тот отказался. Мол, ногами пойду, только помоги немного.
И вот тут, часа через три, случилось чудо великое, на всю жизнь его Егор запомнит! Очнулся Зия и попросил воды. А когда его напоили, слабой рукой вызвал «комариный» экран и прошептал:
— Следите. Ромка-джи… Егор… вы знаете. Они-то быстрее… быстрее регенерируют, чем мы…
И «комары» как обычно прозрачным роем взвились из браслета Зии и разлетелись. Егор тотчас муллу-батюшку позвал, объяснил почему. Против воли радостным голосом говорил, все равно что в школе докладывал, что, мол, «отработал я этот проклятый прием борьбы, отработал — и показать могу!» Мулла-батюшка не торопясь подошел, с раненым поздоровался, на экран посмотрел.
— Да, теперь точно спокойно дойдем! Долгих вам лет, Зия, да будет над вами благословение Господа-Аллаха Вседержителя долгие годы!
А Зия улыбается и Егору шепчет:
— Подарки… не растерял? Красавице своей…
— Нет, Зия, — сказал Егор и не удержался — заплакал. Теперь можно плакать, есть вода в организме… да и не стыдно плакать, совсем не стыдно!
Зия закрыл глаза и заснул. Экран спокойно висел рядом, как когда-то при Савве. Видно все было четко и ясно. До Города оставался день пути. К вечеру доползем.
Маринка обняла Егора и Ромку-джи за плечи и сказала дрогнувшим голосом:
— Муж мой, братик мой, как же я вас обоих люблю!
И все молчали, даже мулла-батюшка, хмуро вызывающий то одну «комариную» картинку, то другую.
Лишь едва слышно шуршал песок, попискивали сервисные сигналы экрана и громко вздыхал верблюд.
* * *
Тихо бренчал дутар. Зия допил ген-кумыс и трясущейся рукой утер губы. За стеной привычно заорал младенец. Егор, потупившись, смотрел в пол. Полоса желтого света тянулась от двери через всю комнату к стене. В углу комнаты в темноте мерцала невиданной красоты башня. Белые облака сияли над ней. «Гонконг» — непонятно темнела надпись… и дальше что-то совсем уж несуразное на демонском языке.
Зия остановил запись.
— Саввы нет, — сказал он. — Тот был великий знаток истории. Жаль, не успел он с вами, ребятней, толком поговорить.
В противоположном углу шевельнулся староста Володя.
— Соплякам мудрого не открывай, — скрипуче произнес он, — не доросли еще.
— Мы, откровенно говоря, не мудрее их будем, — прошептал Зия, откинувшись на подушки. — Ты сам говорил… — Он осторожно кашлянул, и голос его окреп. — Вот черт, в почках еще пока отдается… Ты, староста Володя, сам говорил, что жизнь ваша прежняя прекратилась. Не уйти от жизни-то…
— Посмотрим, — спокойно ответил староста и встал. Он повздыхал, прошептал короткую молитву, похлопал Ромку-джи по руке и убрел, обронив на прощание: — Во многие мудрости многие печали. Пусть живут, пока молодые, — жизни радуются.
— Ничего, боевая юность России… их не так-то просто правдой сковырнуть, — сказал Зия слабым голосом. — Маринка, подашь, красавица, мне еще чашечку?
— Угу… — Маринка сняла с плеча руку Егора.
— И м-м-мне… — подал голос Ромка-джи.
— Описаешься! — отрезала Маринка. — Лежи и не жужжи! Дядя Коля сказал, что еще два дня лежать надо. А ты опять ночью до ветру потащишься!
— Да всего-то третью чашку прошу, — недовольно заворчал Ромка-джи. — Зия, вон, уже четвертую пьет! И потом, что бы мне до ветру не сходить? Что я должен, в чайничек сикать?
— Именно, — рассеянно сказала Маринка, помогая Зие поправить подушку. — В чайничек, в баночку, в штанишки… постельный режим! Зия, вам удобно?
— Удобно, ослепительная, удобно. Спасибо! Ну-с, сполох-десант деревенский, поехали дальше! Здесь у меня файлик есть… специально для вас вытянул. Но учтите, староста не зря ворчит. Это, так сказать, не для детского ума! И вообще, запрещенная тема. В Москве меня могли бы запросто прижучить… Так что не болтайте потом где ни попадя.
— Спаси, Господь-Аллах! — тотчас горячо отозвался Ромка-джи. — Что мы, не понимаем, что ли?
Егор молчал. Маринка снова уселась рядом с ним, и он обнял ее за плечи, укрыв прохладным одеялом. Говорить и думать ему не хотелось. Хотелось целоваться.
«Эх, Ромка-джи, заикаться теперь тебе несколько месяцев, — подумал про себя Егор, — пока контузию молодой, организм не победит! И Лилькина любовь. Ну да ничего… он теперь горит весь! Каждый вечер Зия что-нибудь новое рассказывает и показывает. Говорит, что нельзя, мол, более в дикости жить. Надо, говорит, и о мире больше знать, и о нашем месте в нем. А наше в нем место хорошее… с Маринкой рядом…»
Егор украдкой поцеловал Маринку в шею и почувствовал, как вспыхнули ее щеки. Она повернула голову и еле слышно жарко прошептала Егору в ухо: «Руки убери!» — отчего Егора как будто пробил разряд — так это было замечательно!.. И захотелось сграбастать Маринку целиком и утащить куда-нибудь подальше от файлов, Зии, истории и Ромки-джи…
* * *
…Ох, сколько всего может за три месяца произойти! Господь-Аллах, и не поверишь! Дядько Сашу похоронили… Райка-джан плакала-плакала, а потом вдруг закинулась — еле-еле старухи ее от тела оттащили… вот жуть-то была! Ну, там все поревели… очень уж хороший мужик был дядько Саша, всем его не хватать будет. Сидит он теперь в садах райских, блаженных и просит, наверное, Господа-Аллаха за Городом — второй родиной дядько Саши — присмотреть.
На Установке пришлось неделю вкалывать, пока аврал не закончился — поперла непонятно откуда вонючая дрянь. Пока ее откачали, да все корни-каналы промыли, да новые режимы задали — приходили домой уставшие и перемазанные! Так уж всегда с Установкой. Как случается чего, всем работы хватает. Тяжелой, неприятной и выматывающей до упаду. Мама-Галя Егора кормила, Маринке дозорить пришлось.
Смешно, но протез глаза у Мамы Гали оказался синим — зеленых-то не было! Привыкает. Говорит, что совсем отвыкла от объемного зрения. Красивая стала — просто ослепительно… несмотря на разные — колдовские прямо! — глаза. А может, отчасти и поэтому!
А это, кстати, молчаливому Седому Хаснулле и Гоше-солдату спасибо. На ярмарку специально ходили протез этот покупать, по просьбе муллы-батюшки. Сторговались нормально и в дороге хранили.
Дозорить Егор шесть раз ходил. Недалеко, правда. Но благодаря Саввиным камерам целый сектор теперь на движение просматривается, можно и ближе дозорить. Хотел Маринку с собой взять, но мулла-батюшка сказал, что пока в дозоре сам за ней присмотрит.
— Ты, Егор, не дуйся, но у молодежи всегда так — как вместе, так и внимание все только на милую. Не волнуйся, воин из Маринки хороший получится. Недаром мы ее с Мамой-Галей учили. Еще надозоритесь вместе, не переживай.
Оружие трофейное все перечистили, пристреляли, опись неполадок составили. Недаром Егор на горбу все это тащил, арсенал у Города хорошо пополнился! Среди прочего, Зия помог ему советом, как армейский шлем с Егоровым калашом состыковать. Теперь они не хуже, чем заводские сопряжены. И СЦН работает, и ночное зрение, и дополнительно ларинги, хоть Егору они особо и не нужны.
Однажды к ним верблюд ничейный забрел — еле поймали. Здоровый такой… рваная рана в боку. Но выходили. Откуда его принесло, так и не поняли. Наверное, или от шатунов, или с той стороны гор приблудился. Куяшские мужики за него хорошую плату дали на радостях. Овцы болели… но это уж, как водится, зимой и летом.
Ген-птицу завели. Лилькин отец, веселый Сяо, обещал помочь с разведением. А там, мол, и сами научитесь, раз уж Лилька зачастила в Город в гости ездить. «У нее на это дело особый талант! — сказал… и не удержался от шуточки. — Особенно как за пять минут всю тушку на ходу слопать и не перепачкаться!» Так что несложно теперь будет с ген-птицей возиться.
