В ранний период творчества Твен обращал свое внимание на множество отдельных отрицательных явлений. Теперь все чаще — упорно и настойчиво — Твен бьет в одну и ту же точку.
Мишенью для его сатиры оказываются «хозяева жизни» — их вкусы, поведение, моральный облик, мысли, поступки, дела. Твен запечатлевает частнособственнические вожделения в гиперболизированных типических художественных образах: дельцы его рассказов арендуют кометы, покупают эхо, приобретают климаты «по сходной цене», превращают небеса в филиалы своих контор.
«Рассказ коллекционера» (1876)[326] — один из впечатляющих гротесков Марка Твена; в нем осмеяно стремление собственников перевести на язык денег все, что существует в природе.
В 80-х годах Америка, по словам В. У. Брукса, «превратилась в музей или обширную антикварную лавку»[327]. Американские набобы коллекционировали все — начиная от готических замков «с привидениями» и кончая веревками висельников.
Глэдис Беллами в книге о Марке Твене называет «Рассказ коллекционера» воплощением «гигантской глупости человечества»[328]. Человечество здесь ни при чем. Твен создает свою сатиру, типизируя весьма конкретные явления реальной американской жизни.
В письме к Гоуэлсу Твен указывает, что абсурдный и диковинный случай, описанный им в рассказе, появляется в его произведении не случайно.
«Да, коллекции пещер были оригиналом этого сюжета. Я заменил пещеры эхом, потому что, будучи невидимо и неосязаемо, оно представляет собою еще более абсурдный вид собственности; однако человек действительно может быть владельцем эха и даже продать его — наилучшее эхо, такое как, например, в вилле Симинетти, в двух милях от Милана»[329].
Сколько сарказма в такой ситуации: дядя рассказчика скупил эхо по всей стране и способствовал образованию «эхового» рынка!
Твен подкапывается под самый фундамент капиталистического общественного устройства: издевается над частной собственностью. Коллекционер, объятый модным пороком богачей, растрачивает на эфемерную коллекцию огромное состояние. Но она остается неполной. Вторая половина самого необыкновенного эха — гора, о которую оно отражается, — оказалась в руках другого неуступчивого коллекционера. Твен рисует курьезнейшую тяжбу двух претендентов на эхо. Судьи ломают головы: что такое эхо — собственность или не собственность? А если собственность, то какая?
«Двое людей считали, что эхо — движимость, так как оно неуловимо для взгляда, неосязаемо, а между тем его можно покупать, продавать и, следовательно, облагать податью; двое других находили, что эхо — недвижимое имущество, потому что оно ясным образом связывается с землей и его нельзя перемещать с места на место. Остальные судьи утверждали, что эхо совсем не собственность». Не будучи в состоянии получить во владение «вторую половину эха», маньяк-коллекционер умирает с горя, оставив своих наследников нищими.
Твен выбирает нарочито необычайный случай для того, чтобы ярче оттенить самое существенное: показать жадность как всепоглощающую страсть, испепеляющую собственника и уничтожающую собственность. Недаром капиталы коллекционера обращены в «звук пустой»; обыгрывание этой метафоры лишь усиливает сатирическую заостренность ситуации, приобретающей трагикомический характер. Твен обобщает: стремление владеть лишает человека разума, самой жизни.
Сквозь призму критического отношения к буржуазной практике и буржуазной «цивилизации» Марк Твен начинает смотреть на настоящее и прошлое США, на деятельность государственных учреждений и отдельных лиц. Везде он видит знакомые черты.
В рассказе «Великая революция в Питкерне» (1879)[330] Твен описывает жизнь крошечной английской колонии на одном из островов Тихого океана, где обитают потомки английских матросов. Но вот на остров вторгается американец («сомнительное приобретение», — комментирует автор) и превращает жизнь людей в ад. Стевлей «расколол на партии» всех — мужчин, женщин и детей, поднял «восстание» из-за цыпленка, перешедшего межу, обложил население непосильными налогами, завел армию и флот и «довел народ по нищеты», но при всем том убеждал людей, что сделал их «нацией из наций»: «дал… сильное, сплоченное, централизованное управление».
Население Питкерна не оценило «благодеяний» Стевлея, свергло его тиранию и «принялось за труд», — говорит автор в конце рассказа. В его сатирическом подтексте сказано очень многое: здесь и осуждение политических интриг США в малых странах[331], характеристика морального облика американцев, превращающих политику в бизнес, наконец — осуждение общественного устройства США, которое навязывается другим странам и народам.
Рассказ Марка Твена, написанный свыше семидесяти лет тому назад, не потерял своей сатирической силы и поныне.
Мотивы этого рассказа громко зазвучат в позднем творчестве Марка Твена — антиимпериалиста.
В речи «Плимутский камень и отцы-пилигримы» (1881), произнесенной на банкете «Общества Новой Англии» в г. Филадельфии по поводу ежегодных чествований памяти первых пуритан, прибывших в Америку на корабле «Мейфлауэр», Марк Твен делает сатирический обзор истории американской «цивилизации». Он беспощаден к «славному» прошлому Америки.
«Отцы-пилигримы обладали тяжелым нравом, — говорит Твен, — свои интересы они блюли неусыпно, а что касается предков других людей, то тех они просто истребляли».
Твен вспоминает о том, как благочестивые американские пуритане живьем сдирали кожу с индейцев, жгли салемских ведьм, торговали неграми-рабами на Юге. Позорное и кровавое прошлое — объект кичливой гордости современного Твену американского буржуа — писатель представляет в ореоле «свобод», вкладывая в это понятие саркастичекое содержание («свобода религии — то есть свобода исповедовать религию по… указке»; «политическая свобода — свобода голосовать так, как велит церковь»).
Представить рабство свободой, порок и преступление — добродетелью, — буржуа Америки это умели и умеют делать.
«Лицемер? Нет, он был американец», — саркастически определяет Твен.[332].
В сатирическом рассказе «Об упадке лжи» (1882) Марк Твен предлагает сделать ложь солидной наукой. Рассказу он придает форму доклада, прочитанного на собрании историко-археологического общества. Докладчик разражается панегириком лгунам, искусства которых мир еще не оценил; наука тоже не оказала им помощи. Доклад заканчивается патетическим призывом Твена-сатирика:
«Приучим себя лгать любезно, гуманно и благожелательно, а не обидно, жестоко и злонамеренно, лгать легко и грациозно, а не грубо и неуклюже. Будем лгать прямодушно, открыто, мужественно, с высоко поднятой головой, а не робко, виляя, с малодушной миной человека, который стыдится высокого призвания».
В том же самом году, в подтверждение своему сатирическому выводу, что «ложь как добродетель и принцип вездесуща», Марк Твен создает один из самых оригинальных и выдающихся по злому остроумию рассказов: «Похищение белого слона» (1882).
Ложь и лицемерие выступают здесь в качестве единственного «метода» в деятельности полиции. В рассказе описывается «работа» нью-йоркского сыскного отделения и «знаменитого сыщика» Блента.
Еще будучи журналистом в Виргинии и Сан-Франциско, Твен много и охотно писал о местной полиции, изображая полицейских ленивцами, простофилями, мелкими взяточниками. Прошло полтора десятка лет. Американская полиция не только крепко усвоила гангстерские приемы и повадки, но арсенал своих средств пополнила лицемерием, скрывающим самый наглый обман, ложь и вымогательство.
«Похищение белого слона» — сатира на нравы американской полиции и веселая пародия на развивающийся в США полицейский детективный роман, в котором сыщики и полицейские изображались бесстрашными героями, отважными стражами собственности и спокойствия.
Рассказ построен в нарочито гигантских масштабах. Пропал слон Гассан — такой огромный, что может съесть целый тираж библии в 500 экземпляров (Твен с удовольствием вставляет это сравнение).
Инспектор Блент проявляет изумительную распорядительность: слона выслеживают десять лучших сыщиков; помещение, откуда он пропал, охраняют (?!) тридцать отборных агентов; пятьдесят тысяч фотографий и описаний слона разосланы от Канады до Мексики; шифрованные депеши летят от океана до океана.
«Слоновая история» превращена Твеном в герои-комическую эпопею. Рассеянные по всей стране сыщики шлют телеграммы самого оптимистического (фантастического) содержания: каждый из десяти идет «по следам слона», разрушающего якобы стекольные заводы и газовые конторы, разгоняющего заседания противников трезвости и похоронные процессии.
