Ишь, развалился на кровати и скалится…
Марина зло дернула трусики, и материя затрещала у нее под пальцами.
– Сегодня же скажу Ашоту, что хочу другого продюсера, – прошипела она с яростью.
Петя пожал худыми плечами:
– Ну, скажи.
– А завтра же тебя тут не будет. Поедешь обратно в Кировскую филармонию, будешь там бабкам водевили ставить.
Петя даже бровью не повел. Презрительная улыбка не сходила с его губ.
Марина схватила кофточку и натянула ее прямо на голое тело.
– Чего разлегся? – прикрикнула она. – Я же сказала: убирайся!
– Дорогая, – усмехнулся Петя. – Это мой номер.
Блин!!!
Марина хотела сказать ему что-нибудь гадкое, но все угрозы уже были высказаны.
Ей нечего было добавить, и потому она, натянув джинсы, сунула ноги в туфли и гордо вышла в коридор, громко хлопнув дверью.
Вышколенная секретарша невозмутимо сообщила, что на улице ждет такси.
И как только умудрилась узнать, когда Марина захочет уйти?
Подслушивала, что ли?
Взглянув на ее гладкую, как яйцо, физиономию, Марина подумала, что в глубине души секретарша Ашота презирает ее.
К горлу подступила тошнота, и Марина сглотнула, заставив провалиться подступивший комок.
Он рухнул в желудок, как утюг.
Секретарша смотрела на нее внимательно, как верный дрессированный пудель.
Ну и пожалуйста!
Усевшись на заднее сиденье желтой «Волги», Марина всхлипнула, но потом, подумав, что плакать перед плебеем-шофером восходящей звезде не пристало, вытерла слезы рукавом.
Настроение было препоганым.
Глядя в окно на пролетавшую мимо Москву, Марина мрачно размышляла о своей жизни.
Не так она представляла свою карьеру.
Не так.
Ашот отказался избавить ее от Пети, что несколько удивило и разозлило ее.
В глубине души Марина надеялась, что теперь, когда она регулярно одаривает Адамяна своей благосклонностью, он будет потакать ее капризам.
Однако Ашот вел бизнес железной рукой и на корню пресек все попытки избавиться от Петра.
От злости Марина едва не сообщила, что Петя регулярно спит с ней, но потом прикусила язык.
Возможно, Ашот давно знает об этом от того же Крапивина и в глубине души потешается над ней. Хотя вполне возможно, что они оба смеются, обсуждая, насколько хороша она в постели.
Скоты!
Концерты, почти ежедневные, быстро перестали радовать. Да и что это были за концерты?!
Большой сцены ей пока не давали, очень редко удавалось выступить в «сборных солянках», на разогреве у состоявшихся звезд, где-то в начале, когда площадки еще полупусты, а народ трезв и вял. Отпев одну или две песни, Марина уходила под жидкие аплодисменты. Народ ждал звезд, на восходящих старлеток реагировал плохо…
Но куда хуже были сольники в камерной атмосфере ресторанов, а иногда даже саун, где ей, потной от страха и омерзения, под аккомпанемент минусовки, звучащей из музыкального центра, приходилось выступать перед жирными, лысеющими мужиками.
В лучшем случае она уходила под звук собственных каблуков, а в худшем…
Об этом ей вспоминать не хотелось.
Пару раз отвертеться не удалось, и Марина вкусила всех «прелестей новой жизни»…
Денег тоже не хватало.
Что она зарабатывала?
Слезки…
За выход больше сотни долларов ей не давали, за концерт – двести-триста максимум.
Даже когда она жила с Залевским, денег было больше.
Разрыв с ним прошел болезненно в прямом и переносном смысле.
Он вернулся со съемок в неурочное время, мятый, пьяный, с налившимися кровью глазами, уселся напротив с бутылкой пива и посмотрел на Марину с заметным отвращением.
Безошибочно определив его настроение, она насторожилась.
– Говорят, ты в певицы подалась? – ядовито произнес он.
Марина съежилась.
Этот тон она знала хорошо.
Даже слишком хорошо.
Была бы возможность отступить – забилась бы в щель, чтобы переждать надвигающийся ураган, а потом улестила бы, отвлекла…
Вот только бежать было некуда.
Она попыталась встать, но Залевский схватил ее за руку так, что она зашипела от боли, как кошка, и толкнул в кресло.
– Мне же больно! – всхлипнула она.
– Больно ей… Я тебя спрашиваю: ты что, на эстраду намылилась?
Марина потерла руку, на которой выступило красное пятно, и запальчиво воскликнула:
– Ну а что такого? Я ведь тоже хочу сделать карьеру. У меня неплохие данные для вокала, и потом…
Она не договорила.
Залевский легко, без замаха, тыльной стороной ладони ударил ее по лицу.
В последний момент Марина успела отшатнуться, и потому он задел ее лишь кончиками пальцев.
Тем не менее она схватилась за щеку и привычно заканючила, надеясь, что Залевский оставит ее в покое.
– С Ашотиком е…ся? – ласково поинтересовался Залевский. – Молодец! Давай, по стопам подружки топай. Ашотик хороший, добрый. Он тебя тоже в порнушку пристроит, если уже не пристроил. Ну, что, договор подписала?
Марина промолчала.
– Значит, подписала, – удовлетворенно произнес Залевский. – Ашотик свое дело знает. Как договаривались-то? Он тебя рачком поставил или под столом у него отсасывала, у людей на глазах?
Воспоминания о недавнем унижении заставили Марину покраснеть, а Залевский, вглядывавшийся в нее, как притаившийся хищник, вдруг расслабился и прикрыл покрасневшие, опухшие веки.
– Собирай барахло, шалава, – устало сказал он. – Я тебя, тварь, не для того на помойке подобрал, чтобы ты у меня за спиной со всей Москвой трахалась.
Марина, скорчившись от страха в кресле, не поверила своим ушам.
Собирать барахло?
И куда она с ним?
На Казанский вокзал?!
Кто бы мог подумать, что очень долго она, до сих пор ощущавшая себя в его присутствии беспородной шавкой, будет стараться полюбить этого слегка обрюзгшего от пьянства, но все еще очень красивого мужчину?
Будет взахлеб рассказывать знакомым об их чувствах, придумывать сюрпризы, дарить ему милые пустячки, бросаться с поцелуями, терпеть его снисходительные ласки и ленивый секс…
И все это время сознавать, что нет ни любви, ни привязанности, ни даже привычки – только страх.
За будущее.
И за свою жизнь, потому что «красивый мужчина» не стеснялся пускать в ход кулаки…
Залевский нащупал пульт, ткнул им по направлению телевизора, и с плазменной панели тут же грянул бодрый дикторский голос, сообщавший о визите президента страны не то в Курскую, не то в Калужскую область, где, по слухам, чиновники совершенно потеряли совесть, украв не то сто миллионов, не то двести. А эти средства между тем были направлены на ремонт трасс всероссийского значения.
Марина слушала невнимательно и по-крабьи, боком, вытекала из кресла в спальню, чтобы там, за дверью, успокоиться и подождать в тишине.
Авось он заснет, а потом забудет о своих словах…
